Юность героя
Юность героя
Всё было, как уговорились. Свидетели стояли на откосе. Тройка удалых коней, выпуская из ноздрей прямые розовые струи пара, ожидала на дороге, нетерпеливо встряхивая бубенцами.
Одетая в снежную шубу, празднично сияла на февральском солнце уходящая в серебристую морозную даль широкая Волга. Отлакированная полозьями дорога, петляя по горе, уходила вниз.
Яшка, нахально ухмыляясь и крепко натягивая одной рукой алые вожжи, самодовольно рубил кнутом пушистый нетронутый снег.
Валерий стоял на лыжах у самого края откоса и, полуобернувшись, глядел исподлобья на Яшку, на его новую меховую шапку с зелёным верхом, на синий кучерской армяк, туго обхваченный пурпурным кушаком, на толстые пьяные губы ямщика.
Его хозяин, купец Колчин, надменно заложив руки за спину, мелким шажком сквалыги суетливо прохаживался по откосу. Отец Валерия, старый котельщик Павел Чкалов, вызывающе отставив ногу и слегка побледнев, стоял в стороне, в окружении своих друзей из затона. Глаза его из-под тёмных бровей грозно устремлены на Колчина. Широкий в плечах, он славился силой на всю Волгу. Он мог один побороть семерых. В своём деле ему не было равного по мастерству: тридцатипятифунтовой кувалдой он играючи бил с утра до вечера. Старые котельщики говорили, что Павел мог отковать серьгу.
Павел Чкалов в компании с багермейстерами Пименовым и Малаховым и знакомым машинистом парохода «Стрежень» взяли у купца Колчина в складчину в длительную рассрочку шестидесятисильный буксирчик. Половину суммы внесли сразу. Не имея ни опыта, ни капитала, Павел Григорьевич принял на себя руководство «делом».
Купец Колчин, богатый старообрядец, подделал векселя и подал заявление в суд, доказывая, что денег ему компаньоны будто бы не уплатили. Буксирчик поставили на прикол. Прокурор обнаружил в векселях подчистку. Затеялась судебная тяжба. Суд присуждал дело в пользу Павла Григорьевича Чкалова и его друзей, но купец каждый раз обжаловал дело в высшую инстанцию и дошёл уже до сената. Эта история тянулась несколько лет. Павел Григорьевич осунулся, постарел. Люди хотели помирить его с Колчиным, однако гордость не позволяла ему уступить. Завидев издали котельщика, купец кричал:
— Иди ко мне, Павел Григорьевич, договоримся!
— Я с жуликами не договариваюсь! — хмуро гудел котельщик.
— Что же, не умеешь шить золотом, бей молотом!
И они снова расходились в разные стороны.
На масленой в Василёве обычно устраивались катания на тройках с расписными дугами, яркими лентами и цветами. Колчинский кучер Яшка куражился перед затонскими котельщиками, что резвее их тройки не сыскать на всей Волге.
— На словах, что на гуслях, а на деле, поди, балалайка? — подзадоривали его котельщики.
— В пустой бочке и звону много!
Яшкино бахвальство разозлило Павла Григорьевича.
— А ежели с горы? — угрюмым баском поддел он кучера.
— Хоть с горы, хоть на гору! — неожиданно выпалил из-за его спины самодовольный голос Колчина. Павел Григорьевич и не заметил, как сзади подошёл его заклятый недруг. — С горы их и с ветром не догонишь.
Котельщик сощуренно покосился на купца и вдруг, увидев мчавшегося на лыжах сына, предложил:
— А давай, кто скорей Волги достигнет: твоя тройка или мой Волька. Он обдерёт вас обоих вместе с вашей хвалёной тройкой.
— Это кто же? — поднял брови купец. — Уж не твой ли лобастый буйволёнок?
Маленькие глазки Колчина от изумления остановились, сверкая, как два вбитых гвоздика. Он люто, не мигая, глядел на обидчика: при всем честном народе ему, купцу первой гильдии, говорят такие оскорбительные слова! И кто? Какой-то котельщик, голь перекатная! Купца взял азарт.
— Ставлю буксир!
— Люди, будьте свидетелями!
Ударились об заклад.
— Ужели не отступишься, Павел? — ехидно подковырнул Яшка старого котельщика, хитро прижимая кнутовищем веко левого глаза: так, ему казалось, выходило обидней.
Павел Григорьевич ничего не ответил.
Крутоплечий, светловолосый подросток с открытым, смелым лицом стоял на лыжах у самого края обрыва и молча исподлобья разглядывал подвыпившего кучера. Шапка-ушанка плотно обтягивала его лобастую голову, а в добрых синих глазах будто остановилось задумчивое небо.
Вся слобода собралась на косогоре. Отступать уже было поздно, недостойно. Валерий плотнее натянул ушанку и в последний раз оглядел дорогу, она была ему хорошо знакома: каждый день скатывался он по ней на лыжах, обгоняя своих сверстников.
Старый кузнец дедушка Ермолай — главный разнимщик — дружелюбно улыбнулся Валерию. Несмотря на свою худую, жилистую фигуру, Ермолай в прежние времена славился как один из непобедимых кулачных богатырей затона. Говорили, что ему помогало заветное слово. А слово это будто передал ему ещё дед. Как скажешь то слово, так точно будет удача. И никто никогда Ермолая победить не смог. Слово то было секретное.
Поглядел дед Ермолай своими тусклыми глазами на купчишку, потом на Павла, на всех затонских, крякнул, махнул рукой: всё одно, мол, скоро помирать, а здесь дело общее, народное; поманил он негнущейся ладонью Валерия и проговорил ему на ухо то заветное слово:
— Крепка земля наша богатырями! Один за всех, все за одного! Запомнил, парень? Только наперёд в своём деле всё обдумать и осмыслить надобно. Тогда и слово поможет. Сила уму уступает.
Поднял дед вверх свою чёрную, задымленную рукавицу: Яшка покрепче намотал на руки вожжи, попробовал — кони беспокойно заплясали на месте, зазвенев бубенцами.
— Пошёл! — крикнул старый кузнец и взмахнул рукавицей. Ямщик свирепо ожёг кнутом коренника и отпустил вожжи, застоявшаяся тройка, будто стрела, выпущенная из лука, бросилась вперёд — вихрь поднятого копытами снега сразу застлал и Яшку и его чёрные, похожие на ялик, лакированные саночки с крылатым ковриком, подбитые медвежьей шкурой.
Валерий на минуту замешкался: весь косогор завыл, засвистал, заулюлюкал.
— Эх, раздуй тебя мех, какой неповоротливый! — с досадой сплюнул Ермолай, но Валерий, оттолкнувшись с места, уже мчался по снежной дороге вслед за тройкой, оседающая паль сыпалась в лицо, хлестала в глаза. Сожмурив ресницы и сжав зубы, он упрямо набирал скорость. На первом повороте задок саней так швырнуло в сторону, что пьяный ямщик, потеряв шапку, едва не вывалился в сугроб. Оглядываясь через плечо, рассыпая над дорогой пронзительный разбойничий свист и беспощадно нахлёстывая по спинам коней, Яшка отрывался от своего соперника, легко уходя вниз. Валерий мчался следом, приседая на неровностях дороги и круто креня тело на поворотах.
По сторонам дороги — некогда было даже оглянуться — то и дело мелькали испуганные прохожие, недоуменно провожавшие взглядами лихую тройку и догоняющего её на лыжах паренька. Сверху, с косогора, было хорошо видно, как по уходящей вниз дороге уносились маленькие саночки и как их бесшабашно заносило на каждом зигзаге.
— Эх, не достать ему тройки! — вздыхали болельщики.
— Обалует его злодей Яшка!
— Не каркайте!
— Гляди, гляди, поднажимает!
И Колчин и Павел Григорьевич с побледневшими лицами следили за тройкой.
Теперь уж и тройка и лыжник мчались на одной скорости, но их направления непрерывно скрещивались. Когда Валерий спускался направо, Яшка, уже пройдя поворот, уходил по нижней петле в обратном направлении: сверху обманчиво казалось, что они вот-вот столкнутся и разобьются вдребезги. Яшка без устали наотмашь стегал кнутом лошадей, следом за санями оставался взбаламученный хвост сверкающей морозной пыли.
На полдороге Валерий понял, что тройки ему не догнать. Обычно препятствия удваивали его силы, заставляли напрягаться и преодолевать любую преграду. Он знал скрытую силу своего характера, но здесь она была неприменима.
Он уже и на поворотах не притормаживал, выигрывая секунды, но недосягаемая тройка уносила торжествующего Яшку вниз, к реке. Жгли стыд и досада. Неужели он проиграет? А как же отец? Он вспомнил, с какой надеждой провожал его дедушка Ермолай. Нет, не быть Яшке впереди, душа из него вон!
Через два поворота — крутой обрыв, и дорога выходила прямо к берегу Волги. Последние секунды… Давай, брат Балерин! Лыжи со свистом скользят по накатанной следовине саней. Он пригнулся пониже, от этого скорость прибавилась, но поздно: Яшка уже выходил на последнюю прямую. Кони скачут, яростно выбрасывая вперед свои тонкие точеные ноги: коренник — держа голову прямо, а обе пристяжные — по-лебединому изогнув в стороны гривастые шеи.
На предпоследнем повороте Валерий решил сократить путь и срезать угол склона по прямой. Не задумываясь, он резко свернул с дороги и, круто сорвавшись с обочины, стремительно понёсся по снежной целине вниз. На минуту тройка скрылась за выступом, и тут в последний, решающий миг он с какою-то пронзающей ясностью вдруг понял что совершил страшную, непоправимую ошибку: их пути с тройкой сейчас пересекутся! Удар оглоблей в висок, и по его измятому, изуродованному копытами телу пронесутся железные подрезы саней. На косогоре тоже увидели эту неминуемую опасность.
— Ой, батюшки, пропал Волька!
— И куда его черти понесли!
— Вались в снег, в снег вались! — орали сверху.
Скачущая тройка вот-вот должна вырваться ему наперерез. Оставался последний выход — махнуть с обрыва. Стало страшно… Эх, была не была! «Крепка земля богатырями! Один за всех, все за одного!» — вспомнил Валерий заветное слово и на всей скорости повернул к крутому обрыву.
Его с ходу бросило вниз, потом вверх. Инстинктивно вытянув в стороны расправленные руки, он взлетел над заснеженной скалой и, как машущая крыльями большая птица, описывая в воздухе кривую, на несколько секунд невесомо повисав голубом пространстве. Это был удивительный, похожий по ощущению на дивный сон, миг освобожденного полёта! С чувством непередаваемого счастья и гордого превосходства он увидел где-то там, далеко внизу, под висящими на ногах лыжами, взмыленную тройку, как раз в эту секунду пересекавшую его путь; он пронёсся по воздуху и на огромной скорости первым коснулся лыжами поверхности реки. Не удержавшись на ногах, Валерий перевернулся через голову и весь зарылся в снежную перину глубокого сугроба.
Одна лыжа сломалась.
С трудом выбравшись из снежной ямы и отряхивая шапкой снег с влажного разрумянившегося лица, припадая на ушибленную ногу, он невыразимо счастливыми глазами глядел туда, на откос, откуда сыпались восторженный свист и ликующие крики друзей.
Протрезвевший Яшка сердито поправлял у коренника дугу, кони, устало перебирая ногами, выталкивали из ноздрей кипящий пар.
И так радостно смеялось солнце и искрилось всё вокруг, что Валерий не выдержал и, бесшабашно хлопнув шапкой о снег, победно наступил на неё валенком.
— Ого-го-го-го! — заорал он во всё своё молодое, сильное горло, и удалой голос его, повторённый эхом, с ветром разнёсся над всей широкой Волгой.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.