Весна 1957
Весна 1957
…Отец Лемана погиб в результате несчастного случая, мама — во время бомбёжки. Бедный Йозеф долго мыкался по чужим углам, потом подался в Ренёвичи, где устроился на сахарозавод. Оттуда отправился в Люблин, работал механиком в местном таксопарке. А в 1954 году нелегально перебрался в Германию…
Богдан без устали зубрил легенду, как бы реконструируя свою мифическую память. Только мало всё выучить наизусть, нужно ещё уметь всплепую опознавать и точно описывать те места, где рос Леман. Вместе со своим куратором Богдан часами гулял по улицам, осматривал дома, которые фигурировали в легенде. Ему даже пришлось познакомиться со всей технологической цепочкой сахарного завода, где когда-то подростком трудился его «прототип». Осмотревшись в Люблине, будущий «Леман» был вынужден также побывать в Лейпциге, где некогда жила его тётушка.
По прибытии в Восточный Берлин ему довелось поработать сперва листорезом, потом диспетчером в гараже, обслуживающем советское представительство при правительстве ГДР. Потом он практиковался в качестве переводчика в ДИА — представительстве советского Министерства внутренней и внешней торговли. Работа была непыльной и оставляла достаточно времени для занятий другими вещами. Во время краткосрочных поездок во Франкфурт или Мюнхен Леман-Сташинский обслуживал «мёртвые пункты» — тайники, сам работал «почтовым ящиком»: передавал инструкции Центра, деньги законспирированным агентам, принимал от них шифровки. Однажды по поручению куратора целый день провёл неподалеку от одной военной базы западных немцев, тупо фиксируя номера всех проезжающих армейских машин.
Языковая среда активно пополняла словарный запас, плохо давались лишь некоторые диалекты, особенно саксонский, зато местные нравы, обычаи, традиции Сташинский впитывал с лёгкостью. Он оказался способным, восприимчивым учеником, понимая, что осуществляется болезненная имплантация в чужую и опасную среду. Но инструкторы не напрасно учили: ты должен быть убедительным во всём, особенно в мелочах, чтобы не попасть впросак.
Он наизусть знал цены на бензин, на продукты, сигареты, шнапс, пиво, газеты, спички, соль и сахар, где подешевле можно купить костюм, каков обычный размер чаевых. Помнил элементарные премудрости хорошего тона: на столе в ресторане нож лежит справа, вилка слева, перекладывать приборы без необходимости не следует, не чавкать, пользоваться салфетками. В ватерклозетах не газетой пользоваться, а исключительно туалетной бумагой. Сидя за рулём, уступать дорогу пешеходам.
Порой практические уроки оперативной работы напоминали ему забавные детские игры: тайники, явки, пароли. Наставники подсказывали, как обнаружить слежку, как самому уходить от наблюдения. Делали замечания, отмечая промахи: так никуда не годится, всё слишком явно, лишний раз не оборачивайся, лишний раз не ускоряй походку, не показывай, что заметил наружку, думай, как аргументированно остановиться перед витриной или киноафишей…
Сташинский без проблем сходился с людьми, легко завязывал знакомства с девушками. И в общем-то не жалел о сделанном когда-то и кем-то для него профессиональном выборе. При этом понимал, что освободиться от данных прежде обязательств невозможно.
К очередной поездке в Германию весной 1957 года сотрудника 13-го секретного отдела 1-го Главного развед-управления КГБ СССР Лемана-Мороза-Сташинского готовили с особой тщательностью. Предупредили, что новые документы он получит уже на месте.
В Дюссельдорфе его встретил резидент, назвавший себя Сергеем.
— Блестящая работа, — оценил он мастерство лубянских умельцев, передавая Богдану новенький паспорт на имя Зигфрида Дрегера. И даже позволил себе шутку: — Даже лучше подлинника… Недостаёт последнего штриха: подписи владельца. Давай-ка сперва потренируйся на бумажке, а потом уже поставишь свой автограф в паспорте. — Когда подпись «Дрегера» украсила документ, Сергей изложил план дальнейших действий: — Отсюда едешь в Эссен, где в районе Гаарцопф проживал настоящий Дрегер. Оглядись, погуляй по городу, позаглядывай в ближайшие магазинчики, присмотрись к его дому на Ромбах. На всё про всё — пара-тройка дней, время нынче дорого. Вот билеты и командировочные, «герр Леман». Не шикуй. Оттуда переберёшься в Мюнхен. Там по документам Дрегера остановишься в отеле «Грюнвальд», это недалеко от железнодорожного вокзала. И сразу же начнёшь работу по «объекту». Лев Ребет. Слыхал о таком деятеле? Нет? Ну, не беда, со временем узнаешь о нём всё, больше, чем даже его жена Дар ка. Вот его установочные данные: «Ребет Лев Михайлович, родился 3 марта 1912 года в Стрые на Львовщине в семье почтового урядника. Учился в еврейской начальной школе. — Сергей многозначительно хмыкнул. — Потом в украинской польской общеобразовательной школе. Окончил факультет права Львовского университета. В 22 года стал районным руководителем ОУН в Стрые. Целых три дня, — Сергей опять ухмыльнулся, — был даже заместителем премьер-министра в правительстве Стецько. Во время войны — Освенцим. С 1944 года живёт в Мюнхене, был главным судьёй в ОУН у Бандеры. Сегодня с ним враждует. Защитил докторскую диссертацию, профессор права в Украинском свободном университете в Мюнхене, редактирует журнал «Украинский самостийнык». Теоретик, автор ряда книг, многочисленных статей… Ну, с национальностью — всё понятно, а вот по вероисповеданию — грекокатолик… Так-то. Впрочем, это особой роли не играет. Что ещё? Обрати внимание на особые приметы: крепыш среднего роста, энергичная походка, бритоголов, носит очки. Как правило, прикрывал лысину легкомысленным беретом… Да, вот ещё выписки из его научных трудов. Полистаешь на досуге. Хотя это тебе вроде бы и ни к чему… Так, для общего развития, как говорится. Усвой главное: Ребет — наш злейший враг, антикоммунист, негодяй и мерзавец. Твоя основная задача на сегодня — взять этого профессора «под колпак», вести с утра до ночи, досконально изучить его образ жизни, манеры, привычки, круг общения, маршруты передвижения, даже кулинарные вкусы…
Вечером, оставшись один в номере, Богдан ради любопытства по диагонали пробежал выписки из статей Ребета: «…Украинский народ, будучи в Восточной Европе народом с самой древней земледельческой культурой, имеет основания стать образцом политической культуры для всего сообщества и вместо тирании, которую столетиями на Востоке насаждала российская — белая и красная — империя, показать пример современного демократического государства, где свобода и достоинство человека не пустой звук…»; «…B 1941 году С. Бандера по непонятным причинам не принял активного участия в построении украинской самостоятельной жизни и в революционной жизни на Украине, а послал туда из эмиграции, так сказать, только своё имя… Сам С. Бандера не пошёл с походными группами на Украину, оставаясь в эмигрантском подполье в самый ответственный момент, когда решался вопрос отношения ОУН к гитлеровской политике… пошёл на переговоры с представителями нацистской власти… Фактически добровольно отдался в руки гестапо…».
«Да ну их к чёрту! — Богдан скомкал листочки, оставленные Сергеем. — Пусть они между собой хоть до смерти перегрызутся. Мне-то что с того…»
Ровно в 7.30 «герр Дрегер» вышел из мюнхенской гостиницы на утреннюю прогулку. Одет он был подчёркнуто аккуратно, неприметный костюм, серая рубашка, галстук — одним словом, глаз не задержится. Побродил на улице Франца-Иосифа, миновал Дахауэр и Шютцен-штрассе, вышел на площадь Карла, сделал круг у знаменитой пивной «Штахус» (Святого Евстафия), заглянул в ближайшие лавки, задержался на трамвайной остановке. Потом не спеша прошёлся мимо затесавшегося в нише между двумя магазинчиками скромного подъезда дома номер 8. Именно через него можно было попасть в редакцию ребетовского журнала «Самостийнык».
Собственно говоря, за всей этой площадью и редакционным подъездом «герр Дрегер» мог легко наблюдать из окна своего гостиничного номера. Но уличные впечатления давали несравнимо больше информации. Тем более ему необходимо было абсолютно точно отследить весь маршрут передвижений Ребета, время, во сколько этот деятель появляется в своём журнале, когда покидает редакцию, где, в конце концов, изволит проживать.
В первое утро господин редактор на Карлсплац так и не появился. Дневная и вечерняя прогулки тоже не дали «Дрегеру» никакого результата. На следующий день Богдан решил не менять свой график — утренняя прогулка с 7.30 до 10 утра, потом — наблюдение в обеденное время и в промежутке между 3 и 5 часами дня.
Повезло ему лишь на третий день — издалека заметил выходившего из подъезда Ребета и проводил его до самой остановки. Когда доктор поднялся в трамвайный вагон, «Дрегер» подсуетился и тут же оказался рядом. Пристроившись прямо за спиной «объекта», Сташинский неожиданно разнервничался: то надевал солнцезащитные очки, то резко сдёргивал их, думая, что они-то как раз его и демаскируют и выдают с головой. Потом, при появлении кондуктора, замешкался, не сообразив, сколько следует платить за билет — то ли 25, то ли 30 пфеннигов. Обнаруживать своё незнание — значит, привлекать лишнее внимание, а это уж и вовсе ни к чему… В общем, напереживался. Успокоился, только когда Ребет покинул вагон и направился куда-то в сторону жилого квартала у Швабинга. Дальнейшая нехитрая проверка подтвердила, что именно там доктор и живёт.
Одобрив его отчёт, Сергей чертыхнулся по поводу эмигрантов:
— Нет, ты только посмотри, даже в Мюнхене эти паразиты живут припеваючи, чувствуют себя как дома… Правильно говорят: горбатого могила исправит. Я, Олег (Сергей знал его под этим именем), уверен: этих нелюдей уже не переделаешь, учить их уму-разуму, в чём-то переубеждать — напрасный труд. Никто же из них никогда не признает свою вину. Все чистенькие. А главные закопёрщики — их ватажки, атаманы хреновы, только сбивают людей с толку. С такими вообще разговор должен быть короткий — устранить, ликвидировать к чёртовой бабушке! Не станет их — всё нормализуется, вот увидишь! Большинство хохлов домой запросится, на коленях приползут, умолять станут. Мамой клянусь…
…Пять лет спустя, давая показания в суде по убийствам Ребета и Бандеры, Богдан Сташинский утверждал, что, ведя наблюдение за первым из «объектов», он ничего не знал о конечной цели этой операции, считая себя обычным «топтуном», которому поручен сбор дополнительных сведений к имеющейся «установочной информации».
Пока же можно было с лёгким сердцем покидать треклятый Мюнхен и возвращаться в Восточный Берлин. Перед отъездом «герр Дрегер» не преминул заглянуть-таки в легендарный биргартен[25] «Штахус». Разве можно было себе отказать в удовольствии отведать знаменитого баварского пивка в заведении, которое привечало всех алчущих уже в течение двух веков?! Кто знает, когда ещё выпадет такой случай? И выпадет ли вообще?..
Данный текст является ознакомительным фрагментом.