Гарсиа Маркес Габриэль Хосе
Гарсиа Маркес Габриэль Хосе
В декабре 2000 года Габриэль Гарсиа Маркес умер.
В 2002 году он давал интервью, в котором подводил итоги своей работы: «Я написал 9 романов, 38 рассказов, более двух тысяч статей и заметок и бог знает сколько репортажей, хроник и аннотаций к кинофильмам. Все это я создавал день за днем в течение шестидесяти лет одиночества, просто так, бесплатно, из удовольствия рассказывать истории. Короче говоря, у меня призвание и врожденные способности рассказчика. Как у деревенских сочинителей, которые жить не могут без историй. Правдивых или вымышленных – не имеет значения. Для нас реальность – это не только то, что произошло на самом деле, но также и та реальность, которая существует лишь в рассказах».
Потом вышла книга воспоминаний писателя «Жить, чтобы рассказать». Потом его не пригласили на III Конгресс испанского языка в Аргентине, опасаясь, что он нарушит чинный порядок мероприятия. А еще через два года, в 2004 году, Маркес представил на суд публики свой новый роман, изданный рекордным для испаноязычного мира тиражом в один миллион экземпляров. А потом продолжил работу над воспоминаниями и циклом рассказов, а также активизировал свою общественную деятельность.
Габриэль Хосе Гарсиа Маркес родился 6 марта 1928 года в Аракатаке, небольшом портовом городке в Северной Колумбии, в Латинской Америке. Появись он на свет в другой стране континента или в другой части света, колумбийской литературы бы не существовало. И скорее всего, великого романиста Гарсиа Маркеса тоже.
Родившись в Колумбии, он получил в приданое бурную историю страны, причудливые верования и суеверия, накопленные веками построенного на взаимной ненависти сосуществования европейцев и индейцев. Родившись в семье Гарсиа Маркес, он сразу же стал частью хитросплетений жизни своего рода, который, в свою очередь, был одной из ниток в путаной истории страны. В общем, чтобы понять истоки творчества Маркеса, нужно хотя бы в общих чертах представлять себе обстановку, в которой он вырос – и общественную, и семейную.
Как известно, после того как Колумб открыл Америку, началось ее завоевание и войны с коренным населением, которые закончились для исконных жителей Америки плачевно. Начиная с конца XV века Испания захватила обширные территории Южной, Центральной, Северной Америки и ряд островов Вест-Индии. Колумбия, открытая в 1499 году, получила название Новая Гранада и была присоединена к Испании в 1536-м.
К началу XIX века испанская колониальная империя состояла из Новой Испании (Мексики), Перу, Новой Гранады, Ла-Платы (Аргентины), Гватемалы, Венесуэлы, Чили, Кубы. К тому времени колумбийская история насчитывала уже несколько веков взаимной ненависти индейцев и испанцев, которые со знанием дела уничтожали друг друга (точнее, враг врага) при всяком удобном случае. Начало этой вражде было положено тогда, когда испанцы начали разорять колумбийские земли, стремясь найти золото и Эльдорадо {60}, христианизировать индейцев и превратить их в рабов, добившись от коренных жителей полного подчинения.
Некоторые ингредиенты во взрывоопасную смесь испано-индейской вражды добавили англичане, которые также внесли свою лепту в колонизацию колумбийских земель после завоевания Дрейком Риоачи в 1568 году. В процессе колонизации большая часть коренного населения была истреблена, и в связи с нехваткой рабочей силы в Америку стали ввозиться негры-рабы. Древняя индейская культура Колумбии погибла; выжили всего несколько небольших очагов, и то лишь благодаря тому, что они были расположены на труднодоступных для завоевателей территориях.
Сопротивление колонизаторам росло, и в начале XIX века восстали негры-рабы в Сан-Доминго, и в 1804 году эта страна обрела независимость. В 1808-м началась революция в Испании, был низложен король, а вслед за этим восстали все испанские колонии.
20 июля 1810 году началось восстание в Боготе – столице Новой Гранады. 30 марта 1811 года было создано государство Кундинамарки, а в ноябре образована Конфедерация Соединенных провинций Новой Гранады. Колумбия стала одной из первых демократических держав Латинской Америки (впрочем, понятие «демократия» в колумбийском варианте отнюдь не подразумевало мирного и справедливого государственного устройства).
Провозгласив независимость, новоявленное государство получило всего несколько лет действительно свободного существования. Этот короткий период закончился в 1815 году кровавой кампанией генерала Мурильо и реконкистой. Колумбийцы не сумели отстоять свою страну, и испанское господство было восстановлено.
С 1816-го начался новый подъем национального движения, и к августу 1819 года большая часть Новой Гранады была освобождена. В декабре того же года была принята конституция, предусматривавшая объединение Венесуэлы, Новой Гранады и Кито (современный Эквадор) в федеративную республику Великую Колумбию. Первым президентом страны стал Симон Боливар. Его правление отличалось деспотизмом; постоянно поднимались восстания, которые подавлялись с крайней жестокостью. В 1830 году президент вынужден был отречься от власти, и в том же году распалась и Великая Колумбия, превратившись в три государства.
К 1849 году Колумбия настолько продвинулась в государственном строительстве, что пришла к двухпартийной системе, придав внутренним конфликтам и разногласиям форму политической борьбы либеральной и консервативной партий. Эти партии существуют и по сей день, а их взаимоотношения создали политический подтекст прозы Гарсиа Маркеса. Понимание природы их действий является как ключом к его произведениям, так и – к сожалению – отражает политическую жизнь большей части Латинской Америки.
Изначально эти партии действительно были центрами двух различных идеологий, но постепенно, после долгих лет кровавых конфликтов, различия между партийными платформами практически стерлись. Как только власть попадала в руки одной из политических сил, начинались жестокие репрессии по отношению к приверженцам «неугодной» партии, усиливались финансовые и экономические злоупотребления, коррупция – ведь нужно было успеть урвать как можно больше, пока страна не перешла в руки противника. На протяжении всей своей истории Колумбия находилась в состоянии перманентной гражданской войны, а консерваторы и либералы превратились, скорее, во враждующие семейные и территориальные кланы, чем в оппонирующих друг другу политиков. Сами колумбийцы так говорят о своей политической жизни: в Колумбии в партию не вступают, в ней рождаются (нечто подобное происходило в средневековой Флоренции, во времена бесконечных войн гвельфов и гибеллинов).
Кроме разделения по политическому признаку, Колумбия неоднородна и по своему этническому составу. В стране сосуществуют две различные по этнотерриториальному признаку группы населения, отношения которых пронизаны взаимным высокомерием, презрением и подозрительностью: coste?os — жители побережья Карибского моря и cachacos — жители горной Центральной Колумбии. Cachacos более однородны этнически. Они ведут упорядоченный образ жизни, религиозны, придерживаются строгих правил и следуют традициям. Они тешат свою гордость тем, что в Колумбии есть цивилизованные города (такие, как Богота например) и собственным умением говорить на чистейшем испанском языке.
Coste?os, представляющие собой смесь разных рас и национальностей, космополитичны; они открыты и дружелюбны в общении, хотя их действия и решения зачастую непредсказуемы и иррациональны. В основном, coste?os — склонные к праздности «потомки пиратов и переселенцев с долей крови черных рабов», среди которых так много «танцоров, искателей приключений, авантюристов, гуляк». Традиционно тропики Карибского побережья считаются оплотом либеральной партии, в то время как горы и долины континентальной части придерживаются линии консерваторов. Гарсиа Маркес частенько замечал, что его принадлежность к mestizo (либералам) и coste?o во многом предопределила рождение и развитие его как писателя.
На островах Карибского моря (Куба, Ямайка, Гаити) и в странах, возникших на его побережье (Мексика, Никарагуа, Гватемала, Колумбия, Венесуэла), произошла встреча индейской, европейской и африканской цивилизаций. Здесь жили многочисленные индейские и африканские народы, испанцы, французы, португальцы, голландцы, англичане, арабы. В одном из интервью Гарсиа Маркес сказал, что приверженность карибского мира фантастике окрепла благодаря привезенным сюда африканским рабам, чье безудержное воображение сплавилось с воображением индейцев, живших здесь до Колумба, а также с фантазией андалусцев и верой в сверхъестественное, свойственной галисийцам.
Карибский бассейн стал местом встречи не только трех рас и трех цивилизаций, но и трех политических систем – феодальной, капиталистической, социалистической. Стоит ли удивляться, что место такого синтеза стало, по словам Гарсиа Маркеса, землей необузданного, горячечного воображения, землей химерического и галлюционирующего одиночества.
На протяжении XIX века Колумбию сотрясали мятежи, гражданские войны, произошло несколько государственных переворотов. Кульминационным стал 1899 год, когда началась Тысячедневная война – самый разрушительный внутренний конфликт в Колумбии. Она закончилась разгромом либералов, унеся жизни более чем ста тысяч человек, в основном крестьян и их сыновей. Дед Гарсиа Маркеса участвовал в той войне, и многие ветераны, благодаря его беседам с внуком, обрели бессмертие на страницах прозы Габриэля.
На творчество Маркеса повлияла также Банановая бойня 1928 года. Основной статьей экспорта Колумбии является кофе, но в первые десятилетия XX века большой вклад в пополнение бюджета страны вносил экспорт бананов, который был монополизирован латиноамериканским представительством United Fruit Company (США).
Деятельность UFC в Колумбии стала вопиющим примером империализма, прикрывающегося маской движения к благоденствию и цивилизации. Компания обладала неограниченной властью и огромным политическим влиянием, а потому беззастенчиво вела коррупционную и аморальную политику, нещадно эксплуатируя коренное население Колумбии. По сути, колумбийцы стали рабами на плантациях колонизаторов в собственной стране.
Для жителей многих районов побережья (в том числе Аракатаки) банановая индустрия была единственным источником дохода, и его потеря означала голодную смерть. Однако условия жизни и работы становились все невыносимей. В октябре 1928 года более тридцати двух тысяч колумбийских работников UFC объявили забастовку, требуя, кроме всего прочего, обеспечения здоровых условий труда, медицинского обслуживания, работающих туалетов и выплаты заработной платы наличными, а не бонами компании, которые можно было отоварить только в магазинах самой UFC по завышенным ценам. Кроме того, рабочие на плантациях требовали признать их наемными работниками компании: несмотря на работу без выходных и мизерную оплату, все они были оформлены как частные предприниматели, субподрядчики, и тем самым не подпадали под действие трудового законодательства Колумбии, защищающего их права.
Руководство компании полностью проигнорировало требования рабочих. Более того, вскоре после начала забастовки правительство Колумбии прислало в зону конфликта военных, которые стали штрейхбрекерами и собирали бананы на плантациях UFC. Для компании это было даже лучше – солдатам не нужно было платить вообще.
Одной декабрьской ночью 1928 года в Сьенаге (около 40 км к северу от Аракатаки) огромная толпа собралась на митинг. Чтобы погасить инцидент, консервативное правительство направило к месту мирного собрания войска, которые расстреляли безоружных рабочих, вышедших на демонстрацию. Погибли сотни людей. А еще через несколько месяцев большая часть людей просто исчезла с лица земли – кто-то умер от голода, кто-то переехал в другой район страны, кто-то пропал без вести. В конце концов противостояние сошло на нет, а конфликт был официально объявлен исчерпанным. Позднее Гарсиа Маркес включил историю Банановой бойни в роман «100 лет одиночества».
Еще одним важным событием, отразившимся на творчестве Маркеса, стал период, который он сам пережил, – жуткий эпизод колумбийской истории, называемый la violencia (насилие,). La violencia берет свое начало в Банановой бойне, когда единственным политиком, нашедшим в себе смелость выступить против коррупции, в колубийском правительстве стал некий Хорхе Элесьер Гайтан, молодой либерал, член конгресса. Он инициировал расследование обстоятельств забастовки и ее подавления.
Гайтан набирал популярность, особенно у крестьян и бедноты, к неудовольствию влиятельных членов обеих партий, которые видели в нем угрозу своим постам. Широко используя доступ к радио, Гайтан объявил, что настало время перемен, когда народ сможет получить настоящую демократию и влиять на жизнь в стране, а корпорациям придется отвечать за свои действия.
К 1946 году Гайтан стал настолько популярен и силен, что спровоцировал раскол в либеральной партии (к тому моменту она находилась у власти уже 16 лет), и к власти вернулись консерваторы. Опасаясь за устойчивость своих позиций, они начали создавать военизированные формирования, главной целью которых стал террор против либералов и их приверженцев, и к концу года были уничтожены тысячи людей. В 1947 году либералы вернули себе контроль над Конгрессом, провозгласив Гайтана своим лидером (несмотря на все усилия консерваторов, количество проголосовавших за либералов было рекордным в истории Колумбии). Напряжение в стране росло, и 9 апреля Гайтан был убит в Боготе.
Город захлебнулся в крови – за три дня, получивших название el Bogot?zo, погибло 2500 человек, пришедших проститься с Гайтаном. Затем la violencia вышла на новый, еще более кровавый виток. Партизанские отряды (герилья), организованные либералами и консерваторами, а также «любительские» террористические группировки наводнили страну. Горели деревни, тысячи людей (в том числе женщины и дети) были жестоко убиты, фермы экспроприировали у их законных владельцев. В результате более миллиона колумбийских крестьян бежали в соседнюю Венесуэлу.
В 1949 году консерваторы снова застрелили политика-либерала. На этот раз убийство произошло прямо в зале Конгресса, когда тот говорил речь! Конгресс был распущен, в стране объявили военное положение, и правительство стало последовательно уничтожать либералов (переименованных из идеологических соображений в коммунистов). К 1953 году было уничтожено еще пятнадцать тысяч колумбийцев. La violencia проникла и на страницы некоторых произведений Маркеса, прежде всего речь идет о «Недобром часе».
Однако не только политическая жизнь страны повлияла на становление писательского таланта Гарсиа Маркеса. Огромное влияние на характер его прозы оказала семья.
Самыми главными людьми в жизни Маркеса стали, безусловно, его бабушка и дед. Дед – полковник Николас Рикардо Маркес Мехиа (которого все – и даже домашние – называли Полковник), образец героизма для coste?os, либерал, ветеран Тысячедневной войны – жил в Аракатаке, городке, возникшем не без его участия. В свое время он отказался молча наблюдать за подавлением Бананового бунта и подал в 1929 году в Конгресс целый ряд запросов о расследовании обстоятельств исчезновения многих мирных граждан.
Полковник был непревзойденным рассказчиком и мог бесконечно рассказывать захватывающие истории из собственной жизни – о том, например, как он в юности застрелил человека на дуэли. Он описывал своим шестнадцати внукам самые кровавые эпизоды своей жизни так, будто речь шла о «невинных шалостях – так, мальчишеские забавы, хотя и с пистолетами».
Старый Полковник учил Габриэля всем наукам по словарю, каждый год водил в цирк, и благодаря ему мальчик впервые в жизни увидел лед – это чудо обнаружилось в недрах магазина UFC. Дед учил внука, что убийство человека – это большая ответственность, и нужно все хорошенько взвесить, прежде чем принять такое решение. Этот урок Гарсиа Маркес позднее вложил в уста одного из своих персонажей.
Бабушка Габриэля – Транквилина Игуаран Котес, приходившаяся мужу двоюродной сестрой, – имела на него не меньшее влияние, чем дед. Английский романист Салман Рушди считал, что именно она «сильнее всего повлияла на воображение Гарсиа Маркеса». Транквилина Игуаран и ее многочисленные сестры, жившие в доме Полковника, были очень суеверны и верили в народные приметы. Они постоянно обсуждали «правдивые истории» о призраках и нежити, дурных знаках и добрых предзнаменованиях – обо всем том, что полностью игнорировал Полковник. Дед не раз говаривал Габриэлю: «Не слушай эту чушь. Это все бабские сказки». Но Габриэль продолжал слушать – в основном потому, что у его бабушки была весьма необычная манера рассказывать. Независимо от того, насколько фантастическими или недоказуемыми являлись ее утверждения, она всегда преподносила их так, будто это была чистейшая правда. Эту особенность ее стиля позаимствовал внук, когда писал «Сто лет одиночества».
Родители Габриэля Маркеса были ему, в общем-то, чужими людьми уже с первых лет жизни. Дело в том, что мать писателя, Луиза Сантьяга Маркес Игуаран, была одной из двух детей Полковника и его жены. Повзрослев, она имела неосторожность влюбиться в недоучившегося медика по имени Габриэль Элихио Гарсиа. «Неосторожность» потому, что фамилия Гарсиа для ее родителей была тем же, что красная тряпка для быка, и относились они к зятю с такой же «нежностью», как Капулетти к Монтекки.
Причин такого отношения было несколько. Во-первых, Габриэль Элихио Гарсиа был консерватором, а во-вторых – la hojarasca. La hojarasca — это презрительное словечко, которым именуют тех, кто переселился в город, привлеченный возможностью легкого заработка. Дословно la hojarasca обозначает «сухой лист» и по сути является аналогом нашего «перекати-поле». Гарсиа, кроме всего прочего, слыл бабником и считался отцом четверых внебрачных детей.
В общем, он был совершенно не тем человеком, которому бы Полковник хотел отдать руку и сердце дочери. И Полковник не давал благословения, несмотря на все усилия Гарсиа, который читал Луизе стихи, пел серенады, слал бесчисленные письма и даже телеграммы с любовными признаниями (Элихио служил телеграфистом и злоупотреблял служебным положением). Семья Маркес делала все, чтобы держать дочь подальше от назойливого la hojarasca, но тот все не исчезал. В конце концов усилия Габриэля Элихио были вознаграждены, и Полковник, скрепя сердце, благословил замужество своей дочери с бывшим студентом-медиком. Чтобы не усложнять отношения с родителями, молодожены переселились из Аракатаки в Риоачу. Трагикомическая история этой свадьбы была позднее пересказана в произведении «Любовь во время холеры» {61}.
В результате бракосочетания Габриэля Элихио Гарсиа и Луизы Сантьяги Маркес Игуаран родился первенец – Габриэль Гарсиа Маркес, будущий нобелевский лауреат.
Он родился 6 марта 1928 года, хотя его отец настаивает, что на самом деле он появился на свет в 1927 году. Родители ребенка были настолько бедны, что их жизнь сводилась к борьбе за собственное физическое существование. В таких условиях содержание и воспитание мальчика взяли на себя бабушка с дедом, что было довольно распространено в Колумбии того времени. К сожалению, 1928 год стал началом заката Аракатаки, которая была центром торговли бананами на Карибском побережье. Банановый бунт и его жестокое подавление тяжело ударили по городу. Более сотни жителей Аракатаки были расстреляны в одночасье и свалены в общую могилу. С этой трагедии началась жизнь Габриэля и он неоднократно возвращался к ней в своих произведениях.
Маленький Габриэль получил прозвище Габито; под воздействием военных историй деда и суеверий бабушки он рос тихим и застенчивым мальчиком. Если не считать Габито и Полковника, то дом был женским царством, и Гарсиа Маркес позднее вспоминал, что из-за рассказов бабушки и бесчисленных тетушек он порой даже боялся вылезти из кресла, чтобы не встретить привидение.
Корни всех его будущих творений находятся именно в этом доме – в дедушкиных историях о гражданской войне и Банановой бойне, постоянном обсуждении женитьбы родителей, в безраздельной и иррациональной власти матриархата в доме, в бесконечной череде тетушек, двоюродных тетушек, незаконных дочерей деда – тоже тетушек… Сам Гарсиа Маркес писал: «Что бы я ни писал – это всегда рассказ о том времени, которое я прожил в доме деда».
Полковник умер, когда Габито исполнилось восемь лет, и из-за прогрессирующей слепоты бабушки ему пришлось переехать к родителям, в Сукре, где его отец в то время работал провизором. Вскоре после приезда Габито к родителям те решили отдать его в интернат. Сначала он учился в интернате г. Барранкилья, в устье реки Магдалена за сотни километров от дома. В школе он заслужил славу скромника, который умеет сочинять смешные стихи и рисует комиксы. Он был настолько серьезным и малоподвижным для своих лет, что одноклассники окрестили его Стариком.
В 1940 году, в двенадцатилетнем возрасте, благодаря своим успехам в учебе он получил право на бесплатное обучение в иезуитской школе для одаренных детей – Liceo Nacional (Национальный лицей), которая находилась в Сипакире, в тридцати километрах от Боготы. Дорога туда отняла у Габриэля неделю, некоторое время он провел в Боготе (куда попал впервые) и успел решить, что город ему не нравится. Столица произвела на него давящее и гнетущее впечатление, и это укрепило его самовосприятие как coste?o.
В школе он продолжал писать стихи и рисовать. К замешательству Габриэля, несмотря на то, что ничего значительного написано еще не было, за ним закрепилась слава писателя – во многом благодаря комиксам. Возможно, именно слава школьного писателя позднее помогла ему найти свой путь. Пока же, в 1946-м, юноша окончил лицей и, выполняя желание родителей, поступил в Национальный университет Колумбии на юридический факультет, хотя сам хотел учиться на журналистском.
Тогда же Гарсиа Маркес встретил свою будущую жену. Когда-то его познакомили с девочкой по имени Мерседес Барка Пардо. Темнокожая и молчаливая, она оказалась «самой любопытной личностью», которую он когда-либо встречал. Окончив лицей, Габриэль устроил себе небольшие каникулы перед вступительными экзаменами, приехал в дом к родителям и сделал Мерседес предложение. Она согласилась выйти замуж за Гарсиа, но не ранее, чем окончит школу. Помолвка не состоялась. Потом жизнь сложилась так, что они смогли пожениться только через четырнадцать лет, и все это время Мерседес хранила верность Габриэлю.
Подобно многим писателям, которые учились не тому, чему нужно, Гарсиа Маркес обнаружил, что право совершенно не интересует его. Он превратился в завзятого прогульщика – пропускал лекции, не ходил на семинары и не готовился к ним, предпочитая бродить по Боготе и читать стихи. Он обедал в дешевых забегаловках, начал курить и стал похож на типичного представителя богемы.
И во время одной из таких прогулок жизнь Габриэля круто изменилась. Причиной этого стала маленькая книжка, оказавшаяся в его руках. Это был рассказ Франца Кафки «Превращение». Он ошеломил Гарсиа Маркеса. Молодой человек понял, что писать не означает беспрекословно следовать строгим законам повествования и держаться традиционных канонов написания рассказов. Он как будто обрел свободу: «Я подумал: а ведь я не знаю ни одного человека, который позволил бы себе так писать. Если бы я знал об этом рассказе раньше, я бы уже давным-давно стал писателем». Маркес говорил, что голос Кафки звучал в унисон с голосом его бабки – «именно так бабушка обычно рассказывала свои истории, говоря о каких-то диких вещах так, как будто они сами собой разумеются, с искренней верой в их реальность».
Маркес решил, что будет писать. Но для начала он вознамерился заполнить пробелы в своем знакомстве с литературой и читал запоем, проглатывая книгу за книгой, не упуская ничего, что попадало к нему в руки. Маркес попробовал писать художественную прозу, и к его удивлению первый же рассказ («Третье смирение») был напечатан в 1946 году в либеральной столичной газете El Espectador («Обозреватель»). Восторженный редактор даже назвал начинающего писателя «новым гением колумбийской словесности». За несколько последующих лет Маркес написал еще десять рассказов, которые были опубликованы в этой же газете.
Будучи выходцем из семьи убежденных либералов Гарсиа Маркес был оглушен убийством Гайтана. Он даже принял участие в демонстрациях el Bogot?zo, а его жилище чуть не сожгли. Университет закрыли, Гарсиа Маркес собирался переехать на север, в более мирные места, но вместо этого перевелся в Картахенский университет, где продолжил изучать право. Одновременно он получил колонку в ежедневной картахенской газете El Universal, а два года спустя стал репортером в «Геральде» (Heraldo), где вел постоянную рубрику «Жираф».
В 1950 году Маркес принял окончательное решение оставить попытки стать юристом и погрузиться в писательство. Он переехал в Барранкилью и вошел в литературный кружок, известный как «Барранкильская группа». Под влиянием кружковцев Маркес прочел Хемингуэя, Джойса, Вирджинию Вульф и – что особенно важно – Фолкнера. Он занялся изучением классики, и особенно его вдохновили трагедии Софокла «Царь Эдип» и «Антигона».
Фолкнер и Софокл оказали наибольшее влияние на творчество Маркеса в сороковых-пятидесятых годах. Софокловы «Царь Эдип» и «Антигона» привели его к размышлениям о законах жизни общества и насильственной природе власти. Фолкнер потряс писателя умением превращать истории своего детства в мифологические сюжеты, выдумывать города и страны, а потом описывать их. В мифической фолкнеровской Йокнапатофе Гарсиа Маркес нашел Макондо. Фолкнер же преподал Маркесу урок того, что писатель должен писать о том, что ему близко. Гарсиа Маркес начал чувствовать все большую неудовлетворенность своими ранними рассказами, считая их слишком оторванными от жизни – «интеллектуальными упражнениями, не имевшими ничего общего с тем, чем я действительно жил».
Все эти мысли оформились совершенно четко, когда Габриэль с матерью приехал в Аракатаку, чтобы продать дом Полковника. Дом, который находился в плачевном состоянии, пробудил в нем массу воспоминаний. Сама Аракатака казалась вымершей и как будто застыла во времени. Переполненный впечатлениями, Маркес начал делать наброски к истории, основанной на личном опыте, пережитом в доме деда. Получившееся произведение было названо «Дом» (La casa), и хотя по ощущениям автора оно было далеко от совершенства, «Дом» определил место действия всех последующих романов.
Вдохновленный поездкой, по возвращении в Барракилью Гарсиа на одном дыхании написал свой первый роман «Палая листва» (La hojarasca). Позаимствовав сюжет «Антигоны», он переместил действие в вымышленный городок, получивший название Макондо – такое же как банановая плантация неподалеку от Аракатаки (на языке банту «Макондо» и означает «банан»). В 1952 году первый же издатель, которому Маркес отправил роман, отверг его. Писатель даже не попытался предложить рукопись в другое издательство, а просто спрятал ее в доме одного из друзей. Только в 1955 году, когда Гарсиа Маркес находился в Восточной Европе, роман был извлечен из небытия друзьями писателя, и на этот раз публикация состоялась.
Несмотря на отказ издателя и более чем скромные доходы, Маркес был абсолютно счастлив. Это было время безумных надежд, больших трат и очень маленьких заработков. «У меня не было денег, чтобы играть в бильярд и пить пиво. Поэтому ночи напролет мы проводили с друзьями в спорах о литературе. Фолкнер, Хемингуэй были в ту пору нашими идеалами», – вспоминал писатель свои студенческие годы.
Все это время Маркес жил в борделе, где у него была отдельная комната. «Для писателя, – утверждает он в своей автобиографии, – бордель – лучшее место для жизни: днем спокойно, ночью всегда оживленно». Там он писал заметки для Heraldo, встречался с друзьями – в общем, жил.
Так продолжалось до 1953 года, когда Маркес почувствовал охоту к перемене мест. Он уволился с работы и отправился вместе со своим приятелем в провинцию Ла Гуахира продавать энциклопедические словари. Он немного поездил по стране, поработал над некоторыми сюжетами и наконец обручился с Мерседес Барка. В 1954 году Маркес приехал в Боготу и устроился на работу в El Espectador, где публиковались его рассказы и кинорецензии. Он стал заигрывать с социализмом, рискуя привлечь нежелательное внимание действующего диктатора Густаво Рохас Пинильи, и начал размышлять о своем месте писателя в эпоху la violencia.
В 1995 году произошло событие, которое отбросило его далеко назад на пути к большой литературе и закончилось политической эмиграцией. В том году небольшой эсминец «Caldas» взорвался в море на пути в Картахену. По всеобщему мнению, он был потоплен врагами Колумбии. Часть команды вышвырнуло за борт, и вся судовая бригада погибла, за исключением Луиса Алехандро Веласко, которому удалось выжить после десятидневного блуждания по морю на спасательном жилете. Он стал национальным героем Колумбии и пользовался сумасшедшей популярностью. Алехандро постоянно выступал в разных частях страны по самым разным поводам – от политической пропаганды в поддержку правительства до рекламы часов и обуви.
И вот в какой-то момент Веласко решил разрушить легенду и сказать правду: «Caldas» пошел ко дну из-за безрассудства команды и некомпетентности капитана. Придя в El Espectador, Веласко предложил напечатать об этом статью, и после некоторых колебаний редакция согласилась. Веласко поведал свою историю Гарсиа Маркесу, и тот переложил интервью с моряком в небольшую повесть. Сам Маркес считал, что она «больше похожа на хронику, так как это запись личного опыта, повествование от первого лица – того человека, который это пережил. В действительности это было долгое интервью, тщательное, полное, которое я брал, зная, что оно не будет опубликовано без корректировки. Мне не нужно было ничего придумывать: я просто шел по лугу и выбирал лучшие цветы. Я говорю это в знак признательности уму, героизму и честности главного героя, которого справедливо можно назвать самым любимым потерпевшим кораблекрушение в стране.
Мы не пользовались магнитофонами, потому что даже лучшие из них в те времена были такими же большими и тяжелыми, как швейная машинка, а магнитная лента закручивалась, как волосы ангела… Я делал записи в школьной тетради и это заставляло меня не терять ни слова из интервью, фиксировать любые мелочи. Благодаря этому удалось разгадать причину кораблекрушения, о которой до этого не говорили: перегрузка палубы военного корабля плохо упакованными домашними приборами».
Повесть, которая публиковалась по частям на протяжении двух недель под названием «Правдивая история о приключениях Луиса Алехандро Веласко, рассказанная им самим[43]», стала сенсацией. Веласко моментально уволили из флота. Маркесу повезло значительно больше. Боясь, что Пинилья решит расправиться с журналистом, редактор направил его в Италию, где вот-вот должен был умереть Папа Пий XII, чтобы осветить это событие для колумбийского читателя. Однако понтифик неожиданно выздоровел, и командировку пришлось отменить. Тогда Гарсиа Маркес был отряжен в путешествие по Европе в качестве корреспондента El Espectador. Пробыв некоторое время в Риме, Маркес отправился в путешествие по странам коммунистического блока. А в это время его друзья опубликовали роман «Палая листва».
Маркес путешествовал по Восточной Европе вместе с Плинио Апулейо Мендосой, который был в то время редактором Elite, каракасского[44] еженедельника (до 1957 г.). Они надеялись найти в социализме рецепт лекарства от болезней Колумбии. И хотя обнаружили много позитивного, Гарсиа Маркес с огорчением увидел, что коммунизм (во всяком случае, декларируемый) может быть так же страшен, как и la violencia. Вот лишь один пример из путевых очерков самого Маркеса о его пребывании в СССР: «Профессор Московского университета, несколько раз побывавший во Франции, объяснял нам, что в большинстве своем советские рабочие уверены, будто они сами изобрели многое из того, чем уже долгие годы пользуются на Западе. Старая американская шутка о том, что советские люди считают себя изобретателями всего, чего только можно, начиная с вилки и заканчивая телефоном, имеет довольно простое объяснение. В то время как западная цивилизация в XX веке шла по пути технического прогресса, советский народ пытался разрешить многие элементарные проблемы, живя за закрытыми дверями. Если иностранный турист встретит вдруг в Москве какого-нибудь нервного лысоватого типа, утверждающего, что холодильник – это его изобретение, не нужно считать его сумасшедшим: вполне возможно, что так оно и есть на самом деле. Может быть, он на самом деле изобрел холодильник, хотя и много лет спустя после того, как он стал повседневностью на Западе».
Гарсиа Маркес побывал в Женеве, Риме, Польше и Венгрии и, приехав в Париж, обнаружил, что лишился работы и заработка – правительство Пинильи закрыло El Espectador. Поселившись в Латинском квартале, он потихоньку проедал свои сбережения и зарабатывал сбором пустых бутылок. Под влиянием рассказов Хемингуэя Маркес написал одиннадцать вариантов «Полковнику никто не пишет» и «Город дерьма» – книга, которую позднее переименовал в «Недобрый час». Закончив «Полковника», Маркес отправился в Лондон, откуда вернулся в Южную Америку, но не в Колумбию, а в Венесуэлу – прибежище колумбийских беженцев и эмигрантов. Он завершил работу над «Городом дерьма», написанным по мотивам событий la violencia.
Маркес оставался недоволен своими произведениями, хотя было очевидно, что он уже создал собственный неповторимый стиль. Он считал, что его ранние рассказы были неэмоциональны и оторваны от реальности: «Палая листва» – слишком «фолкнеровской», а «Полковнику никто не пишет» и «Плохие времена» – слишком далекими от того, что он хотел написать на самом деле. Он знал, что местом действия должен быть Макондо, но все еще не понял, как именно надо рассказать «все как было». Должны были пройти годы, чтобы Гарсиа Маркес стал с маниакальной настойчивостью повторять, что «Полковнику никто не пишет» – лучшая его книга.
А тогда повесть «Полковнику никто не пишет» не принесла писателю славы. Более того, не только такие тонкие ценители и глубокие истолкователи его творчества, как перуанский писатель Марио Варгас Льоса, но и сам Гарсиа Маркес на волне поистине сказочной популярности романа «Сто лет одиночества» готовы были считать ее, наряду с многочисленными репортажами, рассказами и повестями, чем-то если не второстепенным, то предваряющим. «Этот мир, несмотря на свою сцементированность, жизненность и символичность, страдал однако недостатками, которые мы сегодня, оглядываясь назад, обнаруживаем благодаря роману «Сто лет одиночества»: он был непритязателен и скоротечен, – писал Варгас Льоса. – Все в нем билось за право расти и развиваться: люди, вещи, чувства и мечты означали больше, чем казалось на первый взгляд, потому что словесная смирительная рубашка сковывала их движения, отмеряла число их появлений, опутывала в тот самый момент, когда они готовы были выйти из себя и взорваться в неуправляемой, головокружительной фантасмагории».
Поединок одинокого человека с небытием и кажущейся бессмысленностью человеческого существования, старик, который не носит шляпу, чтобы ни перед кем ее не снимать, полковник, бросающий вызов неминуемому поражению, – такого персонажа и такой коллизии современная Гарсиа Маркесу литература не знала. Да и в творчестве самого писателя она осталась непревзойденной. Не случайно повесть «Полковнику никто не пишет» часто сравнивают с повестью Хемингуэя «Старик и море». Их роднит и немногословное совершенство языка и стиля, и трагический оптимизм героев, и та философия, носителями которой являются старики обоих писателей.
В Венесуэле Маркес встретил старого друга, Плинио Апулейо Мендосу, который предложил Маркесу работу в столичном Momento.
В 1958 году Маркес рискнул съездить в Колумбию. Стараясь не привлекать к себе внимания, он приехал в Барранкилу и женился на Мерседес Барка, которая ждала его с момента помолвки четыре года. Габриэль увез молодую супругу в Каракас.
Но и здесь все было не слава богу. После публикации ряда статей, осуждающих политику США в Южной Америке, Momento подвергся сильнейшему политическому давлению и превратился в проамериканское издание, полностью поддерживающее действия президента Никсона. Разозленные капитуляцией газеты, Маркес и Мендоса уволились, после чего отправились на Кубу, в Гавану, чтобы освещать события кубинской революции. Вдохновленный успехами Кубы, Маркес помог открыть в Боготе корреспондентский пункт кубинского агентства новостей Prensa Latina. Это положило начало его дружбе с Фиделем Кастро, которая длится и по сей день (Кастро даже подарил Маркесу дом на Кубе).
В 1959 году родился первый сын писателя, и семья переехала в Нью-Йорк, где Маркес возглавил североамериканское отделение Prensa Latina. Через год, когда рассеялись иллюзии относительно идеологических приоритетов кубинской коммунистической партии, Маркес уволился, переехал с семьей в Мехико, а въезд в США ему закрыли до 1971 года.
В Мехико Маркес писал субтитры к фильмам, работал над сценариями и начал публиковать свои романы. В 1961-м был напечатан «Полковнику никто не пишет», спасенный друзьями Маркеса от забвения, а в 1962-м – «Похороны Большой мамы»[45]. В том же году родился второй сын писателя, Гонзало. Наконец Маркеса уговорили принять участие во всеколумбийском литературном конкурсе, на который он представил подредактированную версию романа «Город дерьма», назвав ее «Недобрый час». Он выиграл конкурс.
Спонсор премии отправил книгу в Мадрид на публикацию, и она увидела свет в 1962 году, но лучше бы этого не случилось. Книга изменилась до неузнаваемости – испанские издатели очистили ее от латиноамериканских словечек и эпизодов, кажущихся им вызывающими, выхолостили речь героев, заставив их говорить на идеальном, литературном испанском языке. Маркес приложил все усилия к переизданию – ему потребовалось около пяти лет на то, чтобы книга вышла в первозданном виде.
Следующие годы были годами разочарований и неудач. Маркес не создал ничего, заслуживающего внимания, за исключением сценария, написанного в соавторстве с мексиканским писателем Карлосом Фуэнтесом. Окружающие пытались подбодрить писателя, но он чувствовал себя неудачником. Ни одна из написанных им книг не разошлась тиражом, большим, чем 700 экземпляров.
Тем не менее он снова и снова возвращался к истории о Макондо, и наконец пришел успех. В январе 1965 года по дороге в Акапулько, куда он ехал отдыхать с женой и детьми, его осенило: он понял как именно надо рассказывать о жизни Макондо. Когда на Маркеса снизошло озарение, он развернул машину и поехал домой.
Мерседес взяла на себя все хлопоты по хозяйству, а он засел за работу: «Совершенно неожиданно – я не знаю как – я ясно увидел как надо писать эту книгу… Я настолько четко видел ее, что сразу же мог начать диктовать первую часть машинистке, слово за словом». «Та интонация, которая звучит в книге «Сто лет одиночества» – прямая наследница того, как рассказывала свои истории моя бабушка. Она говорила о совершенно фантастических вещах как о чем-то обыденном, даже рутинном. <…> Но самое главное – это выражение ее лица. Оно не менялось ни на йоту, даже когда вокруг нее все ахали от удивления. Так вот, когда я пытался писать, то я пересказывал истории как сторонний слушатель, не верящий в происходящее. А тут я понял – мне нужно было поверить в них, и после этого рассказывать с тем же каменным лицом, с каким это делала моя бабушка». Очень ярки и воспоминания Гарсиа Маркеса об одной из его тетушек: «Это была необыкновенная женщина. Она же – прототип героини совсем другой необыкновенной истории. Однажды она вышивала на галерее, и тут пришла девушка с очень странным куриным яйцом, на котором был какой-то нарост. Уж не знаю почему, но наш дом был своего рода консультацией по всем загадочным делам. Всякий раз, когда случалось что-то, чего никто не мог объяснить, шли к нам и спрашивали, и, как правило, у тетки всегда находился ответ. Меня восхищала та легкость, с которой она решала подобные проблемы. Да, так вот, девушка с яйцом спросила: «Посмотрите, отчего у этого яйца такой нарост?» Тетя взглянула на нее и ответила: «Потому что это яйцо василиска. Разведите во дворе костер». Костер развели и сожгли это яйцо. Думаю, именно эта легкость дала мне ключ к роману «Сто лет одиночества», где рассказываются вещи самые ужасающие, самые необыкновенные, и все с тем же невозмутимым лицом, с каким тетя приказала сжечь во дворе яйцо василиска, которое она никогда в жизни не видела».
«"Сто лет одиночества" – это литературное свидетельство всего, что так или иначе цепляло меня в детстве. В каждом герое романа есть частица меня самого», – признавался Гарсиа Маркес.
Маркес писал свой роман восемнадцать месяцев, выкуривая до шести пачек сигарет ежедневно. Друзья прозвали его прокуренную комнату «Пещера мафии» и помогали семье, чем могли, веря в то, что Маркес пишет нечто выдающееся. Несмотря на помощь, к моменту окончания романа автомобиль был продан, все имущество заложено, чтобы Мерседес могла прокормить семью и предоставить в распоряжение мужа сигареты и бумагу.
После почти года работы Маркес отправил три первые части своему приятелю Карлосу Фуэнтесу, который объявил во всеуслышание: «только что я прочел восемьдесят страниц шедевра». По мере приближения к завершению работы над романом напряжение росло и в воздухе витало ожидание успеха. Маркес поместил на страницы романа себя, свою жену, своих родных и друзей и написал на последней странице название – Cien a?os de soledad — «Сто лет одиночества».
Он выбрался из «Пещеры» с тремястами страницами текста в руках, истощенный и почти отравленный никотином, с десятитысячным долгом. Ему нужно было оплатить почтовые расходы для рассылки романа издателям – он заложил последнее, что было в его доме, и отослал копию издателю в Буэнос-Айрес. Он был счастлив – более того, пребывал в эйфории.
Книга вышла в 1967 году, в июне, и за первую же неделю было продано восемь тысяч экземпляров. С этого момента в успехе романа уже никто не сомневался – и за следующие три года ушло полмиллиона книг. Роман был переведен более чем на 25 языков, и получил четыре международных премии. Маркесу исполнилось 39 лет, когда мир узнал его имя. Первое издание романа, о котором Пабло Неруда писал, что это, «быть может, величайшее откровение на испанском языке со времен «Дон Кихота», вызвало, по словам другого писателя, Марио Варгаса Льосы, «литературное землетрясение».
В 1969 году роман выиграл приз Кьянчино (Италия), его назвали лучшей иностранной книгой Франции. В 1970 году роман перевели на английский язык, и он стал одной из двенадцати лучших книг в США. Два года спустя книга получила приз Ромуло Гальегаса (Рим), приз Нойштадта.
Считается, что вымышленная деревня Макондо (списанная с городка Аракатака, где писатель провел свое детство) символизирует собой Латинскую Америку, а ее основатель Буэндиа со своими потомками – историю мира. Линор Горалик: «Роман Маркеса лишен «главных» героев как таковых – в обычном понимании этого слова. Бесконечное брожение в зеркальном лабиринте, от одного Буэндиа к другому Буэндиа, среди повторяющихся из поколения в поколение лиц, характеров, слов и ситуаций, убеждает читающего в совершенной заменимости каждого из героев. На фоне бесконечного повествования о семье Буэндиа любой пришелец в Макондо вызывает ощущение струи чистого воздуха. Этого воздуха не хватает надолго – вязкая атмосфера белого дома с бегониями всасывает и душит всякого, кто соприкоснулся с Буэндиа». «Сто лет одиночества» – это настоящие литературные джунгли, – писал американский критик Уильям Макферсон. – Это фантастическое создание магии, метафоры и мифа».
Впрочем, некоторые критики высказывают сомнения в том, что Маркеса можно назвать великим писателем, а его главную книгу «Сто лет одиночества» – бессмертным шедевром. Американский критик Джозеф Эпстайн в Commentary превозносит композиционное мастерство романиста, однако находит, что «его безудержная виртуозность приедается». «Вне политики, – отметил Эпстайн, – рассказы и романы Маркеса не имеют нравственного стержня; они не существуют в нравственной вселенной».
Если верить Гарсиа Маркесу, «Сто лет одиночества» была книгой, которую он задумал еще в семнадцать лет, но тогда не осилил, хотя и написал первый абзац – тот самый, которым начинается роман. Уже там речь идет о Макондо, городке, к которому он будет возвращаться снова и снова, как бы измеряя его мерой своего творческого роста, доверяя ему свои замыслы. «Упорная повторяемость образов, – пишет В. Б. Земсков, – странно выглядевшая со стороны, была сигналом продолжавшейся работы над всеохватным романом, где возник бы законченный и исчерпывающий образ – образ своего клочка земли, величиной с почтовую марку и равного всему миру».
Литературный успех – всегда испытание, поскольку «немедленно возникает подозрение в счастливой случайности. Для великого писателя это испытание всегда сопряжено с потребностью в творческом поиске, к которому почитатели его таланта, ожидающие новых встреч с уже известным и полюбившимся, относятся подчас весьма агрессивно». Однако новые книги Маркеса, не затмив «Ста лет одиночества», подтвердили неслучайный характер появления этого романа.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.