И. Жуков, журналист, писатель Шолоховская высота

И. Жуков, журналист, писатель

Шолоховская высота

Мы знали о том, что в последнее время Шолохов редко встречается с журналистами. Бывают дни, когда врачи запрещают писателю встречаться с кем-либо. И поэтому, понятно, обрадовались, услышав по телефону от него, Шолохова:

– Приезжайте.

Как раз в тот день в Вешенской проходил районный партийный актив. В станицу приехал первый секретарь Ростовского обкома КПСС Иван Афанасьевич Бондаренко. Выступавшие говорили о планах, обязательствах, о том, как жить и работать в этом напряженно-славном году. Говорили кратко, деловито, как на рабочей планерке.

Михаил Александрович не смог прийти к станичникам, но его присутствие чувствовалось постоянно. Председательствующий объявлял: «Слово предоставляется товарищу Майданникову… Приготовиться товарищу Кривошлыкову».

Майданников – это из «Поднятой целины». Совхоза. Кривошлыков – из «Тихого Дона». Тоже совхоза. Так здесь наименовывают хозяйства. Жизнь и литература в этих краях благодаря Шолохову идет слитно, нераздельно, как чистые струи в реке.

Уже в «Донских рассказах» Шолохов круто развернулся к подлинной жизни. К жизни, известной ему до последнего донышка. Реальный, бурлящий мир вошел в его книги, нигде не потеряв глубины, точности и красок. Здесь трагедии не умалчиваются, а возвышаются одухотворенной чистотой, предельно обнаженным чувством и поступком, людскими судьбами. Он может писать лишь о том, что отозвалось в сердце и было наполнено потом годами беспощадного, неослабного труда.

Последняя встреча А.М. Горького с комсомольскими работниками… Среди участников встречи – Александр Косарев, в то время первый секретарь ЦК ВЛКСМ. Горький говорит о строительстве новой жизни и задачах литературы. Он строг и требователен в суждениях. Явную досаду вызывают у него некачественный труд, поверхностное знание жизни некоторыми литераторами. Но здесь же Алексей Максимович сделал существенную оговорку:

– Но не все у нас плохо. Не все плохо. Вот «Тихий Дон» – это уже настоящая вещь…

У Шолохова не встретишь слов округленных, ленивых, не найдешь избитых, клишированных ситуаций. Мгновенно впечатляющая образность. Писатель никогда не удивлял читателя торопливым захлебом многочисленных замыслов. Наверное, только так и можно добиться совершенства и глубины. Даже над небольшой заметкой он работает по-писательски тщательно, выверяя каждое слово.

Товарищи высоко ценили в Шолохове эту предельную честность в литературном труде. Николай Островский, закончив роман «Рожденные бурей», писал своему другу в Вешенской:

«Я хочу прислать тебе рукопись первого тома «Рожденные бурей», но только с одним условием: чтобы ты прочел и сказал то, что думаешь о сем сочинении. Только по честности – если не нравится, так и крой! Кисель, дескать, не сладкий и не горький. Одним словом, как говорили в 20-м году, – «мура». Знаешь, Миша, ищу честного товарища, который бы покрыл прямо в лицо. Наша братия, писатели, разучились говорить по душам, а друзья боятся «обидеть». И это нехорошо. Хвалить – это только портить человека. Даже крепкую натуру можно сбить с пути истинного, захваливая до бесчувствия».

У шолоховской высоты неуютно и боязливо всякому равнодушию, бездушной поделке, формальному изыску, куцеглазой неправде. Он жил и живет со своими героями, он шел и идет с народом по трудным, но единственно верным тропам утверждения нового мира, никогда не отстраняясь от главного в жизни и не замыкаясь в изолированный книжно-литературный мирок. До обидного мало он говорит о собственном труде, о секретах литературного мастерства. Может быть, потому, что считает дело исполненным и решенным, когда закончена книга. А дальше – пусть судят читатели и критики.

Василий Шукшин, побывав в Вешенской, с запоздалой болью говорил потом, что зря распылялся и нередко терял время в суете, работая многопольно, в различных жанрах и видах искусства. Шолоховская жизнь, шолоховское поведение в литературе, как он сказал, и есть то настоящее, чему стоит подражать и следовать.

И вот мы у Шолохова. На рабочем столе – стопки книг, газеты, письма. Почте Шолохова позавидует любая газета. Люди со всех концов нашей страны делятся с ним своими радостями и бедами, говорят простые и ясные слова о своей любви к его творчеству, его книгам, его героям, к нему – писателю-коммунисту, депутату Верховного Совета СССР всех созывов. Пока ждем Шолохова, успеваем посмотреть кое-что из книжной почты. Космонавт Георгий Шонин подписал свою книжку «Самые первые»: «М.А. Шолохову с низким поклоном на память о моих друзьях и товарищах». Еще одна книга, подаренная Шолохову бывшим журналистом «Комсомольской правды» Анатолием Иващенко, – «Журавлиный камень».

…Шолохов ведет разговор непринужденно, открыто, с юмором.

Один из вешенских товарищей, участник нашей беседы, рассказал, как он с группой школьников ездил в Киев. На Крещатике растерялись и нарушили правила движения – пошли на красный свет. Их остановил милиционер. Хотел было оштрафовать, но потом узнал, откуда они, забыл про все и стал расспрашивать о Вешенской, о Шолохове. Все приговаривал: «Надо же, из самой Вешенской?»

– Так и не взял штраф? – улыбаясь, спросил Михаил Александрович.

– Не взял.

– Зря. Лучше было бы, если бы он расспросил про Шолохова, а штраф все-таки взял. Так интереснее.

Шолохов говорит не спеша. Скажет несколько фраз – задумчивая пауза. Беседуя с ним, заново открываешь давнее понятие: образное мышление. Таким – в образах, сюжетах, картинах, красках – видит мир Шолохов. Из памяти вызывается как бы кусок жизни. Ее верный, правдивый сюжет. На глазах событие обрастает деталями, подробностями, вновь рождается силой памяти, воображения, мысли.

В Вешенской несколько дней находился профессор Ольстерского университета Б. Мэрфи. Шолохову нравится серьезный интерес ученого к стилевым особенностям «Тихого Дона».

– Вчера беседа была очень интересной. Дотошный англичанин текст «Тихого Дона» знает лучше меня. Я ведь его читал, пока писал. (Заметим: Шолохов и много лет спустя обращался к страницам «Тихого Дона», непрерывно их совершенствовал, добиваясь наивысшей выразительности. Эта работа ждет еще углубленного научного исследования.)

У профессора и его сотрудников ряд вопросов по тексту, – продолжает Михаил Александрович. – Многое им непонятно из донского диалекта. Они делают текстологические сноски и дают исторические справки к роману. Очевидно научное издание книги. Вот приехали посоветоваться, кое-что уточнить… Нужное дело. Надо им помочь. Вот, скажем, строка из романа:

«Ласковым телком притулялось к оттаявшему бугру рыжее потеплевшее солнце». Что такое «притулялось»? – спрашивают. Хотят добиться точности в переводе, а это непросто. В романе дан список казненных подтелковцев. Тоже вопрос: «Почему трое безымянны?»

Рядовой их читатель слабо усваивает историю гражданской войны. Англичане принимали прямое участие в интервенции на Дону. Была здесь их военная миссия под руководством бригадного генерала Бригса. Они в переводе на английский выбросили все это. По всей видимости, неудобно: как-никак снабжали белую гвардию оружием, танками, обмундированием. В 20-м году я еще носил трофейную английскую шинель. Винтовки, пулеметы, орудия, гаубицы поставляли. Теперь вспоминать им об этом неудобно.

Шолохов не только прекрасный рассказчик. Он спрашивает и умеет слушать. Как там на БАМе, Атоммаше?

С пытливой заинтересованностью Шолохов слушает рассказ о молодых ребятах, их горячих буднях. Замечает:

– Это хорошо. Кому жить, кому пользоваться этим – тому и строить. Комсомольский закон.

На одном из наших вопросов задержал взгляд. Задумался. Потом спросил:

– А почему вас интересует поездка на фронт летом сорок первого?.. В том, что писатели поехали на фронт, ничего героического не было.

Помолчали. Но потом так получилось, что, о чем бы ни шел дальше разговор, Шолохов снова и снова возвращался к той поездке. Вспоминал ее в деталях, фактах:

– Когда мы ехали на фронт, нас вызвали в Главное политическое управление и сказали: «Смотрите, товарищи писатели, не посрамите земли русской». С таким наставлением мы поехали.

Кинохроника тех лет запечатлела приезд Михаила Шолохова, Александра Фадеева, Евгения Петрова в действующую армию, которой командовал в то время генерал-лейтенант, а впоследствии маршал Советского Союза Иван Степанович Конев. Наверное, у киношников было четкое репортерское задание: показать, что в грозный час наши лучшие писатели – в действующей армии, с воюющим народом. У камеры короткий шаг. Бодрый, уверенный тон. В кадрах – минуты фронтового затишья. Солнце в августовской листве. Взгляд киноленты обрывается на взгорье армейского наблюдательного пункта. И вот в разговоре с Шолоховым мы еще раз убеждаемся, что самое важное осталось за кадром: недостает тяжелых и долгих солдатских будней, пыли, подвига и горя войны. Уже в ту поездку Шолохову пришлось побывать в самом пекле, на полюсе мужества – в солдатском окопе.

– Вот такой эпизод… Нужно было перебраться на командный пункт полка. А немец вел огонь по площадям, все усиливая его. И место вроде неприметное, но «рама» надыбала наше движение. Огонь стал довольно плотный. А надо идти. Взял я красноармейцев, пошли. Наше движение заметили – накрыли огнем. Залегли. Красноармеец грызет горбушку, говорит: «Убьет, товарищ Шолохов. Давайте возвертаться». Я – молчок. Он же ведет. Он знает, что делать. А дальше – открытое место. Не пройдем. Переждали чуть, вернулись. Но идти-то надо. Кто начинал, тому и идти. Снова пошли. Удачно. Встретил нас командир полка. Обрадовался. А тут как раз звонок ему от комбрига: «Ты боишься ближнего боя, такой-сякой…» А какой тут ближний бой? Открытая местность. Как поднимаешься, так и кладет автоматный и пулеметный огонь – кинжальный…

Шолохов рассказывает тихо, спокойно, без нажима, как будто вызывает из памяти и снова переживает незабываемое. Слушаешь его и вздрагиваешь от мысли: все могло случиться, война есть война. На передовую под вражеским огнем пробирался вместе с солдатом не юноша, исполненный отваги, а писатель, уже названный великим во многих странах мира. Писатель, поседевший над страницами «Тихого Дона» и «Поднятой целины». В тяжкий час он становится солдатом. Он делит с народом-воином нелегкую судьбу.

Таким путем добывался материал для «Науки ненависти», «Они сражались за Родину», «Судьбы человека» – наших правдивых книг о войне.

Уже на второй день войны писатель переводит в Фонд обороны СССР Сталинскую премию, полученную им за роман «Тихий Дон» весной 1941 года. В телеграмме, направленной в ЦК партии, он выражает готовность в любой момент «встать в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии и до последней капли крови защищать социалистическую Родину».

В самые трудные дни под Сталинградом Шолохов скажет одному из солдат:

– Хочется хорошее написать. Вот хожу по окопам, присматриваюсь, учусь у вас, изучаю солдатскую жизнь, бывальщину. А потом напишу. Обязательно напишу.

И солдаты доверчиво открывали Шолохову свою душу. Фронтовой окоп был главной точкой прикрепления писателя Шолохова в те суровые дни. Надо быть лицом к лицу с войной, чтобы написать такими все видящими словами:

«Горящий танк, с взревевшим словно от нестерпимой боли мотором, повернут под прямым углом, ринулся в сад, пытаясь сбить пламя о ветви поверженного огнем густого вишенника.

Ослепленный и полузадушенный дымом водитель, наверное, плохо видел: на полном ходу танк попал в пустой, заброшенный колодец, ударился о выложенную камнем стенку и, накренившись, приподняв дышащее перегретым маслом черное днище, так и застыл там, обезвреженный, ожидающий гибели. Все еще с бешеной скоростью вращалась левая гусеница его, тщетно пытаясь ухватиться белыми траками за землю, а правая, прогибаясь, повисла над взрытой землей, бессильная и жалкая».

Маршал Конев так скажет о встрече в сорок первом, в самое трудное для Родины время:

«Не скрою, в те дни это было для нас большой моральной поддержкой. Кроме всего прочего, это создавало уверенность, что передовая наша интеллигенция готова до конца разделить нашу участь и, веря в окончательную победу, выдержать тот страшный натиск немцев, который уже привел их на дальние подступы к Москве».

У рукописей Шолохова тоже фронтовая судьба. В спешке отступления не смогли их вывезти. В тот день погибла мать писателя… По какой-то чисто фронтовой, невероятной случайности рукописные страницы «Тихого Дона», разбросанные по улице и обреченные на гибель, нашел наш офицер-танкист. То было самое необычное хранилище на свете!.. Всю войну этот бесценный архив возили в боевом танке. И только после победы, осенью сорок пятого, танкист передал рукописи в Вешенскую.

Здесь тоже вышла досадная оказия. Этот славный офицер оказался настолько скромным человеком, что, передав архив и рассказав, как все было, он тут же ушел, не назвав своей фамилии. А жаль. Найти бы этого человека, броней защитившего одно из самых дорогих народных достояний.

До войны столичные журналисты не без удовольствия рассказывали о том, что на пути в Вешенскую их подстерегают различные природные неожиданности: снежные метели, осенняя распутица, дождь и грязь, бурное весеннее половодье тихого Дона. В общем так оно и было. Добраться до Вешек в непогоду в то время было не так-то просто. Но журналисты приезжали и уезжали, а Шолохов жил в Вешенской.

Самое удивительное то, что Шолохов никогда не жаловался на бездорожье, трудности и отдаленность от столицы. А с годами мало кому известная казачья станица словно выплыла на простор большой жизни и теперь видна отовсюду.

У художника нет легкого успеха, легкой славы.

– Молодые писатели шлют свои книги, большей частью – рукописи, – рассказывает Михаил Александрович. – Есть проблесками талантливые ребята. Но и среди них нередко – чуть напечатали, он уже писатель, непомерные требования. Работа уже в сторону…

Здесь есть смысл напомнить.

В двадцать четвертом году, проработав несколько лет в Москве, Шолохов возвращается в родные места. К этому времени у него уже много друзей среди комсомольских, пролетарских писателей. Литературная слава Шолохова уже густо прочерчена, но главный, невероятный по масштабам труд еще впереди: работа над «Тихим Доном», «Поднятой целиной» – эпосом социалистического реализма.

Этот факт навсегда в комсомольской летописи. Впервые имя Шолохова сверкнуло ярко и своеобычно на страницах комсомольских газет: «Молодой ленинец», «Юношеская правда», «Комсомольская правда» и журналов «Молодая гвардия», «Комсомолия», «Журнал крестьянской молодежи».

Первый номер журнала «Комсомолия»… На обложке – красные знамена в языках пламени. На фоне пламени и знамен – название журнала. Среди авторов первого номера: М. Шолохов – «Бахчевник»…

В редакцию журнала «Октябрь» Шолохов присылает первый том «Тихого Дона». Некоторые из членов редколлегии, не читая, предлагают сократить книгу. Может быть, еще и потому, что отпечатана небрежно, без всяких интервалов, на плохой бумаге. В машинке нет даже восклицательного знака. Шолохов вписывает его от руки.

Страницы «Тихого Дона» написаны самыми разными чернилами: синими, фиолетовыми, красными, а иные страницы даже карандашом. Захваченный потоком мыслей, Шолохов уже не думал о том, чем писать. Что было под рукой, тем и записывал, утоляя жажду творческого нетерпения, поэтическое волнение.

В Вешенской он никогда не испытывал одиночества. С каждым днем крепла его дружба с рабочими и колхозниками, партийными работниками. Он был в самой гуще жизни, у хлебного поля, душой и сердцем разделяя с тружеником, солдатом горечи неудач, торжество побед.

Не только в Вешенской, но и в Миллерове, в хуторах и станицах вам покажут новые предприятия и школы, новые фермы, где для шолоховских стараний очень велика. Нередко приходилось отрываться от рабочего стола, быть «ходоком» от станичников в Москве.

Одному из своих корреспондентов Шолохов рассказал о работе над «Поднятой целиной»:

– Я закончил главу о соцсоревновании, принес в райком, прочел. Была у меня неясность, какую бы норму выработки взять для Кондрата Майданникова. Товарищи обсудили это и посоветовали: загнуть норму надо, чтобы было на что равняться. Я загнул. После мне писали из колхозов: «А не много вспахал, соревнуясь, Кондрат?»

Конечно, дорога от жизни к роману не всегда была такой прямой и короткой. Да и по пути в райком Шолохов наверняка знал, какую норму надо «дать» Майданникову. Чувствуется, Шолохову просто приятно сделать соучастниками творчества своих верных партийных товарищей: тогдашнего секретаря райкома партии Лугового Петра Кузьмича и председателя райисполкома Логачева Тихона Андреевича.

В дни, когда вся страна обсуждала проект новой Конституции, Михаил Александрович сказал в печати свое веское слово одобрения:

– Сегодняшний день Советской страны – счастливый день. Однако, когда мы говорим «счастливая жизнь», это не означает «легкая жизнь». Многое еще предстоит сделать. Многие трудности преодолеть. Именно за такую активную, созидательную жизнь боролись, страдали и гибли герои моих книг. У них сложные судьбы. Но я думаю, что плох тот писатель, который приукрашивает действительность в ущерб правде.

Три часа с Шолоховым – как три минуты. Благодарим и расстаемся.

Этот рассказ хотелось бы закончить записью читателей в доме-музее М.А. Шолохова на его родине – хуторе Кружилине.

«Есть в Ваших краях цветок бессмертник. Как расцветет он, так и остается долго нежным, ласковым, но стойким и неувядающим даже в сухую пору. Вот так и Ваши произведения трогают и волнуют долго, на всю жизнь, сердца людей и в радостные, и в тяжелые времена. Они тоже никогда не увянут, как бессмертники – вольные степные цветы…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.