Глава 40. Воспоминания Ганны Клячко

Глава 40. Воспоминания Ганны Клячко

«В нашем классе учился Маркус Вольф, ставший руководителем ШТАЗИ».

Думаю, что эти короткие воспоминания, поведанные мне Ганной Львовной Клячко, хозяйкой стародавней дачи в Валентиновке, гостеприимно приютившей меня на время работы над рукописью, имеют право быть в этой книге. Ведь насыщенная многими событиями XX века биография Ганны Львовны стоит вровень с историями жизни ее знаменитых ровесниц. В небольшом мемуарном наброске достаточно уникальных свидетельств, которые могла поведать только она.

– Мой отец Лев Павлович Зак был строителем. Закончив в 1918 году Рижский политехнический институт, стал возводить мосты и железные дороги, провел две реконструкции автозавода имени Сталина, знаменитого АМО. Любопытно, что легендарный Лихачев был в то время шофером у директора завода. Строил отец завод «Фрезер», Центральный телеграф в Москве. В моем архиве сохранились редкие фотографии, запечатлевшие различные этапы уникального строительства, ведь это здание – до сих пор гордость столицы. Из далекого детства остались воспоминания, как в 1932 году мы с мамой жили в бараке у отца на строительстве завода «Тулметаллстрой» возле знаменитой Ясной Поляны, поместья Льва Толстого. Отец был начальником строительства. В том году знаменитый яблоневый сад дал большой урожай, и всем разрешили им пользоваться. Мы привезли в Москву целых два мешка великолепных яблок. Фрукты в магазинах тогда практически не продавались.

Мама была врачом, окончила в Киеве знаменитую зубоврачебную школу имени Вильга. Сначала работала в частной клинике в Киеве, потом в Москве. Родители поженились в 1918 году и переехали в столицу. Папа считал, что, когда в семье появляются дети, женщина не должна работать, и мама стала домохозяйкой. Воспитывала нас с сестрой немка Элеонора Эрнестовна, женщина, которая ко всему прочему великолепно рисовала, – она была ученицей Репина. Так что с самого раннего детства я приобщилась к рисованию, полюбила живопись. Сохранились альбомы с рисунками Элеоноры Эрнестовны и первыми моими опытами.

После смерти воспитательницы в 1931 году меня отдали в первый класс немецкой школы имени Карла Либкнехта, тогда размещавшейся напротив Спасских казарм на Сухаревке. Помню знаменитую Сухаревскую башню, которую, к сожалению, снесли. В двухэтажной школе нам, ученикам, было тесновато, и мы переехали на Кропоткинскую, 12, в новое четырехэтажное здание типовой постройки. Эта школа предназначалась для детей работников Коминтерна и детей немецких коммунистов, работавших в Германии в подполье. Семьи их жили в Москве. Уроки по всем предметам велись на немецком языке.

Школа имени Карла Либкнехта имела свою драматическую историю. Ее основали в середине 20-х и закрыли в декабре 1937 года, так как в годы репрессий большинство учителей и родителей арестовали.

В нашем классе учился Маркус Вольф, ставший в послевоенной Германии легендарным руководителем внешней разведки ШТАЗИ – сильнейшего в мире разведывательного органа. Он умер в возрасте 83 лет, о чем сообщила вся мировая пресса. Классом моложе учился и его родной брат Конрад, который стал потом известным в ГДР оператором и сценаристом. Их отец – знаменитый немецкий писатель Фридрих Вольф. Все они были убежденными коммунистами. После смены режима в Германии в конце 80-х Маркус Вольф был арестован, его поначалу осудили на шесть лет. Приговор затем отменили, ибо все его действия на посту главы ШТАЗИ подчинялись государственным интересам, и суд внял голосам адвокатов.

Миша Негрин – сын президента Испании середины 30-годов – тоже был нашим одноклассником. А помните книгу Марии Остен «Губерт в стране чудес»? Так вот, и этот Губерт учился в нашей школе, Михаил Кольцов и Мария Остен его усыновили. Вообще в школе царила прекрасная атмосфера. На Большой Никитской в Немецком клубе мы участвовали в художественной самодеятельности, создали оркестр под названием «Тамбур-мажор». В дни советских праздников мы, школьники, отправлялись в клуб под звуки нашего оркестра. Там мы принимали в почетные пионеры знаменитого певца-коммуниста Эрнста Буша и поэта Эриха Вайнерта. На сотни голосов распевали популярную тогда песню Эрнста Буша «Друм линкс», то есть «Левый марш»:

Друм линкс цвай, драй!

Друм линкс цвай, драй!

Во дайн плац, геноссе, ист

Рай дих айн ин ди арбайтер —

айн хайтсфронт,

Вайль ду аух айн арбайтер бист!

В переводе «Раз, два, левой, левой! Раз, два, левой, левой! Вступай, товарищ, в единый рабочий фронт, потому что рабочий ты сам!» Некоторые думают, что это Маяковский, а это Эрнст Буш. Да, мы были интернационалистами, нас воспитывали патриотами великолепные учителя-немцы, приехавшие в Москву из Германии. Учителя были идейными коммунистами, последователями Эрнста Тельмана. До сих пор говорю по-немецки. В Германии много диалектов, нас же учили берлинскому произношению. Хочу добавить, что сотрудница посольства ГДР – преподаватель немецкого языка Наталья Сергеевна Мусиенко – написала книгу о нашей альма-матер. Ей удалось разыскать около ста пятидесяти учеников. К сожалению, книга издана на немецком языке, а ведь ее содержание было бы интересно и российской аудитории. Дважды Наталья Сергеевна собирала учившихся в знаменитой школе на дружескую встречу. В начале войны многие одноклассники ушли на фронт, воевать с фашизмом. Некоторые из них погибли. Я на войну не попала, мама отправила меня в эвакуацию. А моя подруга Таня Ступникова с войной соприкоснулась, став военной разведчицей, а позже одним из синхронных переводчиков на Нюрнбергском процессе, о чем написала книгу воспоминаний «Ничего, кроме правды». На титульном листе экземпляра, подаренного мне, написано: «Моему верному другу и терпеливому собеседнику на добрую память от автора». Надо сказать, что книга получилась очень искренней, исторически достоверной. Могу добавить, что родителей Татьяны Сергеевны посадили в годы репрессий, ее мать отсидела 5 лет, а отца – ученого-химика – отправили в «шарашку», где он несколько лет работал вместе со знаменитым Королевым.

О судьбе наших репрессированных учителей мало известно. Я знаю, что наш классный руководитель Георгий Поллак был сослан в Среднюю Азию и там умер. Таня Ступникова ездила к своей родной тете в Северный лагерь, где встретила последнюю директрису немецкой школы Крамер. Она там отбывала «наказание». Таня Бауэр, племянница репрессированной математички немецкой школы, ушла на фронт и погибла.

…Еще о судьбе моего отца. Родился он в Либаве (сейчас Лиепая), где жили его мать и отец, мои бабушка и дедушка. В 1936 году, на наше несчастье, моему деду разрешили приехать в Москву из буржуазной Латвии повидаться с сыном и его семьей (сын уехал в Россию еще до Первой мировой войны). После визита деда моего отца начали преследовать. Если раньше его всячески отмечали грамотами, наградами (он получил даже орден «Знак Почета»), то теперь стали подвергать гонениям. Отца сняли с хорошей должности несмотря на то, что он слыл известным в Москве специалистом-строителем.

Началась война. 16 ноября отец уехал в эвакуацию в Йошкар-Олу, а вскоре, вернувшись в Москву, стал рядовым строителем на возведении гостиницы «Украина». Репрессии властей на отца очень подействовали: он стал болеть, участились микроинсульты, и в 1958 году он скончался. Много лет прошло с того времени, я и сама сейчас пребываю в преклонном возрасте. Я тоже много пережила, перечувствовала, и мне очень обидно за отца: честнейший человек, преданный своей профессии, он пострадал невинно. Я горжусь им, потому что дело всей его жизни – построенные дома, заводы, дороги – и поныне служат людям.

…Я очень люблю Москву, и прежде всего ту ее часть, с которой связаны мои детство и юность. Многое осталось в памяти на всю жизнь. В 30-е годы мы жили в Лубянском проезде, в доме 3/6. Часть корпусов выходила на Мясницкую (потом улицу Кирова), часть на Лубянский проезд (потом улицу Серова). Теперь они называются опять по-старому. Это тот самый дом, в котором жил и покончил с собой Владимир Маяковский. Мы жили с ним в соседних корпусах нашего большого двора. Я помню 14 апреля 1930 года. Мне было тогда шесть лет. Погода в тот день стояла какая-то мрачная, был пасмурный, бессолнечный день. В большущий двор выходило много окон. И вдруг я слышу крики: «Маяковский застрелился!..» Шум, суета, люди на мотоциклах…

Мы с мамой, как и все соседи, выбежали во двор, нам было любопытно, что произошло, приехала какая-то машина. Что же на самом деле случилось тогда в квартире поэта, до конца не ясно и до сих пор. Много прочитала я на эту тему: Полонская, Брики, любовь, ревность, ЧК… Но для меня великий поэт Маяковский, на плакат которого «Нигде, кроме как в Моссельпроме» мы, дети, бегали смотреть на соседнюю улицу Маросейку, остался на всю жизнь почти близким человеком. Никогда не забуду, как он, проходя мимо меня во дворе, останавливался и ласково со мной заговаривал. Может быть, потому, что, как я узнала спустя много лет, в Америке у него росла дочь примерно такого же возраста?

Моя мама была общественницей, в ее обязанности входило распределение талонов на одежду. Со слов мамы знаю о таком эпизоде: встретив ее как-то во дворе, Владимир Владимирович обратился с просьбой помочь получить талон на ботинки – его 46 размера в магазинах не было.

Мама выполнила просьбу поэта, и ботинки для него изготовили на заказ.

Хочу заметить, что при талонной, карточной системе в СССР я прожила довольно длительный период. Рядом с нашим домом, в Лучниковом переулке, был магазин, в котором по талонам мы отоваривались крупой, сахаром, хлебом. Помню такую деталь: если продавец отмечал в талоне покупку простым карандашом, а не чернильным, то некоторые этим пользовались, потому что отметку можно было стереть и получить товар второй раз.

Трудно жилось и во время войны, и после нее. В эвакуацию я попала в Казань, где стала студенткой авиационного института. Почти все мужчины были на фронте, а женщины, во многом заменявшие мужчин, не очень-то рвались на работы, особенно в колхозы, – не хотелось работать за палочки. Нас, студентов, посылали в деревню скирдовать хлеб. За один трудодень обещали по два килограмма пшеницы, но обманули: выдали по килограмму, а колхозницам всего по 100 граммов за трудодень. Помню, что я получила 47 килограммов пшеницы, но воспользоваться ею в Казани не смогла, так как заболела брюшным тифом. Вылечившись, перевелась из КАИ в МАИ и заработанное привезла в Москву. Всю зиму наша семья держалась благодаря моей пшенице: сначала пшеничную крупу слегка отваривали, потом пропускали через мясорубку, далее доваривали и ели эту мягкую, набухшую кашу.

Хочу сказать, что мой трудовой стаж начался еще до поступления в институт. В Казани я работала на мыловаренном заводе имени Вахитова, в цехе туалетного мыла. Мы делали туалетное мыло только одного сорта – розовое цветочное. Специальность называлась смешно – «колбасница». В мои обязанности входило резать проволокой на 100-граммовые куски выходящую из специальной мясорубки ленту мыльной массы и складывать их в ящик. Между прочим, я не согласна с теми, кто утверждает, что в годы после войны в стране не было никакой парфюмерии. На полную мощность работала знаменитая фабрика «Новая заря», выпускавшая любимые женщинами духи «Красная Москва». В гостинице «Москва», которую недавно сломали и потом заново отстроили, находился парфюмерный магазин «ТЭЖЭ», торговавший разнообразными товарами для женщин. На прилавках стояли духи не только «Красная Москва», но и «Белая сирень», «Ландыш серебристый», «Кармен» и разная другая продукция фабрик Москвы и Ленинграда. «Новая заря» была основана, между прочим, еще до революции французом Коти. Причем дамам угождали – духи делились на стойкие и нестойкие. Стоили они по тем временам недорого, в пределах трех-пяти рублей. Особенно популярной была пятирублевая «Белая сирень», за которой тогда очень гонялись.

Кстати, производством всей парфюмерии страны руководила известная Полина Жемчужина, жена Вячеслава Молотова. Она занимала должность начальника главка парфюмерии, который, как ни смешно это звучит, входил в Министерство пищевой промышленности.

Закончив в 1948 году МАИ, я десять лет отработала на авиационном моторостроительном заводе «Красное знамя», так называемом 500-м заводе в Тушино. Как специалист хочу отметить, что у наших самолетов во время войны был небольшой ресурс для полетов (всего лишь двадцать часов), и их часто сбивали немцы. После войны ученые-конструкторы и инженеры добились продления ресурса работы двигателей. Только уже для гражданской авиации. Помню, что мы все смены напролет стояли у испытательных стендов, следя за результатами испытаний. Радовались успехам – двигатели стали работать по сто часов, потом по двести. Но хотелось, чтобы они были еще мощнее. После испытания мы разбирали двигатель на детали и скрупулезно выискивали дефекты. Несмотря на усталость, работали по полторы-две смены подряд. Да, мы были патриотами и думали только о служении Родине.

Одно время я работала в Торговой палате на Ильинке. Всем коллективом мы думали над тем, как скорее перевести промышленность на мирные рельсы. Сегодня мою тогдашнюю работу назвали бы менеджерской. Я помню, что на совещаниях мы рекомендовали тем или иным заводам выпускать велосипеды, люстры, светильники, кастрюли, сковороды… После войны был дефицит бытовых товаров. А сегодня мы все это покупаем в Китае и других странах.

Хочу рассказать о своем горячо любимом муже Льве Абрамовиче Клячко, замечательном человеке, в 1999 году ушедшем из жизни. В счастливом браке с ним мы прожили 53 года, вырастив и поставив на ноги двух дочерей – Татьяну и Ирину. Обе они добились значительных успехов на научном поприще.

Лев Абрамович родился в 1917 году в Москве. После окончания в 41-м году физического факультета Московского университета работал в знаменитом ЦАГИ, затем в НИИ-1 и ЦИАМе, Центральном институте авиационной промышленности.

В 1949 году он защитил кандидатскую диссертацию, посвященную анализу гидравлики центробежных форсунок. Уже в этой работе, как считали специалисты, отражена одна из примечательных черт Клячко-ученого – интерес к нетривиальным, на первый взгляд, парадоксальным результатам. В 1967 году он стал доктором технических наук, профессором. Индивидуальный стиль его творческой личности привлек к Льву Абрамовичу молодых способных учеников, многие из которых сделали ученую карьеру. Долгие годы муж преподавал в Московском физико-техническом институте. При активном лидерстве Льва Абрамовича в ЦИАМе развивались исследования процесса горения в авиационных и ракетных двигателях. Открытия в этой области, сделанные тридцать пять лет назад, до настоящего времени опережают аналогичные исследования, проводимые на Западе. Конечно же, я горжусь своим мужем, крупным ученым, работавшим в области горения авиа– и ракетного топлива. Л. А. Клячко – автор более шестидесяти научных публикаций и трех монографий. Он удостоен многих премий, награжден орденами и медалями.

Как жаль, что прекрасный семьянин, любящий муж и отец, Лев Абрамович не дожил до радостного дня появления на свет нашей правнучки Сонечки.

2009

Данный текст является ознакомительным фрагментом.