На венгерской земле

На венгерской земле

С началом боев на будапештском направлении наш полк перебазировался на аэродром, расположенный возле деревни Мадоча. Мы непрерывно поддерживали наши наступающие войска, уничтожая очаги сопротивления противника.

26 декабря 1944 года кольцо вокруг вражеской группировки, оборонявшей Будапешт, замкнулось. Были окружены девять дивизий, в том числе три танковые, и большое количество тыловых частей. Всего в котле оказалось около ста восьмидесяти тысяч солдат и офицеров.

Враг делал отчаянные попытки прорваться к своим окруженным частям. В воздухе и на земле, не утихая, шли упорные бои. На какой-то период нашим наземным войскам пришлось перейти даже к обороне.

Но вскоре 3-й Украинский фронт возобновил наступление. 23-й танковый и 104-й стрелковый корпуса наносили удар с севера, а 26-я армия с юга. Обе группировки действовали в направлении населенного пункта Шарошд. Нужно было окончательно разгромить 6-ю танковую армию противника, костяк которой составляли известные дивизии СС «Мертвая голова» и «Викинг», вооруженные новыми танками «тигр» и «пантера». Наши штурмовики, прикрываемые истребителями, действовали над районами Адонь, Дьёр и Пустасабольч. Особенно «жарким» было 29 января 1945 года. В первой половине дня мы успели сделать по три боевых вылета. Обед нам доставили прямо к самолетам. Едва успел я разделаться с первым блюдом, как меня вызвали к командиру. Приказ Шевригина был до предела лаконичным. Напряженность боевой обстановки чувствовалась и здесь, вдали от линии фронта.

— Уничтожить танки в районе Пустасабольч. Прикрывает Краснов. Вылетайте!

— Ясно! Выруливаю, — также кратко ответил я командиру.

Без лишних слов поставил я задачу летчикам:

— По самолетам. Танки. Пустасабольч! И у летчиков я не заметил никаких лишних движений. Все стремились быстрее подняться в воздух.

Когда мы набрали высоту примерно четыреста метров, к нам пристроились истребители сопровождения. Увидев, что майор Краснов после взлета не убрал «ногу», я не сдержался и крикнул по радио:

— Николай! У тебя не убралось левое шасси!

— Знаю! — спокойно ответил он.

Его ответ показался мне самонадеянным. Я хорошо представлял себе, как трудно придется ему в воздушном бою. А в последние дни не было ни одного вылета, который бы не заканчивался встречей с противником.

— Краснов! Иди обратно! — передал я.

— За меня не беспокойся, — ответил он. — И на таком самолете я любого гада загоню в землю.

Я хорошо знал этого мужественного летчика-истребителя и верил ему. Больше того, я всегда завидовал его выдержке и хладнокровию. Ведь не зря ему присвоено звание Героя Советского Союза, не зря его грудь украшена еще двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского и Отечественной войны.

Я согласился с майором Красновым, но внутренне чувствовал неудовлетворенность таким решением. Если его подобьют, как он будет сажать самолет в поле на одно колесо?..

Слева под крылом показался Дунай. А вот и Пустасабольч! Южнее его видны танки. С высоты каждый из них выглядел не больше спичечной коробки.

Перевожу самолет в пикирование. Цель приближается. Плавно нажимаю на кнопку, два реактивных снаряда с воем срываются с балок. За мной в атаку устремляются другие штурмовики. Но результаты первого захода неважные; подожжен всего один танк. Даю команду: бомбить с высоты двести метров.

Шестерка истребителей кружится над нами Краснов держится недалеко от меня. Изредка слышен его спокойный басок:

— Поточнее, ребята, бейте! Танки под деревьями, у дороги!

Наблюдаю за атаками. Каждый летчик пикирует почти до самой земли будто хочет собственными руками положить бомбу на фашистский танк. А ведь ниже чем с четырехсот метров бомбить небезопасно. Не напоминаю об этом только потому, что так действовать вынуждает боевая обстановка. После следующих двух заходов загорелись еще три танка и две автомашины.

На снегу валялись десятки трупов вражеских солдат и офицеров.

И вот все бомбы сброшены. Снарядов тоже осталось не более трети боекомплекта. Надо приберечь на случай воздушного боя. Даю команду:

— Атаки прекратить! Сбор!

Жданову приказываю прикрыть замыкающих. Один за другим летчики пристраиваются к моему самолету.

В воздухе появилась шестерка «фоккеров». Как я и предполагал, они сразу же ринулись в атаку на приотставших Дорохова и Ивакина. Но Краснов был начеку. Меткой очередью он срезал ведущего вражеской группы. Все штурмовики успели встать в оборонительный круг и начали отбивать атаки фашистских истребителей. Вскоре еще два «фоккера» упали на землю.

— Шмелев, уходи домой! Мы одни с ними расправимся, — передал мне Краснов.

— Понял, ухожу! — ответил я и приказал штурмовикам перестроиться в «змейку».

Прижимаясь к земле, возвращаемся на аэродром. Под крылом уже промелькнула широкая лента Дуная. Но где же наши истребители?

— Краснов! Тебя не вижу! Прием!

— Все в порядке! Противник скован! Вы в безопасности! Сейчас догоним!

Вокруг нас действительно не осталось ни одного «фоккера». Мы перестраиваемся в правый пеленг и продолжаем полет.

Вскоре над нами появляются истребители прикрытия. Однако самолета ведущего среди них почему-то нет.

— Краснов! Где ты?

— Он подбит, пошел на вынужденную… — ответил мне чей-то взволнованный голос.

В эфире стало тихо. Мы летели над Венгерской равниной. Миновали Дунапентеле… Подошли к Мадоче… Сели.

А Краснов не вернулся. Через некоторое время мы узнали подробности его гибели.

После ухода штурмовиков от цели истребители прикрытия свалили еще двух «фоккеров» и одного «мессера». Но и самолет Краснова был подбит. Вражеский снаряд угодил ему прямо в мотор.

Николаю удалось выпустить вторую «ногу». Но при посадке на рыхлый снег его машина, едва коснувшись колесами земли, перевернулась.

Так погиб прекрасный человек и мужественный воздушный боец Николай Федорович Краснов, сын гороховецкого котельщика из деревни Княжики, Владимирской области, Герой Советского Союза. На его боевом счету было тридцать девять уничтоженных самолетов противника.

В землянку вошел посыльный и доложил, что меня вызывает командир дивизии. «Зачем бы это? — подумал я. — Ведь погода нелетная. Облака висят над самой землей, идет снег, видимость по горизонту не превышает пятисот метров».

Генерал-майора авиации Г. И. Белицкого я застал за изучением карты.

— Готовьтесь к вылету, — негромко сказал он. — Сегодня в одиннадцать часов утра вы и Орлов должны разбросать над Будапештом листовки с ультиматумом советского командования о капитуляции будапештского гарнизона. При выполнении этой задачи оружия не применять. Ставлю вас в известность, добавил генерал, — что сегодня же в распоряжение противника отправятся для вручения ультиматума наши офицеры-парламентеры.

Да, не легкая задача досталась мне с Орловым. Шансов на возвращение из того пекла, куда нас посылали, было очень немного. Командир дивизии это тоже понимал.

— Держись, сынок! — ласково сказал он. — Кому-то ведь надо лететь. Сам понимаешь…

— Все ясно, товарищ генерал, — ответил я. — Разрешите готовиться к вылету?

— Идите, готовьтесь!

Командованию 3-го Украинского фронта было хорошо известно, что немецко-фашистские войска готовят контрнаступление из района юго-восточнее Комарома. Сюда гитлеровцы перебросили две лучшие танковые дивизии СС «Викинг» и «Мертвая голова». Наша разведка установила также, что и окруженная в Будапеште вражеская группировка намечает нанести удар из района Буды в северо-западном направлении.

Эта обстановка требовала от нас решительных действий по уничтожению будапештского гарнизона. И все-таки наше командование, руководствуясь гуманными целями, сочло возможным обратиться к противнику с предложением о капитуляции.

— Для нас с тобой сегодня погода летная! — сказал я Орлову, возвратившись с командного пункта. И тут же передал ему наш разговор с генералом.

— Что ж, давай уточним обстановку, — спокойно ответил Петр и вынул из планшета карту.

Посоветовавшись, мы решили, что в снегопад нам лучше пройти над городом на бреющем, чтобы затруднить действия вражеских зенитчиков. Но на такой высоте нас подстерегала другая опасность: можно было врезаться в трос аэростата воздушного заграждения или в шпиль костела.

— И все же пойдем на бреющем, — сказал Петр.

— Учти: стрелять нам запрещено, — напомнил я другу.

— Вот тебе раз! Какое же это боевое задание?

— Пойми, Петя! Мы — воздушные парламентеры.

— Нет, я не согласен спокойно наблюдать, как по нас начнут палить вражеские зенитки.

Внутренне я был согласен с ним и доложил наше мнение генералу. В конце концов он разрешил нам при крайней необходимости применить оружие. Но только для обороны.

В начале одиннадцатого на аэродром прибыли представители политуправления фронта. Они привезли листовки.

И вот мы, выслушав сердечные напутствия друзей, сели в машины и запустили моторы. Орлов подрулил ко мне справа. Штурмовики, словно связанные, пошли на взлет.

Через некоторое время внизу показался узкий и продолговатый остров Чепель. Вот-вот должен быть Будапешт.

До боли в глазах всматриваюсь в белесую муть облаков. В голове мелькают мысли о тросах, шпилях, зенитках. Нервы напряжены до предела… Вдруг передо мной из-за снежной кисеи появляются силуэты двух башен. Хорошо, что я моментально среагировал и, поставив самолет на крыло, сумел проскочить между шпилями. У меня даже пот выступил на лбу. Жив! Оглянулся на Орлова. Он прошел правее.

Под нами — Пешт, левобережная часть города…

Часы показывают одиннадцать. Вышли на цель точно в срок. Забегая вперед, скажу, что как раз в это время фашисты убили двух советских парламентеров: одного — когда он с большим белым флагом шел к вражеским передовым позициям, другого — когда тот, передав ультиматум, направился назад домой. Так гитлеровские оккупанты ответили на заботу советского командования о сохранении венгерской столицы и ее жителей, о предотвращении излишнего кровопролития.

Над Пештом я открыл бомболюки. Мощная струя листовок скользнула вниз и исчезла в снежном вихре. Главное было сделано.

Вражеские зенитки молчали. Гитлеровцы, видимо, даже не предполагали, что в такую погоду в небе могут появиться наши самолеты.

Описав над Будапештом дугу, снова вышли к Дунаю и легли на обратный курс. Аэродром оказался закрыт покрывалом метели. Я связался по радио с командным пунктом и попросил осветить ракетами взлетно-посадочную полосу. Только после этого нам удалось сориентироваться и произвести посадку.

Зарулив самолет на стоянку, я вылез из кабины и облегченно вздохнул. Волосы у меня были мокрые от пота, рубашка тоже прилипла к телу. Я не сразу заметил, как подошел Орлов, как нас окружили летчики и техники.

— Порядок, ребята, порядок! — устало говорил Петр в ответ на поздравления друзей.

Увидев командира дивизии, я пошел навстречу, чтобы доложить о выполнении задания. Во всем теле еще чувствовалось напряжение.

Потом мы с Орловым совершили еще четыре таких же полета. Всего над Будапештом было сброшено полтора миллиона листовок.

Всякий раз, когда мы, возвратившись домой, докладывали генералу Белицкому о выполнении задания, он скупо говорил:

— Хорошо.

— А после пятого полета разволновался, обнял каждого из нас и по-отечески сказал:

— Молодцы, ребята! Спасибо, сынки!

3 января в полк поступила телеграмма, в которой командующий 17-й воздушной армией генерал В. А. Судец объявил благодарность нам с Орловым и нашим воздушным стрелкам. Через несколько дней генерал Белицкий вручил нам ордена Отечественной войны — мне первой, а Петру — второй степени.

…После зверского убийства наших парламентеров советские войска начали решительный штурм будапештских укреплений. На земле и в воздухе вновь разгорелись бои. Только за 4 января наши истребители и зенитчики уничтожили пятьдесят самолетов противника. В самом Будапеште мы отвоевывали у гитлеровцев все новые и новые районы: пятого января заняли двести тридцать три квартала, шестого — сто семьдесят три, седьмого — сто шестнадцать. Десятого января нами были взяты Капосташмедьер, Уйпешт, Ракошпалота, Палотауйфалу, Пештуйхей, Кишпешт и Кошутфалва.

Мне поставили задачу: группой в составе восемнадцати «илов» под прикрытием двадцати четырех истребителей нанести штурмовой удар по танковой колонне противника, обнаруженной возле местечка Фюнье, чуть южнее озера Веленце. Когда мы вышли в заданный район, вражеские зенитчики открыли ураганный огонь. Но ни один штурмовик не свернул с боевого курса.

Во время третьего захода в атаку я услышал резкий удар по корпусу самолета, а потом возглас воздушного стрелка Виктора Сучкова:

— Товарищ командир, горим!

Передаю командование группой своему заместителю — Герою Советского Союза Николаю Сербиненко, а сам бросаю машину в пикирование, чтобы сбить пламя. Вывел ее из пике почти у самой земли. Спросил стрелка: сбито ли пламя?

— Нет, — ответил он. — Горим!

Значит, зенитный снаряд разорвался внутри масляного радиатора и загорелось масло. Это уже хуже. Надо немедленно садиться, пока самолет не взорвался в воздухе.

Прямо передо мной железнодорожная насыпь. Не миновать мне удара о нее. Машина уже не слушается рулей. Так и есть. Резкий удар и… провал в небытие.

Очнулся я от прикосновения чьих-то рук. Воздушный стрелок и незнакомый солдат-пехотинец пытались вытащить меня из кабины.

— Товарищ летчик, бежать надо!

— Куда? Зачем?

— К своим, в траншею. Немцы-то рядом, вон в том овраге.

Пожалуй, солдат прав. Медлить нельзя. Поспешно вылезаю из кабины, и мы втроем бежим к траншеям.

Добравшись попутной автомашиной до штаба 46-й армии, я разыскал полковника Б. А. Смирнова, который возглавлял оперативную авиационную группу, и доложил ему обо всем случившемся. Борис Александрович очень удивился, услышав мою фамилию.

— А мне сказали, что вы сбиты над вражеской территорией и попали в лапы к фашистам. Мы вас давно разыскиваем.

Полковник Смирнов сообщил о моем экипаже по радио сначала командиру дивизии, а потом командующему армией. Генерал Г. И. Белицкий прислал за нами легковую автомашину. Меня тронула эта забота.

Давно прошел тот день, когда мы совершили последний боевой вылет на Будапешт. Вернее, на Буду, так как Пешт был освобожден от фашистов значительно раньше. Теперь остатки гарнизона сдались и в Буде. В венгерской столице канонада смолкла.

Зато возле города Секешфехервар, между озерами Балатон и Веленце, бои разгорелись с новой силой. Озлобленный враг, очевидно, рассчитывал взять реванш за потерю будапештской группировки. На одном из участков ему даже удалось прорвать наши боевые порядки и выйти к Дунаю.

Осложнилась обстановка и в воздухе. Фашисты подбросили истребителей. Летать становилось все труднее. В воздушных боях мы потеряли трех замечательных летчиков — Попова, Пункевича и Миронова. Несли потери и прикрывающие нас истребители.

— Гости пожаловали! — эта весть мгновенно облетела полк. К нам приехали наши боевые друзья — истребители.

— Давно бы пора! — не то хмурясь, не то радуясь, сказал мне Сербиненко. — А то ведь только и встречаемся в воздухе.

— Обстановка не позволяла, Коля, — ответил я ему. — А сегодня и на земле встретимся с ними.

Группу истребителей возглавлял Герой Советского Союза капитан Виктор Меренков. Мы знали друг друга еще по совместным боям в Югославии. Этот замечательный летчик совершил уже более двухсот боевых вылетов, лично сбил двадцать пять самолетов противника. Вспоминаю один из его воздушных боев над Будапештом. Тогда Виктор дрался с двенадцатью «мессершмиттами». Свыше десяти минут продолжалась эта жестокая схватка. И Меренков не только уцелел сам, но и сбил три вражеских самолета.

Особое уважение питали мы к нему еще и потому, что многие из нас участвовали в освобождении родины Виктора — города Орла. А Виктор Меренков гордился тем, что происходит из коренных орловских крестьян.

— Вот пришли посоветоваться с вами, как друзья, как коммунисты, заговорил Виктор Меренков, когда гости и наши летчики разместились за столом. — Нам свои дела в последнее время не нравятся. Вам, наверное, тоже. Насколько я знаю, три машины вы уже потеряли. Что это — неизбежные боевые потери, как мы привыкли указывать в донесениях? Конечно боевые, но никак не неизбежные. Можно терять меньше, если лучше взаимодействовать. Ведь и мы истребители — несем ответ за ваши неудачи. Вот и давайте поговорим об этом по-партийному. Не беда, если кое-кому нервы пощекочем.

— Маловато самолетов выделяете для прикрытия, — вступил я в разговор. Восьмерку штурмовиков прикрывает обычно одна-две пары истребителей. А фашисты нападают на нас группами по восемь — двенадцать «мессеров». Как вы ни крутитесь, они все-таки прорываются к нам.

— Не от хорошей жизни летаем парами, — признался Меренков. — Маловато самолетов… Но и при этом условии можно найти какой-то выход.

— В последних боях, — заметил Сербиненко, — мы потеряли двух штурмовиков. И оба шли в группе замыкающими. Так, например, погиб Володя Пункевич…

— Что же вы предлагаете? — спросил Меренков.

— Считаю, что поскольку вас, истребителей прикрытия, мало, то, вам надо оберегать главным образом замыкающий штурмовик. А внутри строя мы сами друг друга прикроем.

— Дельный совет! — поддержал я Николая Сербиненко.

Разговор продолжался. Много интересных мыслей было высказано о построении боевых порядков на маршруте, над целью и в момент ухода от нее.

В разгар беседы ко мне подошел посыльный и шепнул на ухо:

— Товарищ старший лейтенант, вас вызывает генерал Белицкий.

Я сразу вышел. Генерал встретил меня несколько странным вопросом:

— Аэродром Алибунар, в Югославии, вам знаком?

— Только по карте, товарищ генерал.

— Жаль, что вам ни разу не приходилось там садиться, — сокрушенно заметил командир дивизии. — Что ж, в таком случае получше изучите этот район по карте и хорошенько продумайте маршрут полета. Вылет — по готовности. Но постарайтесь побыстрее все сделать, — скажем, за полчаса. И еще одна просьба: о том, куда летите и зачем, никому ни слова. Поняли?

Я утвердительно кивнул головой. А генерал продолжал:

— Когда прилетите на аэродром Алибунар, тоже не ведите ни с кем разговоров, кроме командира 194-й истребительной дивизии. Полковника Дементьева знаете?

— Знаю, товарищ генерал!

— Вот этот пакет вы передадите лично ему.

И еще раз подчеркнул: «Лично!»

Он тут же передал мне небольшой, немного помятый конверт. Сургучных печатей на нем почему-то не было. Это меня немного озадачило.

Заметив мое смущение, генерал пояснил:

— Здесь письмо командующего армией генерал-полковника авиации Судец. Если придется сесть на вынужденную, пакет сразу уничтожьте. Командующий придает большое значение этому полету. Ясно?

Не теряя времени, я поспешил к самолету. По дороге повстречался с Николаем Сербиненко. Моя озабоченность не ускользнула от его внимания.

Рассказывая, чем закончились разговоры с истребителями, он все время посматривал на меня, рассчитывая, что я сам похвалюсь, зачем меня вызывали в штаб дивизии. Наконец Сербиненко не выдержал и перешел в атаку:

— А почему один летишь, без прикрытия? Ведь в паре лучше.

Эх, Коля, Коля! С каким бы удовольствием я пригласил тебя в этот полет. Нелегким он будет: видимость плохая, предвидится дождь с мокрым снегом, а садиться придется на незнакомом аэродроме. Но приказ есть приказ.

Не дождавшись моего признания, Николай дружески хлопнул меня крагой по спине и сказал:

— Ну лети, ни пуха ни пера!

Около часа вел я машину по незнакомому маршруту. Внизу проплывали заснеженные равнины, перелески, скованные льдом речки. Я внимательно следил за временем, то и дело сличал карту с местностью. Из головы не шли слова генерала: «Командующий придает большое значение этому полету». Было приятно от сознания, что мне оказано такое доверие.

На аэродроме Алибунар меня никто не встречал. Здесь, в глубоком тылу, вообще не ждали прилета самолета в такую плохую погоду. Когда я приземлился и. зарулив на стоянку, поставил свой штурмовик рядом с занесенным снегом связным По-2, то первый попавшийся летчик сочувственно спросил у меня:

— Что, друг, заблудился?

Я молча кивнул и зашагал по тропинке к командному пункту. Здесь меня тоже встретили таким же вопросом. Но, когда я в ответ сказал, что мне нужен лично полковник Дементьев, дежурившие на командном пункте офицеры изменили отношение ко мне и вызвали легковую автомашину.

Полковник Дементьев встретил меня приветливо. Я вручил ему пакет и стал ждать. По мере того как командир дивизии читал приказ командующего армией, лицо его становилось все более озабоченным. Можно было догадаться, что пакет я доставил не совсем обычный.

На следующий день все прояснилось. На нашем аэродроме нежданно-негаданно приземлились два истребительных полка. Третий полк дивизии Дементьева перелетел под Будапешт — в Кишкунлацхазу.

Годы сгладили многие детали тех событий. Зато теперь стало более понятно значение того маневра силами, который задумал тогда и блестяще осуществил командующий 17-й воздушной армией генерал-полковник авиации Судец.

Неожиданное для противника появление трех свежих полков истребителей коренным образом изменило обстановку в воздухе в нашу пользу. А это положительно сказалось и на дальнейшем ходе боевых действий наших наземных войск.

* * *

Сделав за день по нескольку боевых вылетов, мы сильно утомились и сразу после ужина крепко уснули. Среди ночи нас разбудили крики посыльного:

— Тревога! Тревога! Самолеты тонут!

Мы быстро оделись и, спотыкаясь в темноте, побежали на аэродром. Он примыкал к восточной окраине деревни. Западнее его протекал Дунай.

Переполненная вешними водами река вышла из берегов и стала заливать аэродром. Надо было спасать машины.

— Чего стоите? — крикнул генерал Белицкий собравшимся людям. — Всем в воду! К самолетам!

Неприятно было после теплой постели лезть в холодную воду. Но раз надо, так надо. Десятки, людей бросились на борьбу со стихией. Пример всем показал парторг Дорохов, увлекший остальных коммунистов.

Вместе с механиком, старшиной Чекулаевым, мы подошли к своей машине. Колеса и хвост ее уже были скрыты водой. Быстро взобрались на левое крыло. Чекулаев расчехлил машину. Я сел в кабину, запустил мотор и включил крыльевую фару. Белесый луч, словно кинжал, распорол темноту.

Раздался мощный гул справа, потом и слева. Это запустили двигатели Николай Сербиненко и Петр Орлов. Рассекая, словно глиссеры, водную гладь, самолеты один за другим стали въезжать в деревню. Здесь мы осторожно расставляли их на улице и между домами.

Рокот моторов, выкрики команд разбудили деревню. Вначале мадьяры лишь с удивлением наблюдали за этой суматохой, а потом многие из них стали нам помогать. Хорошо зная свою деревню, все низины и возвышенности, они указывали места возможных стоянок и наиболее удобные подъезды к ним. Некоторые принесли из дому фонари «летучая мышь».

…Летчик Павел Михайлович Ивакин рулил свою машину, соблюдая все правила предосторожности. Вдруг она резко накренилась вправо и, «клюнув» носом, остановилась. Самолет угодил в одну из ям, скрытую под водой. Павел Михайлович убрал газ и выскочил из кабины. Мокрая одежда липла к телу, сковывала движения.

Бывший учитель далекой сибирской деревни, а теперь всеми уважаемый летчик, не раздумывая, прыгнул в студеную воду и стал ощупывать рукой стойку шасси и колесо.

— Все в порядке, целы, — обрадованно сказал он механику.

К самолету подошел командир эскадрильи Герой Советского Союза капитан Супонин.

— Что случилось? — спросил он.

— Яма, товарищ командир, — виновато ответил Ивакин. — Темно, все залито водой, ничего не видно.

— Знаю, что под водой не видно, — оборвал его Супонин. — Мы давно работаем на этом аэродроме, пора уже все ямы на память знать. Механик, собирайте людей!

— Товарищи, сюда, к самолету! — протяжно крикнул всегда спокойный механик Пылаев.

К штурмовику Ивакина с разных сторон стали подходить люди. Все были по пояс мокрые. Десятки рук вцепились в правую плоскость.

— Раз, два — взяли! — раскатисто командовал подошедший старший техник эскадрильи Городниченко.

Правая плоскость медленно приподнялась, и самолет выровнялся.

— Пошел, — раздалось несколько голосов. Летчик сел в кабину, дал газ, и машина с ревом поползла вперед. Кто-то упал в воду и зачертыхался, кто-то возбужденно кричал:

— Давай! Давай! Вперед!..

Мокрые до нитки, грязные и продрогшие, мы собрались у большого тополя, на краю деревни. Весенний рассвет медленно вставал над венгерской землей, снимая завесу тьмы с боевых машин, приютившихся около домов.

Кроме самолетов нашего полка на аэродроме стояли истребители и бомбардировщики. Им тоже этой ночью пришлось вести бой с разбушевавшимся Дунаем. Все до одной машины были спасены.

Но теперь встала другая задача: как выбраться отсюда и привести полки в боевую готовность? Ведь надо было помогать нашим наступающим наземным войскам. Откуда взлетать и где садиться? Дунай залил весь аэродром.

В первой половине дня командиры полков во главе с командиром дивизии побывали в поле и нашли площадку с твердым грунтом. Но добраться до нее по весенней хляби было почти невозможно. Первая же машина, которую рулил капитан Супонин, быстро застряла в низине.

Выручили нас опять местные жители. Пожилой черноусый мадьяр, понаблюдав, как мы мучаемся, махнул рукой и через некоторое время привел трех волов в упряжке. Другие крестьяне принесли длинные и широкие полозья. Мы поняли и одобрили их затею.

Поставив машину Супонина колесами на полозья, мы впрягли в нее волов, а сами стали подталкивать ее сзади.

Самолет нехотя сдвинулся с места и медленно пополз вперед. Потом он пошел легче: предусмотрительные мадьяры заранее набросали на дорогу льда и снега.

Добравшись до заветной площадки, мы выпрягли волов, и летчик порулил машину самостоятельно.

Через некоторое время первая шестерка штурмовиков поднялась в воздух и взяла курс на новый аэродром. Ее повел капитан Супонин.

Вслед за ней взлетела и моя четверка. С высоты я увидел, что весь наш аэродром залит водой, а деревня Мадоча стала вроде небольшого островка. Хотелось громко крикнуть проводившим нас венгерским крестьянам: «Большое спасибо вам, добрые люди. Не забудем мы вашей помощи!»

Вскоре весь полк перелетел на аэродром Бугаци Пуста. На следующий день мы уже штурмовали вражеские танки и пехоту, помогая нашим и болгарским войскам освобождать венгерскую землю.

…Отгремели бои за Будапешт, Секешфехервар, Эстергом. Впереди была Австрия. Части 3-го Украинского фронта, в том числе и наша 189-я штурмовая авиадивизия, двигались все дальше на запад, к нефтеносному району Венгрии Надьканижа. Среди наших «подопечных», которым мы помогали с воздуха, снова были братья-болгары, плечом к плечу сражавшиеся с советскими воинами за полную и окончательную победу над фашизмом.

Легкий утренний туман курился над Дунаем и над прибрежной поймой. Здесь, рядом с деревней Эрчи, оборудован наш аэродром. Вдали виднеются горы Мечек.

Самолеты Ил-2, готовые к вылету, стояли в капонирах.

Во время завтрака я доложил подполковнику Шевригину, что заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Михаил Антипов вчера совершил девяносто девятый боевой вылет, а сегодня в сотый раз отправится на задание.

— Хорошо, — лаконично ответил командир.

Мы собрались на командном пункте полка. Это подземное сооружение землянкой назвать, пожалуй, нельзя. За всю войну у нас не было такого просторного и хорошо оборудованного КП. Здесь была и столовая, и комната отдыха, и «кабинет» командира полка. Тут мы готовились и к полетам.

Подполковник Шевригин сидел за столом, склонившись над картой-пятикилометровкой, на которой была нанесена боевая обстановка. Телефонный звонок вывел его из раздумья.

Летчики, сидевшие за дощатой перегородкой, на нарах, насторожились.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — донесся голос Шевригина. Все догадались, что звонит командир дивизии. Через некоторое время появился заместитель начальника штаба и громко объявил:

— Антипов, к командиру!

Все поняли — скоро вылетать.

Летчики нашей эскадрильи встали и перешли в столовую. Разместившись за столами, они достали полетные карты, карандаши и линейки.

— Вылет — юбилейный. Надо подготовиться на совесть! — сказал парторг эскадрильи Дорохов.

— Разрешите поставить летчикам боевую задачу? — обратился ко мне вошедший Антипов.

Его лицо покрывал легкий румянец. Было видно, что он волнуется. «Очевидно, задача необычная, — подумал я. — Да и не так уж часто приходилось ему быть ведущим группы».

— Действуйте! — ответил я Антипову.

Положив на стол планшет и развернув карту, Антипов стал ставить летчикам задачу. Голос у него иногда срывался. Летчики притихли.

— Найдите населенный пункт Шимонторня, — начал Антипов. — Севернее его фашисты навели ночью переправу через канал. Приказано разбить ее.

Антипов обвел взглядом летчиков. Постепенно он входил в роль ведущего группы, от знаний и мастерства которого во многом зависит четкость выполнения боевой задачи без потерь.

— Пойдем восьмеркой, — продолжал Антипов. — Слева от меня Романцов, справа — Орлов с Дороховым, далее Сербиненко, Ивакин, Белейчик и последним Косачев. Над целью — круг, левый или правый, в зависимости от обстановки. Сербиненко, Дорохову и Косачеву цель сфотографировать до и после атаки. Прошлый раз Косачев забыл включить фотоаппарат. Сегодня он — замыкающий, и от него во многом зависит оценка результатов нашей работы.

Косачев смутился и ниже склонился над картой. Напоминание о допущенной ошибке было для него неприятно. Но и забывать о ней нельзя.

— Прикрывает нас шестерка истребителей во главе с Николаем Селивановым.

Разрушить переправу — задача довольно сложная. Вот почему Антипов тщательно разобрал с группой несколько вариантов выхода на цель и атаки ее с разных направлений, в различных боевых порядках. Он хорошо сознавал ту большую ответственность, которая возлагалась на него, как на ведущего группы, и поэтому более детально, чем обычно, объяснил летчикам порядок выполнения боевой задачи. Михаил добивался, чтобы каждый летчик ясно представлял себе весь порядок действий в воздухе.

Подготовка к полету длилась более часа. Механики в это время приводили в порядок самолеты. Они знали — и не только они, а весь полк, — что Антипов поведет восьмерку, совершая свой сотый боевой вылет. Его механик, низенький и курносый старший сержант Иванов, тоже стремился как-то отметить этот юбилей. Он положил около левой плоскости свежие ветки, чтобы Антипов мог вытереть ноги и чистыми сапогами ступить на новый трап, который достал для него с большим трудом. Зная, насколько летчик аккуратен, механик считал, что такая предусмотрительность придется ему по душе.

Солнце согревало мерзлую землю. Снега на аэродроме уже не было чувствовалось приближение весны.

— Запускай моторы! — скомандовал я, когда все летчики подняли левую руку, сигнализируя о готовности к запуску. Аэродром огласился мощным гулом восьми штурмовиков.

Командир полка пошел на старт. Следом за ним летчики порулили самолеты. Вот они выстроились в заранее определенном порядке. Антипов напомнил по радио:

— Триммер, винт, костыль, щитки, радиаторы.

Это означало, что каждый летчик должен перед взлетом проверить положение соответствующих рычагов.

Группа взлетела. Плотным строем на высоте сто метров прошла над аэродромом, а над ней уже появились истребители прикрытия. Под крылом мелькнул город Сексард.

Мы подошли к радиостанции и стали внимательно следить за переговорами в воздухе.

— Облегчить винты, — подал команду Антипов.

Моторы, словно подхлестнутые, загудели на самых высоких нотах. Самолеты набирали максимальную скорость.

Главное при ударе по переправе — внезапность. Антипов немного рассредоточил группу по фронту, чтобы на бреющем повести ее в первую атаку.

На переправе было все спокойно. Шли автомашины, тянулась колонна солдат, с горки спускались танки и несколько тягачей с пушками на прицепах.

Сделав небольшую «горку», «илы» с пологим пикированием ринулись в атаку. С воем полетели реактивные снаряды, застрочили пулеметы и пушки.

Удар получился неожиданным для врага. Самолеты с ревом пронеслись над переправой и устремились на запад, резко набирая высоту.

Маневрируя, Антипов вывел группу для повторной атаки. Ведущий начал пикировать. И вот в перекрестии прицела и в центре сделанной на капоте выемки для наводки на цель показалась переправа. Две фугасные бомбы одновременно отделились от самолета. Тут же Антипов нажал на гашетку пушек и пулеметов. Сноп огня обрушился на берег. Затем ведущий, резко перекладывая самолет с крыла на крыло, сделал противозенитный маневр и, набирая высоту, опять стал уходить от цели.

Самолеты пикировали один за другим. Они сбросили шестнадцать бомб, но ни одна из них не попала в цель.

— Переправу сфотографировал, — послышался в наушниках хрипловатый голос Косачева. — Цела, командир, цела.

Антипову этот доклад не понравился. Он хотел выругать Косачева, но сдержался. «Неужели не разобьем? Неужели сотый вылет будет неудачным?» начинал тревожиться он.

Шапки от разрывов зенитных снарядов все чаще и чаще появлялись вокруг самолетов.

— Сербиненко, Белейчик! Подавить зенитки! — спокойно передал Антипов команду перед очередным пикированием.

Михаил впился взглядом в переправу. Он старался как можно точнее выполнить маневр и лучше прицелиться, чтобы бомбы угодили в эту узкую ленточку моста.

Снова переправа «сидела» на выемке капота. Высота резко падала: четыреста метров, триста… Дальше снижаться опасно, нужно нажимать кнопку бомбометания. Но Михаил медлит. Стремление во что бы то ни стало выполнить задачу заставляет его пойти на риск… Двести метров… сто пятьдесят… Электрическая цепь замкнулась, пиропатроны сработали, и бомбы полетели вниз.

Самолет резко вышел из пикирования. Вторым в атаку шел Романцов. Он отчетливо видел, как обе бомбы, сброшенные Антаповым, разорвались точно в центре переправы. Бомба Орлова тоже попала в цель.

Что творилось в эфире! Кто поздравлял с успехом, кто кричал: «Еще добавим!» А Косачев хрипло доложил: «Зафиксировано! Порядок!»

Это было там, в воздухе, над переправой. А мы на аэродроме, прильнув к приемнику, с волнением и радостью слушали эти возгласы.

Подполковник Шевригин приказал начальнику штаба:

— Построить полк под Знамя!

Вскоре показалась группа Антипова. Словно связанные единой нитью, пронеслись над аэродромом восемь «илов»… Один за другим они произвели посадку точно у посадочного знака.

Ведущий зарулил машину на стоянку и выключил мотор. Вот он спрыгнул с крыла на землю и замер в изумлении: 707-й Краснознаменный Дунайский штурмовой полк стоял словно на параде. На правом фланге развевалось полковое Знамя. На нем сверкали орден Красного Знамени и орден Кутузова третьей степени. Боевые друзья готовились встретить юбиляра, только что одержавшего блестящую победу.

Летчики быстро собрались около Антипова, кратко доложили о результатах вылета. Ведущий группы стоял взволнованный. Ему очень не хотелось идти докладывать о выполнении боевого задания. Он был одним из самых скромных и застенчивых летчиков полка. Но ничего не поделаешь. Надо.

Командир полка Шевригин стоял возле Знамени. Рядом с ним находился подполковник Сувид.

Преодолев волнение, Антипов подошел к командиру и дрогнувшим голосом доложил:

— Товарищ подполковник, задание выполнено, переправа разбита!

— Молодцы! За отличное выполнение задания вам и всем летчикам группы объявляю благодарность, — громко произнес Шевригин.

— Служу Советскому Союзу, — прозвучал ответ.

— Товарищи! — обратился к нам подполковник Сувид. — Мы с вами хорошо знаем одного из лучших летчиков нашего полка, коммуниста старшего лейтенанта Антипова. Сегодня он успешно выполнил еще одно сложное задание. Это был его сотый боевой вылет на грозном штурмовике. Антнпов-один из самых скромных, дисциплинированных летчиков нашего полка, он отлично владеет своей машиной. Пожелаем же ему дальнейших успехов и крепкого здоровья.

Тепло поздравили юбиляра летчики первой и второй эскадрилий. Михаил стоял красный от смущения.

— Товарищи! — взял слово подполковник Шевригин. — За успешное выполнение ста боевых вылетов на самолете Ил-2 и пятисот с лишним боевых вылетов на самолете По-2 предоставляю старшему лейтенанту Антипову недельный отпуск. Направляю его в дом отдыха летчиков.

Шевригин достал из планшета путевку и вручил ее Михаилу. В тот же момент из-за строя выехала легковая автомашина и остановилась около Антипова.

— А теперь, Миша, — сказал командир полка, — садись в машину и отправляйся отдыхать. Заслужил!