НА ПЕРЕКАТАХ АМГУНИ
НА ПЕРЕКАТАХ АМГУНИ
Литвиненко кончил свой рассказ. Взволнованная, долго еще я не спала в эту чудесную ночь и думала о замечательных людях моей страны. Вот — глухой, далекий край. Какой чудесный народ живет здесь. Как мало еще мы знаем своих людей, как мало о них рассказывают… Отрадно было думать о Максимове, о Литвиненко, о Полежае. Они были мне, как родные, как будто всю жизнь знала и любила их.
Под утро я заснула. Когда начало рассветать, лейтенант Олянишин уже готовил завтрак. Лагерь быстро поднимался. Все поели и погрузились на оморочки и бат. Полина, Валя и я ехали в оморочках. Со мной ехал доктор Тихонов, а оморочку вел опять Максимов. С Полиной в оморочке, кроме проводника, плыл комиссар Литвиненко, с Валей — председатель Кербинского горсовета Козлов. Остальные погрузились на бат.
Было еще холодно, еще иней виднелся на сопке Юкачи. Мы тронулись в путь. На берегу остались две женщины и их спутник. Быстрое течение Амгуни подхватило нас и понесло вдоль красивых берегов. Полина непрерывно что-то насвистывала, Валя пела. Трудно было оторваться от замечательных пейзажей, окружавших нас. Валя предложила:
— Обязательно, Маринка, надо в отпуск приехать сюда. Как хорошо здесь!
Я спросила Максимова, почему он жил раньше в тайге, а не у реки. Максимов ответил:
— Чтобы царь не знал, что я там живу.
Эвенк Максимов, свободный житель тайги, не хотел иметь дела с царским правительством. Он предпочитал жить один, далеко от властей, в глухой тайге, среди зверей. Эвенки тогда боялись русских, они видели в них хищников-поработителей. Только при советской власти Максимов пришел на реку, к людям…
Амгунь становилась все извилистее. Местами очень сильное течение перекатывалось через реку от одного берега к другому. Оно было быстрое, почти как водопад. Иногда казалось, вот-вот наши маленькие оморочки, у которых от борта до воды оставалось около двух пальцев, перевернутся, и все мы пойдем ко дну. Но Максимов задерживался на перекатах, поджидал остальные оморочки и бат, а затем ловко входил в быстрое течение. Поток подхватывал оморочки, швырял их в сторону, потом в другую, но выбрасывал именно туда, куда нужно было Максимову. Ни одна оморочка не перевернулась. На многих перекатах в воде видны были поваленные бурей деревья. Они лежали на дне Амгуни, и только коряги торчали из-под воды. Эти деревья Максимов знал все до одного и обходил их, успевая при этом еще предупредить товарищей с других оморочек о возможной опасности.
Вдруг лодка Полины получила пробоину. Очевидно, лодка ударилась о подводную корягу. Оморочка начала наполняться водой. Об этом быстро крикнули Максимову. Он подвел все оморочки к крутому берегу, где была только узкая полоска каменистого пляжа. Мы вылезли на берег, начали закусывать шоколадом и галетами. А Максимов, вынув откуда-то маленький сверточек с березовой смолой, начал тут же разогревать ее на огне. Вытащил из воды оморочку и искусно заделал пробоину смолой. Оморочку снова опустили в воду и тронулись. Я дала Максимову плитку шоколада и галеты.
— Подкрепитесь, Максимов, потом поедем.
— Ничего, я дорогой поем.
На оморочке два весла. Гребут почти так же, как на байдарке. Байдарочным веслом я владею хорошо. Попросила разрешить мне помогать грести. Но Максимов никак не соглашался:
— Отдыхайте, не нужно!
Однако, когда Максимов начинал уставать, я брала весло и помогала ему грести там, где не было сильного течения.
Устраивали гонки. Обгоняли друг друга, и все-таки мы с Максимовым вырвались вперед. С отставших лодок были слышны голоса Вали и Полины. Они кричали:
— Все правильно! Флагштурман «Родины» и флагштурман Амгуни возглавляют шествие!
Мы весело двигались целый день. Когда приближался вечер, над рекой показался самолет. Он разыскивал экипаж «Родины». В бате наши ребята бодро налегали на весла и громко пели. Обычно безлюдная, тихая река Амгунь оглашалась криками и пением, прибаутками. Часто над нашими головами взлетали стаи уток. Все жалели, что нельзя заняться охотой. Вот бы убить пару уточек и устроить из них ужин…
До наступления темноты оставалось уже немного, когда наши оморочки подошли к катеру. Он стоял, пришвартованный прямо к берегу.
Мы перешли на катер. Максимов же остался на берегу. Он утирал рукой слезы. Когда наш катер отходил, он сказал командиру:
— Смотрите, везите их так же хорошо, как я.
Мы долго махали Максимову. Долго глядел нам вслед маленький славный старик. Теперь он трое суток будет перегонять свою флотилию обратно к тому месту, откуда мы вышли сегодня утром.
Новые наши товарищи — команда катера «Дальневосточник» — обладали не меньшей ловкостью и не меньшим желанием как можно скорее доставить нас в Керби.
Впервые катер заходил так высоко вверх по Амгуни. «Дальневосточник» часто садился на мель. Тогда матросы, не считаясь с холодом, кидались в воду и вплавь находили глубокие места. Баграми сталкивали катер с мели и плыли дальше. В одном месте на повороте реки перекат был настолько сильный, а течение такое быстрое, что катеру грозило стукнуться о берег и разбиться в щепки. Мы не понимали, что происходит, но увидели, как самый молодой из команды «Дальневосточник» пересел в деревянный бат, шедший подле катера, и быстро переправился на этом бате на берег. Здесь он прикрепил к дереву конец и, придерживая им наш катер, не давал ему быстро нестись по течению. Но вдруг дерево обломилось, и катер с необыкновенной силой рванулся вперед. Однако смельчак попрежнему не выпускал из рук конца. Его волокло по берегу следом за катером. С волнением мы смотрели на берег, где храбрый парень продолжал непосильную борьбу с бурным потоком. С катера бросился в воду высокий матрос. Он быстро очутился на берегу и помог закрепить конец за другое дерево. Катер рвануло, но он уже сопротивлялся потоку и остался цел.
Развернувшись в более тихой воде, мы поджидали двух смельчаков, пробиравшихся к нам на маленькой деревянной лодочке через трудные перекаты и пороги…
На катере «Дальневосточник» мы составили телеграммы товарищу Сталину и правительству. Спустились все трое в кубрик. Полина предложила свой текст, а мы с Валей внесли несколько поправок. Как только мы прибыли в Керби, телеграммы были тотчас же переданы в Москву. Мы писали:
«МОСКВА, КРЕМЛЬ
тов. СТАЛИНУ.
С Вашим именем в сердцах мы, дочери великой социалистической родины, пролетели без посадки сквозь облачность, туманы, обледенения и ночь от Москвы — сердца необъятной родины, до берегов Амура. На болоте, в тайге, среди сопок мы были не одинокими — с нами весь наш многомиллионный народ, партия и Вы, товарищ Сталин. За отцовскую заботу спасибо.
Гризодубова, Осипенко, Раскова».
«МОСКВА, КРЕМЛЬ
т.т. СТАЛИНУ, МОЛОТОВУ, КАГАНОВИЧУ, ВОРОШИЛОВУ, МИКОЯНУ, КАЛИНИНУ, ЖДАНОВУ, АНДРЕЕВУ.
Ваше задание выполнено. Беспосадочный перелет Москва — Дальний Восток совершен на самолете «Родина» за 26 часов 29 минут. Посадка произведена на болотистое поле у реки Амгунь в ненаселенной местности. Экипаж здоров, материальная часть в исправности.
От всего сердца благодарим за вашу сталинскую заботу и помощь, оказанную нам.
Готовы выполнить любое задание партии и правительства.
Гризодубова, Осипенко, Раскова».
К Керби подходили глубокой ночью. Каково же было наше изумление, когда, поднявшись в поселок, мы увидели, что все население дожидается нас на улице. В темноте был устроен короткий митинг, и мы отправились на ночлег. Когда нас ввели в маленький, аккуратный домик, мы поразились. Для нас была приготовлена большая, хорошо освещенная комната. Постели покрыты белоснежным бельем, все убрано кружевами, цветами. Нам объяснили, что это все сделали девушки-хетагуровки. Впервые за долгое время мы очутились под крышей, в настоящем доме.
Валя и Полина ушли в баню. Вернувшись оттуда, рассказали, что баня замечательная, вся убрана цветами, и что там их поили холодным квасом.
У меня болели ноги. Я лежала. Две девушки-хетагуровки пришли ко мне, стали расспрашивать и тут же рассказали о себе: как они приехали сюда по призыву Вали Хетагуровой, как беспокоились родители, когда они уезжали из дому, отговаривали ехать в этот далекий край, и как им здесь понравилось. Вышли замуж за замечательных людей, таких же энтузиастов, как они. У одной из них теперь ребенок, и она очень счастлива. Она любит Керби и весь этот прекрасный Дальневосточный край.
Они говорили быстро, перебивая друг друга, торопясь высказаться. Так разговаривают близкие родные, которые встретились ненадолго после продолжительной разлуки. Я чувствовала себя, как дома. Пришла еще одна хетагуровка и принесла мне вкусный ужин. Пришел доктор Тихонов и заявил, что нужно сделать мне ванну для ног. Моментально нашли ванну, принесли горячую воду, и милый доктор был очень доволен, что его пациентка начинает принимать настоящие процедуры по всем правилам медицинской науки.
Впервые за эти дни я заснула на мягкой, чистой постели.
Наутро нам сообщили, что в Москве у прямого провода нас ждут родные. С большим волнением и страхом мы шли на телеграф. Но здесь мы узнали, что и мамы наши, и дети живы и здоровы. Я не слышу голоса, но прямой провод отвечает на все вопросы. К прямому проводу подходит моя дочка. Она говорит, что я обязана написать для «Пионерской правды» статью о том, как я жила в тайге.
— Хорошо, напишу, обязательно напишу.
Как только мы вернулись домой, нам сообщили, что получена телеграмма от товарища Сталина и от товарища Молотова. Мы просим принести ее. Нам приносят. Торопим Валю, нам кажется, что она слишком медленно раскрывает телеграмму. Валя читает вслух:
«КЕРБИ.
ЭКИПАЖУ САМОЛЕТА «РОДИНА»
т.т. В. ГРИЗОДУБОВОЙ, П. ОСИПЕНКО, М. РАСКОВОЙ.
Горячо поздравляем вас с успешным и замечательным завершением беспосадочного перелета Москва — Дальний Восток.
Ваш героический перелет, покрывший по маршруту 6450 километров, а по прямой — 5947 километров в течение 26 часов 29 минут является международным женским рекордом как по прямой, так и по ломаной линии.
Ваша отвага, хладнокровие и высокое летное мастерство, проявленные в труднейших условиях пути и посадки, вызывают восхищение всего советского народа.
Гордимся вами и от всей души жмем ваши руки.
По поручению ЦК ВКП(б) и СНК Союза ССР
И. СТАЛИН
В. МОЛОТОВ».
Не верится: неужели действительно эта телеграмма прислана нам? Ведь мы доставили товарищу Сталину и товарищу Молотову столько огорчений и хлопот… А они называют наш перелет героическим и пишут, что от всей души жмут нам руки. Неужели мы этого заслужили?
Нетерпеливо выхватываем друг у друга телеграмму. Каждая хочет своими глазами увидеть эти дорогие строки, прочитать родные, любимые имена.
Все трое жалеем, что нельзя сию же минуту снова стартовать со Щелковского аэродрома. Наверное, теперь у нас не оборвалась бы радиосвязь и мы бы долетели, куда угодно, даже без горючего.
Валя крепко обнимает и целует нас обеих, и мы, счастливые, взволнованные, поздравляем друг друга.
Пришли кербинские работники и пригласили нас пообедать вместе с ними. За столом, наконец, сбылся один из моих снов в тайге. В одну из холодных ночей, когда мои шоколадные запасы уже совсем подходили к концу, мне приснилось, что я ем селедку с вареной картошкой. Картошка была горячая, и от нее шел пар. В кербинской столовой я увидела на столе горячую картошку, от которой шел пар, и селедку с луком, — ту самую селедку, о которой я мечтала в тайге. Даже доктор Тихонов, который ни на одну минуту не отходил от меня и все время следил, чтобы я не съела чего-нибудь лишнего, не удержался и разрешил мне поесть селедки.
На прощальном митинге в Керби выступала Полина. Нас проводили на тот же катер «Дальневосточник». Провожали заботливо, ласково, как родных.
Катер двинулся в путь. Он должен был пройти всю Амгунь и в ее устье подойти к трем катерам, которые уже вышли за нами из Комсомольска.
После Керби наш катер невозможно было узнать. Верхнюю палубу убрали коврами, рубки заново обили красивой шерстяной тканью. Теперь на катере были шелковые занавески, мягкие, удобные постели.
К нашему катеру прикоснулись заботливые руки хетагуровок из Керби.
Мы двинулись вниз по Амгуни. Больше всех беспокоился доктор Тихонов: что мы будем есть? На каждом привале, на каждой маленькой остановке он выскакивал доставать что-то: то ему нужен был какой-то экстракт, то срочно требовалась курица, то он придумывал какие-то грелки, то горячие ванны. «Дальневосточник» превратился в пловучий институт физических методов лечения.