Глава одиннадцатая Реабилитация жертв террора
Глава одиннадцатая
Реабилитация жертв террора
Вдумайтесь! В 1937–1938 гг. расстреляны три наркома внутренних дел Украинской ССР. Таков был сталинский метод: заменить честного человека палачом, затем привести на его место нового палача. Нарком внутренних дел Балицкий обвинялся в том, что умышленно сдерживался от наказания врагов на Украине. А вот Леплевскому уже инкриминировали укрывательство врагов непосредственно в системе НКВД. Кстати, во время следствия он признал, что его сотрудники «прихватили честных людей», чтобы показать борьбу с врагами…
«Комсомольское знамя», 28 ноября 1989 г., Киев
В годы горбачевской перестройки КГБ и другими правоохранительными органами была проведена масштабная работа по реабилитации жертв массовых сталинских репрессий. В органах государственной безопасности страны она стала занимать одно из важнейших направлений оперативно-служебной деятельности.
В 1987 году на Пленуме ЦК Коммунистической партии СССР Горбачев осудил сталинизм: «Мы знаем теперь, что политические обвинения и репрессии против деятелей партии и государства, против многих коммунистов и беспартийных, хозяйственных и военных кадров, ученых и деятелей культуры были результатом повсеместной фальсификации».
При Политбюро ЦК КПУ действовала специальная комиссия во главе с секретарем ЦК Станиславом Гуренко. Она осуществляла контроль за проведением работы по реабилитации, привлекала к этой работе ученых и общественность, осуществляла изучение архивных материалов, связанных с репрессиями, в частности, известных партийно-советских руководителей.
Сотрудники КГБ республики осознавали огромную общественно-политическую значимость реабилитации жертв тоталитарного режима, восстановления нарушенных прав граждан, обнародования всей правды о страшных преступлениях периода культа личности. Тяжелые последствия не миновали население Украинской ССР. Подлинную картину происходящего невозможно представить без приведения мрачной статистики, оценки складывавшейся реальной обстановки в те суровые дни и выяснения причин, приведших к печальному наследию. Почему в тех условиях так жестоко действовали и партийные, и карательные органы? В необходимости вернуть доброе имя всем невинно пострадавшим, исправить ошибки прошлого, выработать гарантии недопущения в будущем подобных преступлений сотрудники органов госбезопасности видели свой служебный долг. Сказанное мною — не громкие слова: среди личного состава КГБ мы действительно не имели равнодушных и безучастных к трагической судьбе части украинского народа.
Начало процесса пересмотра уголовных дел по «контрреволюционным» преступлениям и освобождения от уголовного наказания сотен тысяч граждан, содержавшихся в местах лишения свободы, относится к периоду хрущевской оттепели.
В 1953 году, с приходом к власти Хрущева, началось известное разоблачение последствий культа личности Сталина. Разрушался созданный при нем репрессивный механизм управления страной, расправ над противниками советского строя. В силу исторических обстоятельств подавление контрреволюционных заговоров, применение насильственных методов при коллективизации, массовом раскулачивании затронули судьбы тысяч «неблагонадежных» советских граждан. После Великой Отечественной войны в эту категорию попали обвиненные в сотрудничестве с немецко-фашистскими захватчиками и даже советские воины, находившиеся в немецком плену.
Сменилось время ежовщины, наступил период хрущевской оттепели, на годы которой пришлись моя студенческая юность и начало самостоятельной профессиональной работы.
Секретный доклад Хрущева на XX съезде КПСС о преступных злоупотреблениях в период культа личности на закрытой комсомольской конференции Томского государственного университета зачитали в 1956 году. Я, студент второго курса, был в числе комсомольских активистов в актовом зале научной библиотеки. Студенческая молодежь, только вступающая в жизнь, тогда многого не поняла из этого доклада и не могла осознать значимость происшедшего в стране. Даже Витя Чернов, вернувшийся к нам на юридический факультет из ГУЛАГа, помалкивал, на наши наивные вопросы о массовых арестах и лагерной жизни не отвечал, отмалчивался. Он «заработал» пятилетний срок за написание «конституции» студенческой коммуны, по правилам которой он с друзьями жил в складчину в общежитии. Без студенческого общака не проживешь. На свою беду он указал, что сочиненная им «конституция» — самая демократическая, а товарищ по коммуне «стукнул». Для того чтобы талантливый, но еще несмышленый студент Чернов (нынешний доктор юридических наук) знал, что самая демократическая Конституция в мире — сталинская, ему пришлось до акта своей реабилитации отбыть наказание за колючей проволокой в сибирской тайге.
В это время мне было 18 лет. Сельский парень, я не знал многого (а по правде, ничего не знал) о культе личности, репрессиях, хотя с седьмого класса готовил отцу-коммунисту конспекты краткого курса истории партии большевиков. Отец, бригадир тракторной бригады, зачитывал их на занятиях по изучению марксистско-ленинской теории. Томское студенчество забурлило; некоторая часть не воспринимала критику культа и откровенно защищала Сталина: он же был вождем, мессией, богом, спасителем — какие там репрессии! За неизвестные мне высказывания был арестован студент-геолог из нашего общежития, запомнившийся тем, что в суровые сибирские морозы ходил без головного убора.
Вместо проникновения в многосложность современной политики я вынужден был заниматься иными занятиями: чтобы иметь возможность учиться (за обучение тогда платили), с друзьями подрабатывал, разгружал баржи с лесоматериалами, вагоны с углем, корейскими яблоками. И, конечно же, усердно изучал юриспруденцию, чтобы не получить на экзамене тройку. С такой оценкой не давали стипендию — единственное средство существования многих студентов.
Второй идеологический удар я вскоре пережил, когда объявили, что марксистские труды Мао Цзэдуна написаны не им, а советским академиком. Но ведь без знания теории Мао Цзэдуна о противоречиях эпохи нельзя было сдать экзамен по философии. Впрочем, сколько раз в жизни менялось мировоззрение моего поколения!
Хрущев, по мнению его сторонников, совершил гражданский подвиг: не побоялся приоткрыть правду советскому народу о зловещих страницах нашей истории. Его противники, наоборот, называли сделанный им доклад чуть ли не предательством идеалов партии, послужившим причиной раскола в советском обществе и мировом коммунистическом движении. Многие коммунисты, в том числе из зарубежных компартий, выступление Хрущева по разоблачению культа личности расценивали как враждебный выпад по отношению к вождю. Обвинения воспринимались как сведение личных счетов со Сталиным, а не в адрес пороков существующей тоталитарной системы. И только значительно позже коммунистам поступит разъяснение, которое гласило, что было бы ошибкой из факта культа личности делать выводы о каких-либо изменениях общественного строя в СССР или искать источник культа в самой природе социализма. Просто, мол, произошла подмена власти диктатуры пролетариата диктатурой одной личности.
Центральное разведывательное управление США выступление Генерального секретаря ЦК КПСС объявило событием исторического значения. Американские политики считали, что, разоблачив сталинизм как политическое зло невиданных размеров, Хрущев будет вынужден перейти к более мягким и демократичным формам управления страной. И действительно, кроме экономических реформ, партийный лидер начал подвергать коренной ломке правоохранительные органы, рассматривая их в качестве основных виновников прошедших репрессий. В 1953 году было упразднено Особое совещание при МВД; за период своего существования оно рассмотрело в несудебном порядке огромное число уголовных дел о контрреволюционных преступлениях. Особым совещанием допускались грубейшие извращения «социалистической законности». В соответствии с секретной директивой от 26 октября 1948 года МГБ и Генеральной прокуратуры СССР многие лица, отбывшие наказание за контрреволюционную деятельность, без каких-либо оснований вновь привлекались к уголовной ответственности, направлялись в ссылку, на поселение в отдаленные районы страны с суровым климатом.
Статистика гласит о том, что Особым совещанием за «контрреволюционные преступления» было осуждено 442 531 человек; 10 101 человек приговаривались к расстрелу, остальные — к лишению свободы или высылке.
Реабилитация жертв политических репрессий на начальном этапе проводилась по заявлениям пострадавших, их родственников, по протестам прокурорских инстанций, которые не всегда поддерживались судами. Естественно, существовало давление здравствующих участников репрессий из партийного аппарата. Часть высшего политического и военного руководства, опасаясь за собственную репутацию, противилась проведению реабилитации расстрелянных с их согласия многих видных партийных работников и военачальников. Даже Генеральная прокуратура СССР не была свободна в применении действующего законодательства, когда речь шла о необходимости реабилитации известных советских, партийных, хозяйственных работников, привлекавшихся к уголовной ответственности по громким процессам. На пересмотр приговоров и проведение в новых условиях дополнительного и объективного расследования Генеральная прокуратура СССР была вынуждена обращаться за разрешением в Политбюро ЦК КПСС.
По послевоенному «ленинградскому» уголовному делу на секретаря ЦК А. А. Кузнецова, Н. А. Вознесенского и других прокуратурой запрашивалось согласие партийных инстанций на предварительный пересмотр обвинительного приговора. В ЦК было вынесено специальное постановление: «Разрешить генеральному прокурору опротестовать приговор Военной коллегии Верховного суда по данному делу». Это почти созвучно тому, что партия разрешает применять закон прокурору.
В 1954 году прокуратурой и КГБ СССР перед ЦК был поставлен вопрос о создании Центральной комиссии под председательством генерального прокурора СССР для полного пересмотра уголовных дел по «контрреволюционным преступлениям» на лиц, которые на то время содержались в тюрьмах, лагерях и ссылке. Поражает количество отбывавших наказание: на май 1954 года за «контрреволюционные преступления» в местах лишения свободы находилось почти полмиллиона (467 946) человек, а в ссылках и на поселениях — 62 тысячи советских граждан.
В записке в ЦК указывалось на причины сложившегося положения: «пробравшиеся в органы МВД преступники сознательно насаждали произвол и беззаконие, совершали незаконные аресты ни в чем не повинных советских граждан, применяли строжайше запрещенные законом преступные методы ведения следствия и фальсифицировали дела». Так звучал этот официальный документ; дальше мы выясним, как могло случиться, что в стране допускалось применение «строжайше запрещенных» методов следствия.
Новому руководству КГБ (Серову) и прокуратуры (Руденко), кстати оба ранее работали на Украине, в обоснование создания этой комиссии сотрудникам органов государственной безопасности приходилось приписывать «образ врагов» и виновников «извращений советских законов».
Центральная комиссия сыграла положительную роль, хотя надо признать, что в союзных республиках судами было отказано в реабилитации по большей части пересмотренных уголовных дел. В последующие годы процесс реабилитации замедлился, стал осуществляться в индивидуальном порядке. Действовала порочная практика, по которой родственникам не сообщались правдивые сведения о времени приведения приговоров в исполнение, местах захоронений, а в документах о причинах смерти вместо состоявшегося расстрела указывалось вымышленное заболевание.
При Горбачеве в последние годы советской власти внедрялся совершенно другой подход к проблемам реабилитации. Я не случайно делаю упор на восстановление справедливости как на высокий гуманный акт возвращения честного имени жертвам репрессий. Действие реабилитации — это не только воскрешение забытых имен и событий, замалчивавшихся ранее по идеологическим мотивам, но и процесс осмысления минувшего и признания ошибок прошлого, появление альтернативных точек зрения на историческую проблематику, переоценка деятельности многих исторических личностей. После восстановления справедливости репрессированным лицам оказывалась помощь в трудоустройстве, пенсионном обеспечении (время пребывания в местах лишения свободы засчитывалось в трудовой стаж), возврате конфискованного имущества, первоочередном предоставлении жилья. Правительство предложило членам семей погибших в тюрьмах и колониях хотя и скромные, но определенные законом обязательные льготы.
В центральном аппарате и областных управлениях КГБ Украины для пересмотра уголовных дел были созданы рабочие группы из наиболее подготовленных сотрудников. К проводимой деятельности по реабилитации привлекались следственные работники, сотрудники архивных служб, а также оперативные сотрудники контрразведывательных подразделений, которые, надо отметить, занимались этим без освобождения от основных обязанностей. Увы, для такой основательной работы следователей и работников с юридической подготовкой совершенно не хватало.
Современный заинтересованный читатель должен знать о том, что количественные сведения о штатной численности КГБ в советский период не публиковались. По этой веской причине мало кому известно, что число следователей в органах государственной безопасности республики было мизерным: едва превышало 2 % от штатов следственных кадров Министерства внутренних дел. В городских и районных подразделениях КГБ эта должность вообще отсутствовала. Загрузка следователей была огромной: расследование уголовных дел, относящихся к непосредственной компетенции органов безопасности, шпионаж, контрабанда, разжигание межнациональной вражды, дела на бывших изменников Родины, карателей и т. д. Немалый объем работы предстояло провести по каждому пересматриваемому заново уголовному делу, подтвердить или опровергнуть предъявленное обвинение, изучить архивные материалы, сохранившиеся документы, рукописи, установить возможных свидетелей, вынести мотивированное заключение о применении акта реабилитации к конкретному лицу. Дополнительное расследование требовало мастерства и напряженной работы по сбору после многих прошедших лет доказательств невиновности (или виновности) привлекавшихся к ответственности лиц. Окончательное решение о реабилитации или отказе в ней принималось не органами КГБ, а судебными решениями по материалам, представляемым через прокуратуру нашими сотрудниками.
Объем выполненной органами безопасности Украинской ССР работы по реабилитации невинно осужденных в последние годы был велик. Первый заместитель председателя КГБ Марчук грустно отмечал, что в ходе реабилитации нужно было перелопатить более полутора миллиона архивных дел. Каждое дело (размером от трех листиков и, как он выразился, «до грузовика») изучалось на предмет соответствия законодательству того времени, когда выносился приговор, и применительно к периоду 1990-х годов.
Я помню, каких огромных усилий следователей потребовало рассмотрение политического процесса времен Балицкого по Союзу освобождения Украины (СВУ). Материалы уголовного дела составляли 254 тома, подсудимых — 45 человек. Действовать классическими методами ведения дополнительного следствия из-за давности не представлялось возможным, по делу осуществлялось, скорее, научно-криминалистическое исследование. Наши сотрудники надеялись, что при пересмотре уголовного дела СВУ о виновности подсудимых многое могут подсказать вещественные доказательства. Но в деле не были обнаружены ни устав, ни программа, ни другие организационные материалы сфабрикованного группового процесса по Союзу освобождения.
Трудно анализировать действия тех лет еще и потому, что обвиняемые на этапе расследования полностью признавались в совершенных преступлениях. В частности, вице-президент Академии наук Украинской ССР академик Ефремов привлекался к ответственности за подготовку вооруженного восстания с целью свержения советской власти, организацию террористических актов, преступные связи с международным империализмом. Загруженный текущими делами, больше из личного интереса, я находил возможность после рабочего дня прочитывать интереснейшие дневники Ефремова, которые до пересмотра уголовного дела не были известны и не публиковались. Из его дневниковых записей было совершенно очевидно, что он не помышлял о проведении какой-либо преступной деятельности, тем более о терроре. По своим убеждениям он
был идейным противником любого насилия. Любопытно, что он собирал и записывал бытовавшие в те годы анекдоты о вождях революции Ленине, Сталине, чем, безусловно, сильно рисковал в той подозрительной атмосфере бытия.
В стране осуществлялся процесс реабилитации обвиняемых по «резонансным» делам и политическим процессам довоенного периода. Были пересмотрены сфабрикованные дела, такие как «Союз марксистов-ленинцев» (Каменев, Зиновьев, Рютин и другие), «Московская контрреволюционная организация группа рабочей оппозиции» (Шляпников, Тихомиров, Медведев и другие), «Ленинградская контрреволюционная зиновьевская группа» (Сафонов, Залуцкий и другие), «Параллельный антисоветский троцкистский центр» (Пятаков, Сокольников, Радек и другие), «Антисоветский правотроцкистский блок» (Бухарин, Раковский, Рыков и другие).
На Украине, помимо дела СВУ, были пересмотрены групповые дела «Украинского национального центра» во главе с академиком С. Яворским, «Контрреволюционной троцкистской организации на Украине» во главе с Ю. Коцюбинским и десятки других инспирированных процессов.
28 ноября 1989 года на проведенной пресс-конференции я отметил, что в условиях расширяющейся демократизации процесс реабилитации в республике заметно активизировался. В подтверждение приводилась такая статистика: за первый квартал 1989 года органами КГБ было подготовлено к пересмотру свыше 4500 уголовных дел, по которым привлекались к ответственности более 6000 советских граждан. Много это или мало? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно сказать, что сотрудники КГБ республики за квартал выполнили такой же объем работы по реабилитации жертв политического террора, который сравним с работой Комитета страны в течение 1967 года. Ю. Андропов в отчетном докладе в ЦК о работе КГБ СССР за тот год сообщил, что следственными аппаратами КГБ в центре и союзных республиках пересмотрено 6732 архивных уголовных дел, направленных в суды для реабилитации.
Хочу остановиться на характерном примере. Украинские чекисты обратились в КГБ СССР (я как депутат написал обращение еще и в Верховный совет) с предложением о принятии специального закона о реабилитации без проведения дополнительных проверок той категории советских граждан, которые подвергались наказанию в так называемом «внесудебном порядке». Это было неожиданное предложение. Но оно опиралось на политическое и правовое обоснование, которое заключалось в том, что если люди репрессировались без разбирательства обвинения в судебных органах и без вынесения судебного приговора, то они должны быть полностью реабилитированы. Конечно, были опасения, что среди реабилитируемых лиц, обвиненных «тройками» во внесудебном порядке, могли оказаться действительные враги социалистического государства. И все же этот вопрос нами ставился на принципиальной основе: если конкретное лицо было репрессировано во внесудебном порядке, в любом случае должен применяться акт о реабилитации. Только суд в цивилизованном государстве может признать человека виновным и подвергнуть наказанию. И уж ни в коем случае нельзя позволять судить людей по разнарядке ЦК партии, спискам НКВД или иным «расстрельным» спискам.
Вскоре по затронутой проблеме была принята законодательная основа: издан указ Президиума Верховного совета СССР от 16 января 1989 года. Безусловно, решение было смелым и очень важным шагом, ускорившим работу по пересмотру дел репрессированных во внесудебном порядке советских граждан. Если за весь советский период до 1989 года на Украине было реабилитировано немногим более 300 тысяч человек, то только за один 1989 год — 112 тысяч.
В ходе проведения мероприятий по реабилитации жертв сталинского террора КГБ республики выступал инициатором принятия и других законодательных положений. В частности, перед верховной властью нами была поставлена проблема восстановления справедливости в отношении лиц, которые были осуждены на Украине в 1970-1980-е годы. В силу изменившейся в стране обстановки и принятия нового законодательства оценка их преступной деятельности существенно изменилась. Это явилось важным моментом еще и потому, что некоторые бывшие диссиденты были досрочно освобождены из мест отбытия наказания, стали занимать определенное положение в обществе, избраны депутатами, стали частью демократической власти — законодателями в Верховном совете Украинской ССР. Я помню имена В. Черновила, Л. Лукьяненко, братьев М. и Б. Горыни, Алтуняна, И. Калинец, С. Хмары и других.
Если рассматривать вопрос о привлечении в последние годы отдельных лиц за проведение антисоветской деятельности в республике, следует сказать, что пресечение преступных действий велось под строгим прокурорским надзором, при соблюдении процессуальных норм, а также при открытом судебном разбирательстве с обязательным участием адвокатов.
За время моего председательствования в последние пять лет советской власти уголовных дел по привлечению за антисоветскую агитацию и пропаганду или каких-либо «политических процессов» на Украине не было. Но это совсем не значит, что органы государственной безопасности республики не применяли уголовное законодательство и в те годы были, образно говоря, беззубыми и либеральными. Конечно, нет: около 60 человек в этот период были осуждены за измену Родине в годы Великой Отечественной войны, на несколько порядков больше — за контрабанду и крупные экономические преступления. Многие объекты оперативных разработок КГБ привлекались к судебной ответственности за совершение общеуголовных преступлений: бандитизма, хищения государственной собственности, взяточничества.
Перед руководством КГБ СССР нами ставился вопрос о необходимости пересмотра уголовных дел на лиц, которые в последний период были привлечены к уголовной ответственности за антисоветскую агитацию и пропаганду. В опубликованных начальником следственного отдела Пристайко воспоминаниях говорится о направлении в Москву письма по этой проблеме за подписью председателя КГБ Украины. В ответе «тоном учителя несмышленому ученику» председателем КГБ СССР Крючковым предписывалось: «Если в Украине имеются в этом плане вопросы, то действуйте в индивидуальном порядке, обращайтесь к прокурору».
Вспоминается случай, когда я изучал уголовное дело по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде Ирины Калинец, депутата Верховного совета УССР из города Львова. Основной криминал — распространение признанных судебными инстанциями враждебными советскому строю произведений некоторых украинских диссидентов. Мною было использовано осуждаемое «телефонное право»: я спросил генерального прокурора республики Осипенко, возможно ли внести протест на явно натянутые в судебном приговоре обвинения Калинец. Он стал ссылаться на то, что преступление совершено недавно, когда необоснованных приговоров украинскими судами не выносилось. «Ты новый человек на Украине и тебе рано начинать ревизию таких уголовных дел». Я понимал прокурора республики в его внутренней борьбе: ведь обвинительные заключения, проведенные органами КГБ по уголовным делам, утверждались прокурорами, и дела направлялись ими в судебные органы.
Сотрудники КГБ Украинской ССР не успокоились ответом из Москвы. Нами было направлено обращение в Верховный совет Украинской ССР с аналогичным предложением о пересмотре уголовных дел в отношении лиц, судимых в недавнем прошлом за антисоветскую агитацию и пропаганду. По решению председателя Верховного совета Валентины Шевченко была создана рабочая группа из ученых, юристов-практиков КГБ, МВД, прокуратуры с целью изучения всего комплекса проблем, касающихся реабилитации невинно осужденных и пострадавших в разные годы. Естественно, включая период до 17 апреля 1990 года, когда был принят Закон Украинской ССР «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине».
Как любопытнейшую иллюстрацию к принятию этого закона можно привести один из фрагментов интервью Пристайко:
— Все ли ваши коллеги поняли, что настало новое время?
— Да.
— То есть, если я вас правильно понял, КГБ УССР был инициатором закона?
— Именно так. Хотя об этом, к сожалению, сейчас не вспоминают.
С учетом специфики исторического прошлого в республике возникали другие серьезные проблемы, которыми занимались сотрудники областных управлений КГБ. В 1941 году при отступлении советских войск в тюрьмах западных областей Украины НКВД провел расстрелы содержащихся в них заключенных.
В ходе работы по реабилитации автобиографические сведения на указанных лиц приходилось уточнять по отдельным сохранившимся спискам или выяснять в процессе дополнительного расследования характера трагических событий.
В 1943 году в областном городе Виннице криминальная фашистская комиссия обнаружила места массовых захоронений 9439 останков бывших тюремных заключенных. Международная пресса в году оккупации и во времена «холодной войны» широко использовала события винницкой трагедии, представляя ее как преступление против украинской нации. Совинформбюро по этому поводу сообщало, что берлинские провокаторы пытаются приписать свои чудовищные злодеяния советским властям, разыгрывают в Виннице над трупами «гнусную и наглую комедию». Гитлеровцы, чьи руки, обагрены невинной кровью, откапывают трупы людей, которых они уничтожили, устраивают балаганные инсценировки на их могилах. И только благодаря гласности в 1988 году после проведенных дополнительных расследований винницкого и других расстрелов в республиканской прессе были опубликованы соответствующие действительности материалы.
Сотрудники госбезопасности одновременно с правовой реабилитацией при участии общественных организаций проводили работу по выявлению мест захоронений жертв репрессий, принимали меры к увековечиванию их памяти. Это позволяло снять с невинно погибших граждан клеймо «врагов народа», возвратить нынешним и грядущим поколениям их доброе имя.
В 1989 году повышенное внимание украинской общественности привлекли сведения о массовых захоронениях в местечке Быковня под Киевом. Чрезвычайная государственная комиссия под руководством академика Н. Бурденко, расследовавшая в 1943 году злодеяния немецких оккупантов в период временной оккупации Киева, в своем заключении отметила уничтожение фашистами в Дарницком лесу более 68 тысяч советских военнопленных. Кроме того, в этом районе были обнаружены захоронения более трех тысяч гражданских лиц с характерными причинами смерти — пулевыми отверстиями в области черепа. В военной обстановке государственная комиссия не смогла довести до конца расследование, фамилии захороненных там лиц не устанавливались. В связи с этим по записке в Политбюро ЦК за подписью секретарей ЦК и Киевского горкома партии Ельченко, Масика и председателя КГБ Голушко была образована правительственная комиссия по дополнительному расследованию, организации перезахоронения и увековечению памяти расстрелянных граждан.
Выявились достоверные свидетельства, что в местечке Быковня в 1937 году проводились расстрелы представителей украинской творческой интеллигенции — жертв Большого террора. Вопросами установления их личностей в ходе проводимого расследования активно занимались члены киевской писательской организации, если не изменяет мне память, во главе с Иваном Драчом. При раскопках одного из захоронений был обнаружен мундштук с именем Владимира Брыля. Выяснилось, что в 1937 году он работал зоотехником, характеризовался положительно, а был арестован «за вредительство в животноводстве и шпионаж в пользу Германии». Его старший брат, народный писатель Белоруссии Янка Брыль, приезжал из Минска получить в киевской прокуратуре дорогую для себя память — мундштук брата. Когда он попросил разрешения ознакомиться с материалами уголовного дела в отношении брата, ему посоветовали обратиться в КГБ. В приемной, как писал Янка Брыль, «молодой человек выслушал меня, сказал, что решить вопрос ознакомления с уголовным делом сразу нельзя, надо найти его в архиве, а это потребует нескольких дней. А мне, старику с больными ногами, не так уж и удобно поехать-приехать».
Когда мне доложили о посещении приемной белорусским писателем, я позвонил в Минск коллеге, председателю КГБ Белоруссии Вениамину Балуеву. Мы договорились о том, что уголовное дело будет отправлено непосредственно в Минск, где Янка Брыль может с ним ознакомиться. Белорусские чекисты сообщили мне домашний телефон писателя, и я сообщил ему о принятом решении. Об этом звонке он рассказывал друзьям так: «Чего не бывает в наше время! Сам председатель Комитета из Киева позвонил мне и сказал, что папка будет на днях выслана. Больше того, на прощанье он даже растрогал меня, пожелав доброго здоровья…» Я вспоминаю эти детали потому, что в 1991 году я получил от Янки Брыля почтовую бандероль с повестью о судьбе брата «Мундштук и папка. Маленькая сага». А на книге — благодарственная надпись от народного писателя. В своей повести он писал: «Душа моя снова прикоснулась к бездне ужаса, уже более спокойно, однако и вновь она скорбит, пусть себе и не смертельно… При той ужасающей массовости геноцида в одной человеческой судьбе нет ничего необыкновенного. Кроме чуда с именным мундштуком, чуда одного на сотни тысяч или на миллион. А в человеческой семье, как в маленькой капле, в душах родных — это целый мир боли».
Многие родственники репрессированных лиц интересовались в органах КГБ судьбами своих близких, обращались с просьбами ознакомиться с документами, находящимися в архивных следственных делах. В большинстве такие просьбы удовлетворялись. Но нередки случаи, когда на ознакомление со следственными делами родственников или представителей общественности сотрудники КГБ шли неохотно или отказывали по ряду причин.
В этой работе, требующей от сотрудников не только высокого профессионализма, но и нравственного обоснования принимаемых ими решений, приходилось сталкиваться с непростыми, прямо скажем, деликатными моментами. Ко мне обратилась внучка одного из репрессированных на Житомирщине с просьбой познакомиться с делом ее деда. Я мог бы поручить сотрудникам дать ответ, но как депутат от этого региона решил самостоятельно рассмотреть архивные следственные материалы и в результате отказал внучке в просьбе. И вот по какой причине. Ее дедушка, поляк по национальности, честный человек, образованный садовод, в ходе следствия в 1937 году оговорил нескольких невинных граждан, видимо, под пытками сделав показания, будто бы они состояли в одной шпионской организации. Все обвиняемые лица по этому делу погибли. Нужны ли такие печальные подробности внучке? Состоялся трудный разговор с молодой женщиной, потребовавший душевных усилий для объяснения отказа. После некоторых раздумий она согласилась с моими доводами.
Читателю книги я напомню о том, что были жестокие времена, когда многие арестованные после пыток и шантажа вынужденно допускали оговоры. Поэтому даже профессиональному следователю, а уж тем более не знакомому с жестокостями застенков, бывает трудно разобраться в сфабрикованных документах, как этого требовали некоторые представители общественности, «кто виноват и кто на кого доносил». А в других же, более ясных случаях, как мне представляется, следует делать все необходимое и возможное, чтобы родственники узнали подробности о судьбе своих близких.
Во времена Горбачева, благодаря политике демократизации и широкой гласности, органы государственной безопасности вносили свой вклад в устранение белых и черных пятен в нашей истории. Еще в годы хрущевской оттепели начали публиковаться сведения о репрессиях, застенках ГУЛАГа, видных деятелях партии и государства, которые погибли в годы сталинского террора. Так, в статье о маршале Тухачевском можно было прочитать фразу о том, что его жизнь «трагически оборвалась еще до Великой Отечественной войны». Известный историк Рой Медведев по этому поводу справедливо заметил, что так можно было писать о жертвах автомобильной катастрофы.
Но это были робкие попытки, когда, пусть не полностью, раскрывались правдивые страницы прошлого. Хрущев не успел устранить последствия сталинщины, так как ему приходилось преодолевать сопротивление влиятельных лиц из руководства страной, которые противились раскрытию всей правды о масштабах репрессий. Да и у самого, как говорится, был нос в табаке. Только в ходе основательного проведения реабилитационных мер стало возможным широкое публичное раскрытие ранее засекреченных архивов, касающихся политических процессов, судеб репрессированных государственных деятелей, писателей, ученых. Органы КГБ старались передавать представляющие историческую ценность документы в научные учреждения, государственные музеи, а многие личные документы, фотографии, письма как семейные реликвии — близким родственникам.
К 1990 году органами КГБ республики были обнародованы около четырехсот исторически важных материалов; документы по процессу Союза освобождения Украины переданы в институт литературы Академии наук Украины, куда были направлены и упоминавшиеся дневники академика Ефремова.
Обнаружены уникальные документы, принадлежавшие известному украинскому политику и писателю Винниченко, его переписка с активными социал-демократами с 1919 по 1925 годы во время нахождения в Париже. Среди особо важных материалов — донесения полиции, отображающие эпизоды революционной деятельности Винниченко, его рукописное «завещание борцам за освобождение Украины». При обнародовании материалов о преследовании Винниченко царскими жандармами академик Н. Жулинский заметил, что они проливают свет на такие стороны его биографии, которые ранее украинские историки старались не упоминать, трактовали неоднозначно или тенденциозно.
Мною были переданы архивные документы, связанные с именами М. Рыльского и В. Затонского, их сыновьям: академику Д. Затонскому и директору музея отца Б. Рыльскому[3].
Как добрую память храню книгу «З порога смерті. Письменники України — жертви сталінських репресій». При подготовке этого издания мне довелось общаться с украинским писателем А. Мусиенко. Беседы с ним по содержанию книги производили глубокое впечатление, многое мне давали. Сотрудники говорили, что при поиске материалов для этой книги А. Мусиенко буквально сутками жил в архивах органов госбезопасности. Изучение сохранившихся материалов позволило с документальной точностью раскрыть механику политических процессов на Украине в довоенный и послевоенный периоды в отношении украинской творческой интеллигенции. Впервые были названы фамилии многих известных и малоизвестных писателей и поэтов Украины, которые стали невинными жертвами в период сталинского террора. Книга иллюстрирована подлинными документами и фотоснимками из судебно-следственных дел. Мусиенко мне говорил, что настало время, когда Союз писателей Украины нашел в себе моральную потребность и гражданское мужество поименно вспомнить репрессированных побратимов по перу.
По словам патриарха украинской советской литературы Олеся Гончара, «пусть это будет книга великой народной боли, которая и наследникам перейдет как грозное свидетельство, как проклятье сталинщине, как реквием по бесчисленным людским жертвам, так немилосердно и так безвинно загубленным на глазах цивилизованного XX века».
Публикуемые в различных источниках в постсоветские годы сведения о масштабах массовых репрессий часто преувеличивались недобросовестными авторами, вплоть до фантастических цифр. И делалось это в низменных целях — скомпрометировать коммунистическую идеологию и советскую власть.
Безусловно, каждый невинно пострадавший от политических репрессий человек — это боль всей огромной трагедии советского народа. Для конкретной семьи драматическая судьба отца, матери, дяди или брата это нескончаемая печаль и драма. А сколько было таких драм? Вот официальное сообщение первому лицу государства, направленное в феврале 1954 года за подписями генерального прокурора СССР Р. Руденко, министра внутренних дел СССР С. Круглова, министра юстиции СССР К. Горшенина. Они сообщали Хрущеву такую статистику дел арестованных за контрреволюционные преступления: с 1921 по 1954 годы было осуждено 3 777 380, в том числе приговорено к высшей мере наказания около 800 тысяч человек.
Имеются сведения, что на Украине в указанный период подвергались репрессиям за контрреволюционную деятельность 961 645 граждан, из них расстреляно 205 640. Таким образом, каждый третий арестованный в СССР по политическим мотивам и каждый четвертый, приговоренный к высшей мере наказания, являлись жителями Украины.
Кроме того, в докладной записке председателя КГБ УССР Никитченко в ЦК КПУ в 1956 году указывалось, что за послевоенные годы в ходе ликвидации банд оуновского подполья арестовано 103 828 боевиков ОУН — УПА. Члены их семей, пособники ОУН выселялись в отдаленные регионы страны, вплоть до Магадана. Многие такие лица, особенно члены семей, были реабилитированы в соответствии с принятым в годы перестройки законодательством. Реабилитации не подлежали изменники Родины, каратели, фашистские пособники, участники оуновских бандформирований, у которых руки были в крови, а также сотрудники НКВД, уличенные в фальсификации уголовных дел. Подобная категория не может быть реабилитирована ни в правовом, ни в моральном плане. По этим причинам в Украинской ССР в тот период более пяти тысячам граждан было отказано в реабилитации, судебные приговоры оставались в силе. Кое-кто из числа бандеровцев, используя момент, пытался заявить о себе как о невинно пострадавшем, хотя на самом деле был запятнан кровавыми преступлениями против собственного народа. К примеру, бывший член Украинской повстанческой армии некий Фитиль, принимавший участие в бандитском нападении на город Сколе после войны с целью разгрома отдела НКВД. Или еще одна фамилия — Шубер, бывший сотрудник запорожского гестапо, проживая в Казахстане, выдавал себя за невинную жертву послевоенных репрессий.
Моему поколению сотрудников КГБ было крайне трудно понимать ту ситуацию, которая сложилась в НКВД в страшные годы сталинских репрессий. Долгое время мы не знали, что на себя приняли удар и погибли более 20 тысяч работников госбезопасности, которые пытались противостоять политике сталинских репрессий. В ходе реабилитации было установлено, что только 1119 руководящих работников НКВД Украинской ССР было расстреляно (я указываю известные мне данные тех лет). Эти цифры потерь могут быть увеличены, так как некоторые сотрудники кончали жизнь самоубийством, не желая выполнять указания сверху о проведении массовых репрессий.
По долгу службы я был знаком с материалами сталинского террора не только по Украинской ССР и могу отметить, что еще более жестокие репрессии коснулись населения Российской Федерации. В близком мне Кузбассе, где численность населения в области не превышала трех миллионов человек, в 1920–1954 годах по политическим мотивам было привлечено к уголовной ответственности свыше 150 тысяч советских граждан.
Мой первый в КГБ начальник, подполковник Сащенко Михаил Иванович, в 1937 году являвшийся секретарем комсомольской организации крупной шахты, был арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и семь месяцев содержался в заключении. В годы Великой Отечественной войны он был командиром авиационной эскадрильи, совершил десятки боевых вылетов. Семь государственных наград за годы войны — это ли не свидетельство его мужества и отваги в борьбе с немецкими захватчиками? Начальник одного из городских отделов НКВД в Кузбассе вместе с руководителями города был расстрелян с нелепой формулировкой в приговоре: участие во вредительском планировании по землеустройству и севу невсхожими семенами.
Имеются свидетельства, что в 1937 году был расстрелян практически весь состав Омского управления НКВД за то, что сотрудники отказались участвовать в массовых репрессиях.
В 1990 году на встрече с украинскими писателями я говорил: «В моем понимании реабилитация — это не только возвращение доброго имени и восстановление справедливости. Не менее важная ее задача — укрепление законности и правопорядка в наши дни. Не должно повториться время громких политических процессов, время безгрешного вождя, время «законника» Вышинского, время «ежовых рукавиц». Деятельность КГБ Украинской ССР в процессе реабилитации жертв сталинского террора выработала у сотрудников колоссальный иммунитет против нарушения законности. Она показала, что только воспитание у каждого чекиста принципов строгого и неукоснительного соблюдения законодательства, а не исполнение воли или утверждение единоличной власти (вождей, генсеков, президентов) может привести общество к справедливости, человечности и утверждению демократических принципов подлинного правового государства.
Проводимая работа по реабилитации не могла не повлиять на политические взгляды сотрудников органов безопасности. В тот период вслух об этом не говорилось. И только недавно в книге «Моя жизнь в разведке» известного украинского разведчика Шаркова я обнаружил фразу: «Достоверная, из архивных источников информация подтолкнула большинство из нас к выводу о том, что в СССР заведомо строилось не социалистическое государство, как об этом заявляли лидеры Коммунистической партии, а силой навязывали народу «военный коммунизм», не имевший ничего общего с реальной демократией и прогрессом».
Руководя КГБ Украинской ССР, я постоянно подчеркивал, что мое поколение сотрудников мундиры НКВД не носили и не примеряли. Из тех, с которыми мне приходилось работать, около 60 % родились после 1937 года. Я часто задумываюсь над вопросом, что могло бы произойти с сотрудниками органов госбезопасности Украины, если бы в последние годы советской власти они прибегли к репрессивным и необоснованным силовым методам своей деятельности в республике? Думается, украинское общество в таком случае не оценило бы ту масштабную работу по исправлению политических ошибок прошлого, которую провели украинские чекисты в отношении сотен тысяч жителей республики.
Трагические черные страницы в деятельности органов государственной безопасности в период сталинских репрессий осуждены самой историей, всем народом и, конечно, нынешним поколением сотрудников органов госбезопасности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.