Гимназия и школа Елизаветград. 1910-е Москва. 1940-е

Гимназия и школа

Елизаветград. 1910-е Москва. 1940-е

Андрей обучался в советской школе («Сталин – наш друг и учитель»), Арсений – в классической гимназии («Veni, vidi, vici»).

Это была частная гимназия Мелетия Карповича Крыжановского, «укомплектованная» очень хорошими преподавателями. Хотя гимназия была классической, преподавание естественных наук также было поставлено отлично; физический кабинет, химическая лаборатория хорошо оборудованы, различные коллекции – насекомых, минералов – были велики, их часто показывали гимназистам. Крыжановского гимназисты называли «Мелетием Шестиглазым», поскольку он носил две пары очков…

Арсений Тарковский признавался:

Я очень плохо учился. Легко все запоминал, но учиться очень не любил. Иногда мне везло. Как-то я сдавал экзамен по алгебре, меня пригласил к себе учитель математики, и у него над столом стоял словарь Брокгауза. И там была статья про алгебру. Я ее списал и сдал экзамен.

И в этом плане Андрей пошел по стопам отца – он тоже плохо учился, постоянно прогуливал уроки и вообще большую часть времени проводил на улице, порой в весьма сомнительных дворовых компаниях.

Сестра вспоминает:

За восьмой год, в табеле у Андрея стоят преимущественно «тройки»: из двенадцати предметов только три «четверки». Таким образом он довлачился до десятого класса.

В какой-то момент Андрея за неуспеваемость и конфликты с учителями хотели даже исключить из школы, но спасла учительница истории Фаина Израилевна Фурманова, чувствовавшая в пареньке сильный независимый характер, понимавшая его потенциальный дар, который еще искал своего воплощения. Она была классной руководительницей параллельного 10-го «Б» и забрала Тарковского в свой класс под личную ответственность.

Но вернемся к отцу. Проучившись три года в гимназии, Арсений перешел в 6-ю группу трудовой школы, которая только что тогда организовалась.

Двумя классами старше Арсения в гимназии учились Николай Станиславский,[43] ставший впоследствии знаменитым чтецом, Юрий Никитин, также избравший актерскую стезю и Михаил Хораманский, уехавший в Польшу и прославившийся там как беллетрист.

Тарковский вспоминает:

Хораманский был нашим учителем. Он писал стихи «по-людски», переводил с французского Верхарна и символистов, он был первый, кто показал мне и объяснил хоть краешек «новой поэзии». Юра Никитин и Коля Станиславский были театралы, потом они и стали актерами. Я тоже немного увлекался театром, даже играл на сцене, но это увлечение навсегда и бесследно прошло.

Увлечение театром, очевидно, связано было и с тем, что украинский драматург И. К. Тобилевич (Карпенко-Карый) женился на тете Арсения, родной сестре Александра Карловича – Надежде. Братья Тобилевича, актеры Афанасий Саксаганский и Садовский организовали свою театральную труппу, пригласили актрису Заньковецкую и давали спектакли не только на Украине, но и в столичных городах. В Петербурге на этих спектаклях бывал даже император Александр III. В честь тетки Надежды земля Тобилевича была назвала «Хутор Надия».

«Я тоже немного увлекался театром, даже играл на сцене», – скромно замечает Арсений Тарковский. К сожалению, не осталось зрительских свидетельств его «лицедейства». Андрею в этом смысле повезло больше. Его одноклассники оставили подробные воспоминания о вхождении будущего гения кинорежиссуры в царство Мельпомены.

Рассказывает Владимир Куриленко:

Мы поставили <.> несколько одноактных чеховских пьес и задумывали какую-нибудь большую сценическую работу. Нужную идею, с восторгом принятую всеми, принес руководитель молодежной театральной студии, которую мы начали посещать, Иван Михайлович Илягин – профессиональный актер и режиссер, своей худобой и красивой седой головой напоминавший Станиславского. Он предложил нам поставить пьесу в 4-х действиях. Она называлась «На той стороне». <.> Пьеса была что надо! Со шпионами, белогвардейцами, эмигрантами, контрразведчиками, ресторанными певичками, красивыми дамами, со стрельбой, арестами и допросами. Действие разворачивалось, по-видимому, в оккупированной японцами Манчжурии, куда был заброшен храбрый советский разведчик. В пьесе была занята, по меньшей мере, половина нашего класса, да еще пригласили ребят из 10-го «Б». В спектакле участвовали также девочки из соседних школ.[44] Как часто бывало в те годы, режиссера Ивана Михайловича куда-то «перебросили», и начатую им работу заканчивал большой любитель театра, студент Плехановского института Борис Белов, ставший впоследствии видным экономистом, профессором.

Мы с невероятным увлечением работали над спектаклем. Репетиции шли или в школе после уроков, или на квартире у Игоря Смурыгина, или на настоящей, хоть и небольшой сцене Дома пионеров, размещавшемся в бывшем купеческом особняке на Большой Полянке. Там же, по договоренности со школой, нам разрешили устроить премьеру.

Не было предела нашей радости, когда мы узнали, что сможем получить все необходимые костюмы и даже кое-что из декораций из настоящих театральных мастерских. Помимо этого мы обзавелись появившимися в продаже револьверами, которые заряжались глиняной пробкой с порохом и грохотали не хуже настоящих.

Андрей играл белоэмигранта Нецветаева, завербованного японской разведкой. <…> И вот наконец состоялась премьера. Зал был переполнен. Помимо ребят и учителей из нашей школы, были приглашены старшеклассницы из двух соседних школ вместе с преподавателями, пришли и какие-то неизвестные люди. По тому – какая была тишина, как периодически зал, как принято говорить, «взрывался аплодисментами», мы поняли, что все идет замечательно, спектакль удался. Сразу после премьеры посыпались поздравления от учителей и побывавших на спектакле родителей. Какие-то приятные слова говорили директору нашей школы, который тоже чувствовал себя именинником. В стенных газетах трех школ появились восторженные отклики.

Мы ходили окрыленные. Уже на второй день после премьеры мы начали обсуждать новые планы. На этот раз было решено ставить пьесу Евгения Петрова «Остров мира». В этом спектакле я участия не принимал, поэтому не знаю, как шла работа над ним.