Снова Бениславская
Снова Бениславская
Август двадцать первого. У меня свои причины сторониться Есенина. Но видимся чуть не ежедневно – в «Стойле Пегаса». А с некоторых пор почти каждый вечер в «Стойло» приходит Галина Бениславская с какой-либо подругой, чаще всего с Яной Козловской. Яну мы с Сусанной называем между собой «Самовар»: малорослая, очень полная, ни намека на талию; лицо умное и доброе. (Так и подмывало справиться у Бениславской, куда девалась прежняя ее «ближайшая подруга» – златокосая красавица Лида.) Устраиваются они не за столиком, а сбоку на эстраде, как на крыльце, позади рояля, лицом к коридору, что ведет в кухонное царство. К ним вскоре подсаживается и Есенин. Беседует с ними. Задолго до закрытия кафе подружки встают, прощаются. И ни разу я не видела, чтобы Есенин отлучился их проводить.
На переломе осени имажинисты затеяли провести у себя в кафе фестиваль – что-то вроде костюмированного бала.
– В чем вы будете?
– В поддевке, – отвечаю.
Сергей удивлен. А у меня недели за две до того увели в бане единственное пальто, служившее верой и правдой круглый год. Взамен я купила с рук на толкучке коричневую поддевку отличного дамского сукна. Сейчас ее подгоняли на меня.
В чем пришел на фестиваль Есенин, не помню. Кажется, в матросской бескозырке. Да и другие нацепили лишь ту или иную деталь маскарадного наряда. И никаких масок.
Весь вечер праздника Сергей просидел за столиком с Галей Бениславской и с кем-то из ее подруг (из сотрудниц газеты «Беднота»).
На Галине было что-то вроде кокошника. Она казалась необыкновенно похорошевшей. Вся светилась счастьем. Даже глаза – как и у меня, зеленые, но в более густых ресницах – точно посветлели, стали совсем изумрудными (призаняли голубизны из глаз Есенина – мелькнуло в моих горьких мыслях) и были неотрывно прикованы к лицу поэта. Подруга была явно только для декорации – потому и не запомнилась… «Сейчас здесь празднуется, – сказала я себе, – желанная победа. Ею, не им!»
Ко мне подошел журналист-международник Осоргин. Я девочкой еще встречалась с ним в доме моей двоюродной сестры Анны Иосифовны Голобородько. С осени двадцатого года моя Анюта с мужем уже проживали в Берлине и, кажется, возглавляли там газету «Руль».
Осоргин заговорил со мною как со старой знакомой.
– Я не налюбуюсь этой парой! – кивнул он на Есенина и Бениславскую. – Да и как не любоваться! Столько преданной, чистой любви в глазах юной женщины! (Юной шел тогда двадцать пятый год.)
Нашел с кем делиться своими восторгами! Но, значит, мои глаза не выдали ревности. Спасибо, Катя Э. …Кое-чему я у тебя научилась.
Мне отчетливо вспомнилась эта картина примерно полгода спустя, когда я сидела вдвоем с Есениным в книжной лавке, днем, где-то на антресолях, и у нас зашел разговор о Бениславской.
– Да что вы – к Гале ревнуете? Между нами же нет ничего, только дружба! Было, все было, но теперь только дружба!
– Вот потому и ревную.
«Было!» И я знаю точно когда. Фестиваль. Осоргин. Изумрудные, сияющие счастьем глаза.
– Понимаете, – продолжает Есенин, – мне нравится разлагать ее веру. Марксистскую. Она ведь ух какая большевичка!.. Упорная! Заядлая! Она там работает. В Чека.
(Вроде, приврали вы, Сергей Александрович: Бениславская работает в газете «Беднота». Или скажете – по совместительству? Так это или не так, Галина Артуровна не спешит разуверить друга в своих больших «защитных» возможностях.)
Вот как. Сейчас (незадолго до отъезда Есенина с Изадорой Дункан) тебе нравится «разлагать ее веру». А ей нравится… накачивать тебя «новой идеологией», довольно дешево ею толкуемой. Чья возьмет? Вернешься, захочешь сам утвердиться в новой-то идеологии, писать «совсем советские» стихи – «задрав штаны бежать за комсомолом»… Будешь тем крепче держаться Гали… Она, сдается, осилит тебя.
А ведь уже сложился замысел «Страны негодяев». И, знаю, носишься с мыслью дать во всю мощь образ Ленина! Не повторишь теперь, что Ленин «распластал себя в революции».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.