Возвращение

Возвращение

...Лежу на койке в светлой и уютной палате авиационного госпиталя. За окном голубеет весеннее небо. На его фоне голые ветви деревьев кажутся нарисованными тушью. Я смотрю на них, а сам неотвязно думаю о постигшем меня непоправимом несчастье.

Я вспоминаю, как профессор, закончив осмотр, сказал:

- У молодого человека сломана рука и сильно повреждён глаз. Рука - пустяки, срастётся. А вот с глазом хуже.

Профессор лечил мне глаз долго, упорно. Им были приняты все возможные меры, но спасти глаз было нельзя.

И глаз мне удалили.

Я отворачиваюсь от окна и с горечью говорю себе:

- Видно, отлетался, брат Серёжа. - Потом закрываю глаз, да, теперь свой единственный глаз.

Профессор на мой вопрос: буду ли летать? - откровенно ответил: «Едва ли. С одним глазом лётчик не может при посадке правильно определять расстояние до земли. Он теряет так называемое глубинное зрение».

Картины прошлого одна за другой возникают у меня в памяти. Когда пишут о каком-либо авиаторе, то обычно говорят, что он с детства мечтал стать лётчиком. У меня это действительно было так. Со школьной скамьи меня влекла авиация. Я мечтал летать. Профессия лётчика казалась полной романтики и героизма, лучшей профессией на земле. И я много затратил упорства и труда, чтобы осуществить свою мечту.

В начале 1930-х годов, работая шофёром на автобусе, я вечерами учился в Московской планерной школе, сам вместе с товарищами строил планер. А уж потом на нём поднимался в воздух, летал, прыгал с парашютом.

И я своего добился - стал заслуженным мастером планерного и парашютного спорта, сделался лётчиком-испытателем. Я не разочаровался в юношеских мечтах. И сейчас для меня профессия лётчика - самая лучшая на земле. От одной мысли расстаться с нею больно щемит сердце. Неужели я никогда больше не сяду за штурвал нового самолёта, не испытаю сложного чувства напряжённости, ожидания опасности и огромной, всепоглощающей радости творчества?

А, собственно, почему я не смогу летать? Ведь были раньше одноглазые лётчики, и не просто лётчики, а испытатели. Американец Вилли Пост, например, поставивший рекорд скорости в кругосветном перелёте. Советский лётчик-испытатель Борис Туржанский потерял глаз в Испании, сражаясь в качестве волонтёра с фашизмом. Вернувшись на родину, он продолжал с успехом испытывать новые самолёты. Если смог он, то почему не могу я? Правда, тогда были иные скорости полёта. Но ведь летает же на истребителе безногий лётчик Алексей Маресьев, а это неизмеримо труднее. Нет! Я буду летать!

...Когда сломанная рука срослась и зажили раны на лице, врачи отправили меня на два месяца набираться сил в Крым, в Алупку. Лучше этого ничего нельзя было придумать. В Крыму начиналась моя лётная работа, и я всей душой любил, да и сейчас люблю, его синее небо, сухую, каменистую землю, прогретую жарким солнцем, тёмную зелень стройных кипарисов, море, тёплое и ласковое.

Санаторий мне очень нравился. Он был небольшой, светлый, уютный и стоял на самом берегу. Я жил на открытой веранде. Здесь всегда веяло прохладой и почти всегда слышался шелест набегающих на прибрежную гальку волн. Это благотворно действовало на мои нервы. На открытом воздухе я засыпал сразу, спал крепко, без сновидений, а утром вставал бодрым и свежим. Решение снова стать полноценным лётчиком-испытателем я стал выполнять с первого дня. Прежде всего мне следовало набраться сил, а самое главное - научиться видеть одним глазом так же, как двумя.

Для этого я себе составил специальный распорядок дня. Он начинался гимнастикой. По крутой тропе я бегом поднимался на прибрежную скалу. Здесь, на площадке, которая, словно планер, парила над морем, я проделывал упражнения, укрепляющие мышцы рук, плеч, корпуса. Потом спускался к морю и долго плавал.

После завтрака я уходил до обеда на прогулку в горы, чтобы учиться видеть одним глазом, как двумя. Это было нелегко. Раньше я даже не предполагал, насколько у человека один глаз дополняет другой. Вначале, пока не привык, я просто уставал смотреть. И всё, что говорил врач о потере глубинного зрения, оказалось правдой. Поднимаясь по лестнице, например, и ставя ноги на ступени, я поднимал их то выше, то ниже, чем нужно.

И вот, на прогулках я старался обрести вновь глубинное зрение. Со стороны это выглядело, вероятно, довольно забавно. Представьте себе взрослого дядю, который, обливаясь потом, целыми часами подбрасывает и ловит камушки. А это упражнение для меня сначала было очень нелёгким. Да попробуйте сами: закройте один глаз, подбросьте какой-нибудь небольшой предмет и поймайте его! Из пяти раз вы четыре наверняка промахнётесь: трудно правильно определить расстояние до падающего предмета.

В другом упражнении мне помогли мои товарищи по работе, лётчики-испытатели, отдыхавшие в Крыму, Миша Барановский и Алексей Николаевич Гринчик. Они устанавливали на земле две палки параллельно, а я отходил шагов на тридцать. Потом одну из палок выдвигали вперёд, и я должен был определить на глаз - которую. Подобным методом определяет врач у лётчика глубинное зрение, показывая ему вместо палок карандаши и, конечно, на более близком расстоянии.

Я тренировался ежедневно, упорно, а подбрасывать и ловить камушки в те дни у меня стало просто привычкой. И результаты ещё раз подтвердили старую истину, что терпением и трудом можно добиться многого. Глубинное зрение у меня восстановилось. Я научился видеть одним глазом, как двумя.

...Готовый к вылету, я сижу на левом сидении в пилотской кабине самолёта Ли-2. Это будет мой первый полёт после ранения. И не просто полёт. Авиационные врачи, прежде чем допустить меня к работе, поручили специальной комиссии проверить мою технику пилотирования. И вот в кабине самолёта собирается целый «консилиум»: начальник лётной части Даниил Степанович Зосим и другие летчики. Все они - опытнейшие лётчики-испытатели и мои товарищи по работе. Они навещали меня в госпитале, всячески подбадривали, но... проверка будет без всяких скидок - дело слишком серьёзное. И сейчас «комиссия» волнуется больше меня. Я понимаю, что они не уверены в моих силах и заранее огорчаются, зная, как тяжело для лётчика потерять любимую профессию.

- Ну что же, Сергей Николаевич, начнём, - говорит начальник лётной части. - Задание: взлёт, полёт по кругу и посадка.

В отличие от своих товарищей я совершенно спокоен, совершенно уверен в себе. Так приятно снова ощущать под ладонью штурвал самолёта, видеть перед собой серую ленту взлётной полосы, знакомый до мельчайших подробностей свой аэродром. Я чувствую себя так, как будто после долгих скитаний возвратился наконец в отчий дом, который мог потерять навсегда.

Я беру штурвал на себя, пробую моторы, отпускаю тормоза и начинаю взлёт. Плавно оторвав машину от земли, набираю высоту и делаю круг над аэродромом. Затем иду на посадку. Самый ответственный момент! Выполняю четвёртый разворот, планирую - никаких затруднений. Сажусь точно у «Т».

- Отлично! - говорит Даниил Степанович. - Ещё взлёт и такая же посадка.

Лица членов комиссии светлеют: теперь они тоже верят, что я летаю не хуже, чем раньше.

С тех пор прошло больше двенадцати лет. Я по-прежнему испытываю в воздухе новые конструкции самолётов, в том числе и сверхзвуковые. И никогда зрение меня не подводит. Только я постоянно помню, что имею один глаз, а не два, и потому всегда в полётах особенно внимателен.