Российская «Марсельеза»

Российская «Марсельеза»

Так получилось, что наши места были относительно спокойными, тогда как вокруг нас, на просторах России, кипела та кровавая заваруха, которую впоследствии назвали гражданской войной. Не было деревни, не было города, которых она бы не коснулась своим крылом.

И, как это бывает в такие эпохи, народ сам выбирает, что ему петь. И если парижане подхватили песню марсельцев в 1789 году, то наш народ избрал даже не песню, а припев, причем каждая из воюющих сторон с увлечением сочиняла нехитрые слова на одну и ту же мелодию. Уж очень удобен был припев, ложился надушу и красного, и белого, и зеленого и желто-голубого.

Гуляла эта песня долго и свою великолепную смерть нашла лишь в 1925 году в балете «Красный мак» в Большом театре. Балетные матросы исполнили под ее бессмертные звуки великолепный танец, и на этом история песни завершилась.

Откуда же она появилась? Такой вопрос я задал своему приятелю, композитору Алексею Павловичу Копосову, сидя у него на крошечной терраске подмосковной дачи. В небе вспыхивали огни, раздавалось слабое эхо выстрелов. Это наши зенитки отражали налет фашистских самолетов на Москву. Алексей Павлович подсел к роялю и, рассказывая, подыгрывал своим словам. Вот что он мне сообщил.

Впервые появилась эта песня, как «жестокий романс», в Одессе, в 1913 или 1914 году. Исполнял ее Н. Тагамлицкий, кто написал текст — Копосов не знал. На афише, рекламировавшей исполнителя, была изображена девушка с распущенными волосами, стоявшая у фонаря. Вот слова этого романса:

Ах, где время-то мое золотое?

Не такою я была.

Я, как яблочко, цвела, наливное,

И румяна и бела.

С детства «яблочком» меня в доме звали,

Яблочко — то тут, то там.

Я не знала ни тоски, ни печали,

Все гуляла по лесам.

Мать в лесу меня найдет —

В шутку песенку поет:

— Эх, яблочко, куда котишься,

Встретишь волка — не воротишься…

Вы чувствуете, как огонь пробегает по вашим жилам, что-то знакомое проступает, но еще не вырывается наружу, а романс ведет свой рассказ дальше:

Раз осеннею порой

Повстречала удалого молодца.

Дни и ноченьки я с ним коротала,

Дожидалася венца.

Но не долги были счастья денечки.

Милый бросил, позабыл.

Побледнели мои алые щечки.

Ветер яблоньку сломил.

Меня маменька бранит,

День-деньской мне говорит:

— Эх, яблочко, куда котишься.

Заблудишься, не воротишься!

Где румянцы вы мои, прежня сила,

Прелесть девичья лица?

Не на радость, видно, я полюбила

Удалого молодца…

Где ж ты, долюшка моя золотая?

Не воротишь той поры,

Прокатилась моя жизнь молодая,

Словно яблочко с горы.

Темну ноченьку без сна

Коротаю я одна.

Эх, яблочко, куда котишься?

К счастью снова не воротишься!

И тут, заглушая жалобный романс, с гиком, с присвистом, вырывается этот припев на степные просторы Черноморья, подхваченный одесскими матросами, покинувшими свои корабли, чтобы драться… За что — им и самим было неясно… За мать-анархию? За советскую власть? Не тут ли рождалась мысль о знаменитой впоследствии морской пехоте, наводившей ужас на фашистов?

Эх, яблочко, куда котишься?

К Деникину попадешь —

Хрен воротишься!

Эх, яблочко, куда катишься?

В ГПУ[35] попадешь —

После схватишься!

Эх, яблочко, на тарелочке

Была девочка — нету девочки!

Эх, яблочко, цвету спелого,

Нет ни красного теперь, нет и белого!

Вот такова история российской «Марсельезы».