Нас, ребятишек, было много, потихоньку мы умирали Пименова (Лебедева) Фаина Михайловна, 1938 г. р

Нас, ребятишек, было много, потихоньку мы умирали

Пименова (Лебедева) Фаина Михайловна, 1938 г. р

Родилась я, Лебедева Фаина Михайловна, в городе Мурманске 30 сентября 1938 года. Отец – Лебедев Михаил Андреевич, мать – Лебедева Клавдия Павловна, уроженцы Ярославской области.

Сестра рассказывала, как во время бомбежки я пряталась под кровать и молилась: «Хопсиси, помилуй, хопсиси, помилуй». Она смеялась и плакала.

Почему назвали меня Фаиной? Родилась 30 сентября, в день святых – Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. В 1938 году были страшные репрессии, ни за что могли донести, посадить, расстрелять родителей. Крестили меня дома, как говорила мама, меня и еще одну девочку, которая потом умерла. В семье нашей у родителей уже были дети: старший брат Валентин,

1928 года рождения, сестра Тося,

1931 года рождения, и брат Павел,

1935 года. В июне, в канун войны 1941 года, родилась еще Тамара.

Война. Бомбежка города Мурманска, родители оформляли документы, уходили из дома, я оставалась с сестрой. Мне было 2 года 9 месяцев. Сестра рассказывала, как я пряталась под кровать и молилась: «Хопсиси, помилуй, хопсиси, помилуй». Она смеялась и плакала.

Потом отец проводил нас на вокзал в поезд, а сам остался в Мурманске. Во время пути нас несколько раз останавливали, бомбили. Поезд шел на Дальний Восток. Но мама вышла в Костромской области, деревня Рудино (была переименована из Костромской области в Ярославскую).

Там нас встретил дедушка, отец мамы. В дороге у нас умерла Тамарочка: у мамы пропало молоко, и мы привезли трупик. Поселились мы вначале у дедушки, бабушки родной уже не было, была мачеха Ольга Васильевна. Нас было четыре человека, мама пятая. Я очень была больна, был страшный рахит и больные ноги. Я почти не ходила. Мачеха нас, конечно, выгнала, такую ораву. Дед нас перевез в другую деревню, в Соколово. Там жил папин брат Сергей со своей тоже большой семьей. У них был большой дом и две избы, одна летняя, другая зимняя. Мы поселились в летнюю избу.

Отец шлет нам письма очень часто, его пока на фронт не взяли, он болел воспалением легких и в каждом письме писал маме, чтоб она ни в коем случае не оставалась в деревне и не вступала в колхоз и нас вывезла из нее. И так мы поселились в другой деревне. Помню, была печка русская, на ней сушили зерно колхозное – рожь. И мама меня сажала на печь и грела мне ноги в зерне. Так она подняла меня. Старший брат Валентин и средний Паша пасли деревенских овец, и нам приносили кто картофель, кто зерно, молоко.

К маме часто приходили какие-то люди в военной одежде и хотели ее забрать на фронт – рыть окопы под Москвой. Но она каждый раз отказывалась – нас четверо, больной отец (дедушка). Ей угрожали.

Так мы начали деревенскую жизнь. Надеть нечего, обуть нечего, есть нечего.

Лебедев Михаил Андреевич, отец Фаины

Мама, как могла, подрабатывала, то в поле помогала, рожь серпом жала, потом с ней рассчитывались зерном, я помню это хорошо. Я ходила к ней на поле, сильно кололи босые ноги. Был свой огород: сажали картофель, капусту и другие овощи. Одно лето мать работала на молокозаводе в другой деревне. Мы с сестрой ходили к ней пешком. Я видела, как расстилали творог на брезент – сушили и получали казеин. И пока из начальства никого не было, мы ели этот творог на брезенте (было очень строго, нельзя было трогать), поедим и обратно в свою деревню через лес, речку, у которой был сломан мост, и я очень боялась ходить – у меня кружилась голова.

Летом было легче жить: ходили в лес, собирали грибы и ягоды. Один раз у нас с сестрой отняли малину вместе с корзинкой мальчишки из соседней деревни. Она мне крикнула: «Беги» – а сама крепко держит корзинку. Так они прокусили сестре руку, и она отпустила корзинку. Мама ходила разбираться, мальчишки оказались сыновьями председателя колхоза, а корзинку нашу нашли на чердаке дома.

Я иногда сейчас задумываюсь: мы ходили босые, голые, и нас никто не покусал – ни змеи, ни осы, ни другие насекомые.

Отец писал нам очень часто с фронта. В каждом письме просил маму не оставлять нас в деревне и просил всегда беречь меня; мама читала нам эти письма, а потом я и сама читала, мы долго хранили эти письма и ждали отца. Я помню строки из письма, что, как разобьем этих гадов, так и вернемся домой.

Помню, один раз зимой мама с Валентином (старший брат) ушли куда-то ночью, а утром я проснулась и вижу большую лошадиную ногу. В колхозе подохла лошадь, но брать мясо было нельзя, ее увезли в лес и бросили на морозе. Вот мама с братом, чтобы никто не видел, сколько могли увезти на санках, столько и привезли. Я думаю, не только нам досталось, но и другим. Тогда нельзя было ничего брать колхозного, очень строго было, сразу кто-то докапывался, и забирали. И потом с концами. В какой-то праздник мама напекла лепешек как ватрушки, только вместо творога картофель, и пришли цыгане, две или три цыганки, маму заговорили, жив или не жив папа, и попросили показать эти ватрушки. Взяли в руки, оплевали их и сказали: «И ты будешь кормить детей ими?», забрали их у нас, унесли.

Отец писал нам очень часто с фронта.

В каждом письме просил маму не оставлять нас в деревне и просил всегда беречь меня; мама читала нам эти письма, а потом я и сама читала, мы долго хранили эти письма и ждали отца. Я помню строки из письма, что, как разобьем этих гадов, так и вернемся домой.

Так как отца не брали на фронт по болезни, он пошел добровольцем-ополченцем – на десять человек у них был один автомат. Первое сражение было на станции Лопухи, и они не пропустили немцев. Немцы хотели занять выход к морю.

Но вернуться домой так и не пришлось. Принесли извещение: «Ваш муж, товарищ такой-то, погиб в бою за социалистическую родину, верный воинской присяге, проявил геройство и мужество, погиб 18 мая 1942 года. Похоронен – прочерк».

Фаина, 18 лет

Узнав о таком горе, заболел дед. Он в 1943 году зимой умер, и мы остались одни до конца войны.

Мама писала в Мурманск письма, где было наше жилье, ответ пришел – дом разрушен, жилья нет.

У мамы был паспорт, и старшему брату 21 сентября исполнилось 16 лет. Он тоже получает паспорт в 1945 году. Не знаю, как мама узнала о вербовке на восстановление Ленинграда, ее завербовали вместе с моим братом, как рабочую силу.

Мама, конечно, готовилась заранее к этой поездке. Заработала зерна ржи, нам даже не дали смолоть эту рожь на мельнице, маму не отпускали из деревни. Председателем колхоза был папин брат, который вернулся с фронта. Эту рожь смололи на жерновах, получили муку, напекли лепешек и на санках отправились из деревни до Костромы. Взяли с собой икону Спасителя, папино благословление и что могло уместиться на двух санках в феврале 1946 года. На одних санках везли меня, на других поклажу, останавливались в каких-то чайных, ночевали и ехали дальше. Из Костромы поездом добрались до Ленинграда. Хотели нас вернуть обратно, так как мало было рабочей силы, но с трудом оставили.

Поселили нас в Сосновой Поляне, где и проживаем до сих пор. Я сразу заболела свинкой. Потом меня отдали в детский сад. Валя, старший брат, пошел на стройку с мамой, Тося, сестра, – в ФЗО на прядильную фабрику. Паша, средний брат, помогал маме, его взяли собирать металлолом, которого было достаточно в этом районе.

В Сосновой Поляне было всего шесть домов двухэтажных, коридорная система. Нам дали комнату. Остальные дома были разрушены, со временем их восстановили. Нас, ребятишек, было много, мы потихоньку умирали: и дифтерия, и туберкулез, и тонули в воронках, и рвались на минах. (Немцы, отступая, наоставляли их достаточно.) Я тоже маме помогала – ходила за гнилушками, в Лигове были поля с картофелем, и весной он лежал наверху поля. Собирали крахмал и пекли лепешки. Старшие меня не брали с собой, так как были большие овраги (они и сейчас есть, не доходя «Рубежа»). Короче, в 1946–1947 годы был страшный голод. Мама получала на нас карточки. На них получали жмых, сою, дуранду и другие продукты.

Фаина у обелиска, где похоронен отец

Так мы начали городскую жизнь. Много можно еще что написать, навспоминать, но остановлюсь.

Нашла я место, где погиб мой отец, – в Заполярье, в районе 63-го километра дороги Мурманск – Печенга. На большом обелиске выбиты и его фамилия, имя, отчество. Всех мне пришлось похоронить на Красненьком кладбище в Автово: маму, старшего брата Валентина, сестру Тоню, брата Павла. Я осталась одна. А у меня большая прекрасная семья. Мне 76 лет.