Марина Валерьевна Ганичева НАТАЛЬЯ БОРИСОВНА ДОЛГОРУКАЯ (1714–1771)
Марина Валерьевна Ганичева
НАТАЛЬЯ БОРИСОВНА ДОЛГОРУКАЯ
(1714–1771)
«Он один в сердце моем был...»
Наташа Шереметева, девочка резвая и веселая, была утешением отца и матери и надеждою их в старости. Графу Борису в год ее рождения исполнилось уже 62 года. С 1671 года и до самой смерти своей был он «государевым человеком», состоял всегда на царской службе. Начинал царским стольником, в тридцать лет был пожалован в бояре, в 1686 году ездил с посольством в Речь Посполитую, Австрию, где проявил себя незаурядным и хитрым дипломатом. Потом участвовал в Крымском и Азовском походах. Повидал граф и мир, и всякое иностранное диво. В 1697 году отправил его царь Петр в дальние страны в путешествие — «ради видения мореходных противу неприятелей Креста Святого военных поведений, которые обретаются в Италии, даже до Рима и до Мальтийского ордена». Московского вельможу принимали в Италии с почестями, он побывал в Венеции, его обласкали в Ватикане и принял папа римский. Потом проехал он через Сицилию и Неаполь и попал на Мальту, где ему торжественно вручили уникальную награду — алмазный Мальтийский командорский крест. Исполненный военными талантами, он на протяжении десятка лет при Петре командовал русской армией, был фельдмаршалом, героем Северной войны, героем Полтавы. Его боярское происхождение не позволяло ему пользоваться царской любовью, и он не был обласкан Петром, не входил в круг его приближенных. Однако Петр ценил Бориса Петровича за его умение добиваться победы, граф благодаря своей осторожности и обстоятельности никогда не спешил и стремился добиться удачного окончания баталии, только используя большой перевес в силах. Вся жизнь фельдмаршала была подчинена царской воле, Петр мало считался с его болезнями и желаниями. Шереметев очень любил Москву, но приходилось много времени проводить в новой столице, он умер в Москве и просил по завещанию похоронить свои останки в Киево-Печерской лавре. Но и последнее его желание не было исполнено. Петр исходя из своих соображений приказал похоронить фельдмаршала в некрополе Александро-Невской лавры.
Борис Петрович Шереметев был женат на Анне Петровне Нарышкиной, урожденной Салтыковой. И для него, и для нее это был второй брак. Каждый год жена приносила фельдмаршалу по ребенку. Первенцем был Петр, впоследствии владелец усадьбы Кусково, самый богатый помещик в России. Второй стала Наташа — дочка-красавица. Погодками родились любимый Наташин брат Сергей, сестры Вера и Екатерина. Семья была дружная, веселая, оттого и характер маленькой Наташи был мягким и уступчивым. В промежутках между баталиями фельдмаршал сумел составить большое состояние, немало способствовали этому его рачительность и прижимистость. Но в 1719 году он умер, оставив безутешную вдову с малыми детьми на руках. Наташе было тогда два года.
В том же 1719 году, в апреле, Петербург хоронил последнего сына Петра, наследника престола четырехлетнего Петра Петровича. Царь был безутешен. А между тем другой царственный мальчик, тоже Петр, веселый и здоровый, подрастал, внушая опасения самому императору. Это был внук Евдокии Лопухиной, сын царевича Алексея Петровича и вольфенбюттельской кронпринцессы Софии-Шарлотты. Мальчик тоже рано лишился родителей. Мать умерла при его родах, а отец был умерщвлен летом 1718 года при невыясненных обстоятельствах по приговору суда в Петропавловской крепости в Трубецком бастионе.
Петр Алексеевич подрастал, окруженный случайными учителями и лишенный внимания деда. Лишь после смерти своего наследника царь Петр стал обращать внимание на своего внука, не проявляя, однако, особой заботы о нем. Ни при каких обстоятельствах не собирался великий преобразователь оставить свой трон этому мальчику, за которым стояла вся старая знать, а значит, та Россия, которую он яростно выжигал и ненавидел. События в Зимнем дворце 29 января 1725 года перевернули жизнь всех царедворцев, да и всей России. Умер великий властелин, северный колосс. Умер, так и не оставив после себя наследников и не подписав своей воли. «Птенцы гнезда Петрова», новая знать была еще в силе, а потому ей удалось возвести на престол жену Петра Екатерину I. Но и тогда среди сановников уже раздавались голоса в поддержку законных прав прямого наследования, о бесспорном приоритете десятилетнего Петра Алексеевича занять престол деда. Однако силы были пока неравны.
Меншиков зорко следил за всем, что происходило во дворце и вокруг него.
Жизнь шла своим чередом, маленький цесаревич подрастал, и ему требовались наперсники в играх из хороших семей. Тут-то и произошло знаменательное событие — ко двору цесаревича был послан камер-юнкером семнадцатилетний Иван Долгорукий, юноша не по годам развитый, вельми красивый, уже многое повидавший, так как долгое время жил в варшавском доме своего деда, знаменитого петровского дипломата Г. Ф. Долгорукова. Здесь он насмотрелся на жизнь двора польского короля Августа II, любителя роскоши и всяческих развлечений. Несомненно, Иван приобрел там и весьма галантные манеры, и умение обращаться с дамами, и научился обхождению с разными людьми. Его отец, Алексей Григорьевич, человек весьма недалекий, но с большими амбициями, был вряд ли доволен таким назначением сына. Но все же Иван был приставлен к особе царского рода, да к тому же еще со всеми законными правами на престол, и батюшка втайне надеялся на будущую фортуну, способную поднять семейство родовитых Долгоруких на небывалую высоту. Похоже, что дружба цесаревича Петра и Ивана Долгорукова, хоть и поощряемая отцом, при этом была искренней. Петр, десятилетний мальчишка, конечно, с восторгом взирал на многоопытного Ивана, который играл с ним, был хорошим рассказчиком, приучал его к охоте, был неистощим на выдумку в развлечениях и забавах. Меншиков заметил это сближение и поспешил удалить князя Ивана от царевича, отправив поручиком в армейский полк. К весне 1727 года здоровье покровительницы Александра Даниловича, царицы Екатерины, значительно ухудшилось, и светлейшему приходилось тщательно выстраивать комбинации, дабы сохранить свое влияние при дворе. Он уговорил больную Екатерину подписать завещание, согласно которому она передавала престол Петру Алексеевичу, и при этом она дала согласие на брак своего наследника с дочерью Меншикова Марией. Светлейший, как всегда, рассудил здраво и хитро: теперь можно было не бояться, что Петр не простит ему подписи под смертным приговором его отцу, царевичу Алексею. Кто же будет преследовать собственного тестя?
Меншиков сам хотел развлекать юного наследника, в чем и преуспел, не жалея на это средств. Екатерина умерла, а на престол взошел юный Петр II. С первых же дней царствования придворная камарилья старалась удалить юношу от дел. Меншиков занимал Петра охотой и придворными празднествами, выписал для него из разных губерний лошадей, из Риги седло, от князя Ромодановского вытребовал в Петербург псовую охоту, кречетов, ястребов, окрестным петербургским крестьянам «публиковал», чтобы ловили живых зайцев, лисиц и приносили бы их в дом его величества, где им будут платить хорошие деньги. Император забавлялся, а Меншиков царствовал. Но дни его уже были сочтены. И хотя в начале царствования светлейшему пожаловали звание генералиссимуса и состоялось обручение Петра с Марией, однако настойчивым просьбам императора о возвращении к нему Ивана Долгорукого, давнего сердечного друга, пришлось все же уступить, а с возвращением долгоруковского клана ко двору и по многим другим причинам звезда князя Меншикова стала постепенно угасать.
Именно князь Иван и вся долгоруковская партия сыграли главную роль в низвержении «прегордого Голиафа» — князя Меншикова. Как будто ничего не понимавший в серьезных делах юный император на самом деле проявил удивительную твердость в удалении и ссылке Меншикова. 10 сентября 1727 года Меншиков был сослан в Раненбург, лишен чинов, орденов и княжеского достоинства. Весть об этом разнеслась быстро — тысячи экземпляров указов о ссылке князя были разосланы по всей России. Затем Меншикова со всей семьей, в том числе и царской невестой Марией, препроводили в Березов, знаменитый своими узниками глухой угол России.
Конечно, за столь решительными действиями императора стояла воля могущественных Долгоруких. Иван Алексеевич Долгорукий сразу после удаления Меншикова стал майором гвардии, обер-камергером и кавалером орденов Александра Невского и Андрея Первозванного.
Многие знатные семейства возлагали надежды на то, что Петр приедет в Москву венчаться на царство и во второй столице оживится жизнь. 9 января 1728 года император после обедни при пушечной пальбе выехал из Петергофа и 17 января прибыл в подмосковное имение князя И. Ф. Ромодановского, где всячески развлекался «на натуре», затем переехал развлекаться в село Всесвятское и только 4 февраля торжественно въехал в Москву. Император свиделся со своей бабушкой, Евдокией Лопухиной. При ней был учрежден особый придворный штат, и ей было назначено значительное содержание, однако ее не допускали оказывать влияние на государя. Долгорукие и другие фамилии всячески отгораживали царя от государственных занятий. Иван Долгорукий был неразлучен с царем, а у их клана возникла идея сосватать царю новую невесту, сестру Ивана, дочь Алексея Григорьевича, княжну Екатерину. Отец фаворита был человеком ума недалекого, заносчивым и тщеславным, оттого даже к своему сыну порой ревновал царя, стараясь всецело завладеть его вниманием и расположением. Общество наблюдало это неприкрытое желание утвердиться при дворе любым способом с неодобрением. Долгорукие заняли многие высшие государственные посты, заседали в Верховном тайном совете, получившем в это время огромные полномочия. Один из иностранных дипломатов писал, что в «Москве все ропщут на образ жизни царя, виня в этом окружающих его. Любящие отечество приходят в отчаяние, видя, что государь каждое утро, едва одевшись, садится в сани и отправляется в подмосковную деревню с князем Алексеем Долгоруким, отцом фаворита, и с дежурным камергером, и остается там целый день, забавляясь, как ребенок, и не занимаясь ничем, что нужно знать великому государю».
По Москве из уст в уста ходили слухи о похождениях царя вместе с Иваном, которого вряд ли можно было назвать образцом добродетели. Знаменитый князь М. М. Щербатов, историк и обличитель нравов своего времени, писал: «Окружающие однородны и другие младые люди, самим распутством дружбу его приобретшие, примеру его подражали, и можно сказать, что честь женская не менее тогда была в безопасности в России, как от турок во взятом граде». Вряд ли Москва привыкла к такому, но верно и то, что с петровских времен уже произошли серьезные перемены в нравах, и женщины уже более не чуждались совместного с мужчинами веселия и времяпрепровождения. Отец Ивана между тем желал для себя большего влияния на царя, а потому все-таки добился исполнения своего тайного решения. Испанский посланник дюк де Лирия в ноябре 1729 года сообщал в Мадрид о важной новости: «...вчера царь в присутствии великого канцлера графа Головкина, вице-канцлера барона Остермана и других министров и магнатов этого двора (которые имели предварительное приказание быть в доме князя Алексея Долгорукова) дал слово вступить в брак с княжной Екатериной, старшей дочерью сказанного Алексея. И так как в ближайший вторник именины сказанной принцессы, то уверяют, что в этот день будет совершено обручение с обычной торжественностью. Эта новость весьма поразила многих, даже тех, которые живут в круговороте министерства и двора, потому что хотя и предполагали, что это может случиться, но не думали, чтобы это могло состояться так скоро... Весьма недовольны все русские магнаты, которые не могут скрывать своего неудовольствия, что дом Долгоруких делается таким сильным». Отец Ивана все-таки добился своего, обручив четырнадцатилетнего императора со своей восемнадцатилетней дочерью, но Москва роптала, и во время обручения к дворцу были стянуты войска, а гвардейцы, которыми командовал Иван Долгорукий, стояли даже в помещении. Свадьба была назначена на 19 января 1730 года.
Желая остепениться вместе со своим душевным другом, присматривал себе невесту и Иван Долгорукий. Много всяких особ женского полу было бы счастливо отдать сердце и руку этому красавцу, еще более родителей готовы были отдать своих дочерей за всесильного фаворита царя. Однако за обручением царя последовала новость о том, что и Иван сделал предложение одной знатной девушке.
Ею была наша героиня — Наталья Борисовна Шереметева. Она едва оправилась от недавнего горя: любимая матушка, столь лелеявшая ее, умерла летом 1728 года, и Наташа осталась круглой сиротой. Она себя чувствовала одиноко среди своих родственников, мечтавших поскорее выдать ее замуж, чтобы оставить заботы о ней. Единственной родственной душой для нее оставалась мадам, заботам которой вверила ее умирающая матушка. И действительно, мадам настолько была предана Наташе, что когда ту отправили в ссылку, то не оставила ее в несчастии и самоотверженно заботилась о ней, а затем, при расставании, когда уже ей, как иностранке, нельзя было следовать за госпожой, горько страдала.
И вот Наталья Борисовна осталась одинокой сиротой четырнадцати лет и «всех компаний лишилась», по ее собственному выражению. Но будучи от природы девицей рассудительной, она сама себе составила правила своей жизни. Предоставленная сама себе, она могла по-разному вести себя, никому до нее дела не было, а тогда в ходу были разные тайные встречи и увеселения. Но Наташа рассудила здраво: «Пришло на меня высокоумие, вздумала себя сохранять от излишнева гуляния, чтоб мне чево не понести, какова поноснова слова — тогда очень наблюдали честь... Я свою молодость пленила разумом, удерживала на время свои желания в разсуждении о том, что еще будет время к моему удовольствию, заранее приучала себя к скуке. И так я жила после матери своей два года. Дни мои проходили без утешки».
Как и всякая чувствительная барышня, она мечтала о сказочном принце, которому можно было отдать себя для защиты и покровительства. Она прекрасно осознавала свою миловидность, девичью красоту и свежесть, к тому же знала о том, что она едва ли не самая богатая невеста в России. «Я очень была щаслива женихами», — напишет она в своих «Записках». Воспитанная в семье старорусской, она отличалась добротой и задушевностью нрава, чем пленяла, кроме красоты своей, всех окружающих. Но держала себя она строго, о чем не могли не знать московские свахи. «Я не имела такой привычки, чтобы сегодня любить одного, а завтра другого, в нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна».
И девичий сон сбылся. «Вся сфера небесная для меня переменилась», — вспоминала она об этих днях через много лет. К пятнадцатилетней Наташе посватался Иван Долгорукий, вероятно, наслышанный о ее красоте и богатстве. Она не знакома была с ним до сватовства, но вряд ли не знала о его похождениях в Москве. Но ни словом не обмолвится она об этом горьком знании о женихе, да и видно по словам ее, что влюблена она в него была с первого взгляда. Иван был хорош собой, весел, к тому ж умел нравиться. Чего же еще было желать юной Наташе. «Думала, я — первая щастливица в свете, потому что первая персона в нашем государстве был мой жених, при всех природных достоинствах имел знатные чины при дворе и в гвардии. Я признаюсь вам в том, что я почитала за великое благополучие, видя его к себе благосклонна; напротив тово, и я ему ответствовала, любила ево очень, хотя я никакова знакомства прежде не имела... но истинная и чистосердечная ево любовь ко мне на то склонила».
Многие историки подвергали сомнению искренность чувств Долгорукого к Наталье Борисовне, мол, знал он и о ее богатстве, был и охоч до женского пола. Но уж очень искренни слова и наблюдения Натальи Борисовны, и, кроме того, бывает так в Жизни, что даже ловеласы многогрешные, встретив искреннюю чистоту и любовь, нрав свой укрощают и проникаются душевным теплом к столь незапятнанной любви. К тому же, несмотря на дурные склонности князя Ивана, многие отмечали в нем простоту, душевность и отсутствие коварства. Тот самый дюк де Лирия, строгий в характеристиках к русским придворным, так отзывался о князе Иване, водившем с ним дружбу: «Государь любил его так нежно, что делал для него все, и он любил государя так же. Ума в нем было мало, а проницательности никакой, но зато много спеси и высокомерия, мало твердости духа и никакого расположения к трудолюбию, любил женщин и вино, но в нем не было коварства. Он хотел управлять государством, но не знал с чего начать, мог воспламеняться жестокой ненавистью, не имел воспитания и образования, словом, был очень прост». Конечно, де Лирия, как всякий иностранец, не способен был понять особенности русской души, конечно, в этой характеристике есть и доля правды, но и сам посланник отмечает отсутствие коварства и широту души, которую он называет простотою. Удивительно кстати сказать, что иностранцы всегда упрекают нас в простоте и отсутствии трудолюбия, и если второе нередко справедливо, то первое — тот самый из наших недостатков, которые часто переходят в достоинства.
Так и юная Наталья рассмотрела в Иване более, чем смог рассмотреть иностранец, как всякая русская женщина, почувствовала сердцем, а не умом суженного. «Казалось, ни в чем нет недостатку. Милой человек в глазах, в разсуждении том, что этот союз любви будет до смерти неразрывной, а притом природные черты, богатство; от всех людей почтение, всякой ищет милости, рекомендуютца под мою протекцию». Природные черты — это, конечно, хорош собой, да к тому же еще богат, а еще велеречив и сумел рассказать о любви до самой смерти, рассказать искренне, без коварства. Но еще очень важно, что и к Наташе отношение всех окружающих изменилось, раньше никто и не замечал, теперь же все добивались протекции, заглядывали в глаза. «Все кричали: «Ох, как она щаслива!» Моим ушам не противно было это эхо слышить». Дочке фельдмаршала, юной графине, конечно, весьма лестно было прельстить такого жениха.
Предложение князя Ивана было с радостью встречено и родственниками графини, которые стремились породнить Шереметевых с могущественным и приближенным к царю кланом Долгоруких. Они скоро обсудили все брачные статьи будущего брака, и накануне Рождества состоялся торжественный обряд обручения, по-русски сговор, Ивана и Натальи в присутствии царя, всей императорской фамилии, невесты императора Екатерины, иностранных министров, придворных и многочисленных родственников с обеих сторон. Обручение проводили один архиерей и два архимандрита, все комнаты были заполнены гостями. Обручальные кольца стоили по тем временам неимоверных денег, перстень Натальи — шесть тысяч, а перстень Ивана — двенадцать тысяч рублей. Кроме того, одарили их несметными подарками, богатыми дарами, бриллиантовыми серьгами и украшениями, «часами, табакерками и готовальнями и всякою галантерею», а еще подарили «шесть пуд серебра, старинные великие кубки и фляши золоченые», столько всего, что Наталья едва могла это принимать, и ей помогали ее родственники. Все, что можно было придумать для увеселения гостей, было сделано. На улице собрался народ, закрыв выход для всех карет, и радостно приветствовал дочь фельдмаршала.
Но счастие не может длиться долго — для Натальи сроку ему было 24 дня.
6 января 1730 года на берегу Москвы-реки собрались толпы народу — смотрели, как рубят прорубь в день водосвятия, как бросались в прорубь смельчаки, пар поднимался над водой от их дыхания. Радостно возбужденный наблюдал эту картину с запяток саней своей невесты император. День был ясный, морозный, но не уберегся юноша, простыл, переохладился, слег к вечеру, а через несколько дней все увидали следы явных признаков оспы на его теле. В день, когда должны были состояться две свадьбы, императора с Екатериной Долгорукой и Ивана с Натальей, случилось несчастье — Петр II умер.
Семейство Долгоруких, не найдя ничего лучшего и понимая всю бедственность своего положения, на семейном совете решилось на страшное по тем временам государственное преступление — составление подложного завещания императора, в котором тот передавал престол своей невесте Екатерине Долгорукой. Затея была Алексея Григорьевича, но довести до конца ее должен был Иван, неотлучно находившийся у постели больного. Он должен был дать Петру завещание на подпись, как только император придет в сознание, и заставить его подписать. Одновременно был изготовлен второй экземпляр духовной, в которой Иван подделал подпись Петра II, что, как оказалось, он не раз уже делал по разрешению царя. Но Петр умер, не приходя в сознание, а авантюра была настолько шита белыми нитками, что рассыпалась, как только на заседании Верховного тайного совета Долгорукие предъявили это подложное завещание. Их просто не стали слушать, осыпали насмешками и по предложению князя Д. Голицына решили пригласить на российский царский престол курляндскую герцогиню Анну Иоанновну — дочь царя Иоанна Алексеевича, старшего брата Петра Великого. «Сделалась коронная перемена», — пишет Наталья Борисовна. Прямая мужская ветвь наследования Романовых оборвалась, и верховники надеялись ограничить власть Анны специальными «кондициями», чтобы закрепить свою власть. Но «затейка верховников» не удалась. Приехавшая в начале февраля Анна, воспользовавшись поддержкой многочисленного неродовитого дворянства, собравшегося в столицу на свадьбу императора, разорвала «кондиции». Тем самым она решила участь верховников, да и к тому же — и Долгоруких.
В тревоге и слезах наблюдала Наташа развитие событий. «Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают, чево было и мне ожидать», — пишет она. Все родственники съехались к ней в дом, жалея об ее участи и уговаривая ее не губить свою молодость и отказать своему жениху. Уже был подготовлен и новый жених, который, как утверждали, «не хуже ево достоинством», разве только не в тех чинах. Наверное, это было бы самое разумное решение, коль скоро всем известна была тяжелая участь тех, кто впадал в немилость царскую. Но сердце доброй девушки уже было отдано навсегда: «Войдите в рассуждение, какое это мне утешение и честная ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостию за нево шла, а когда он стал нещаслив, отказать ему. Я такому безсовестному совету согласитца не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участие в моей любви. Я не имела такой привычки, чтобы севодни любить одново, а завтре — другова... я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ. Я теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чево я за нево пошла, не дала в том безумия Бога; Он тому свидетель, все, любя ево, сносила, сколько можно мне было, еще и ево подкрепляла».
Наталья Борисовна нисколько не колебалась, решившись на тяжкую участь. После смерти Петра князь Иван кинулся к своей невесте и нашел в ней такое участие, что был растроган душевно, «жалуясь на свое нещастие». «И так говоря, плакали оба и присягали друг другу, что нас ништо не разлучит, кроме смерти». Душевные силы Натальи Борисовны были настолько развиты и сильны, что со всей страстью молодого верного сердца она произнесла священную клятву многих поколений русских женщин: «Я готовая была с ним хотя все земные пропасти пройтить». Читая эти строки через два столетия после их написания, не на секунду не сомневаешься, что клятву эту сердечную юная пятнадцатилетняя девушка выполнит всенепременно. Даже если это будет стоить ей жизни. Но что гораздо сложнее, так это не пойти ради любимого на смерть, а пройти с ним рядом «все земные пропасти», не опуская рук и не впадая в отчаяние.
Каждый день приезжал к ней князь Иван, но вряд ли можно было предположить, что то ездит жених к невесте. «Только и отраду мне было, когда ево вижу; поплачем вместе, и так домой поедет». Тяжелые эти дни сблизили их. «Куда какое это злое время было! Мне кажетца, при антихристе не тошнее того будет. Кажетца, в те дни и солнце не светило».
В апреле 1730 года в подмосковном имении Долгоруких Горенки, где так часто бывал император и где все было приготовлено, казалось, для увеселения, — и палаты каменные, и пруды великие, и оранжереи богатые, — состоялась грустная свадьба. Невесту сопровождали лишь две старушки из свойственников, старший брат болел оспою, младший, любимый, жил в другом доме, бабушка умерла, ближние родственники все отступились, а дальние и раньше того отказались. Какова была разница с обручением — «там все кричали: «Ах, как она щаслива!», а тут все провожают и все плачут». Приехала Наташа в дом свекра вся заплаканная, света не видела перед собой. Там встречала ее вся великая семья Долгоруких. После венчания в церкви всего три дня было покоя, а на третий день приехал в Горенки сенатский секретарь и объявил указ императрицы ехать в дальние пензенские деревни и там ждать дальнейших указов. Отец и сын пришли в растерянность, а молодая княжна Наталья Борисовна собрала все свои силы и вместо новых слез даже давала им советы, уговаривала: «Поезжайте сами к государыне, оправдайтесь». Свекор был удивлен ее смелостью и решительностью, но отнес это к юношескому малодумию. И хотя все уже было решено, она отправилась с визитами, чтобы разузнать суть дела. То были ей «свадебные конфекты» от императрицы. Вернувшись с визитов, она застала всех спешно собирающимися, так как вышел новый указ в три дня выехать в ссылку.
Тяжко пришлось Наталье Борисовне, слишком молода была для таких испытаний, только вошла в незнакомую семью и принуждена была ехать с ними в ссылку. Не было у нее и практического опыта, не взяла с собой ничего дорогого, все подарки, шубы, драгоценности отослала брату на сохранение. Никто не научил ее, как собраться. Золовки прятали золото, украшения, она же только ходила за мужем, «чтобы из глаз моих никуда не ушел». Брат прислал ей тысячу рублей на дорогу, она же взяла себе только четыреста, остальные отослала назад, приготовив еще мужу тулуп, себе шубу и одно черное платье. После поняла она свою глупость, да было поздно. Взяла еще с собою царскую табакерку, на память о государевой милости. Дорогою узнала княжна, что едет на своем коште, а не на общем. Из ее родных никто не приехал проститься с ней. Так что на долгие-долгие годы родной ей стала, такая не похожая на ее родную, семья Долгоруких. По дороге к пензенским деревням случилось много всякого: ночевали в болоте, муж ее чуть не погиб... Но это было только начало горестей. Не прожили они и трех недель в деревнях, как вдруг прибыли офицер гвардии и солдаты. Не успели опомниться, объявлено было о новой ссылке, в дальний город. Но куда — не сказали. После этого известия и когда выяснилось, что везут их в Березов, который отстоит от столицы в 4 тысячах верст и больше, Наталья Борисовна ослабела и лишилась чувств. Князь Иван испугался, что она умрет, и всячески ухаживал за ней. Но Наталья Борисовна собрала все силы свои. Любовь спасла ее от отчаяния.
«Истинная ево ко мне любовь принудила дух свой стеснить и утаивать эту тоску и перестать плакать, и должна была и ево еще подкреплять, чтоб он себя не сокрушил: он всево свету дороже был. Вот любовь до чево довела: все оставила, и честь, и богатство, и сродников, и стражду с ним и скитаюсь. Этому причина все непорочная любовь, которою я не постыжусь ни перед Богом, ни перед целым светом, потому что он один в сердце моем был. Мне казалось, что он для меня родился и я для нево, и нам друг без друга жить нельзя». Такое объяснение в любви к мужу, которого уже давно не было в живых, Наталья Борисовна написала через много лет, в глубокой старости. «Я по сей час в одном разсуждении и не тужу, что мой век пропал, но благодарю Бога моево, что Он мне дал знать такова человека, который тово стоил, чтоб мне за любовь жизнию своею заплатить, целый век странствовать и всякие беды сносить. Могу сказать — безпримерные беды...»
Да, то действительно были «безпримерные беды». Вся семья Долгоруких была лишена званий, орденов и имуществ и отправлена в ссылки. На долю князя Алексея Григорьевича с женой Прасковьей Юрьевной, сына Ивана с женой Натальей Борисовной, сыновей Николая (18 лет), Алексея (14 лет), Александра (12 лет) и дочерей Екатерины (18 лет, царской невесты), Елены (15 лет) и Анны (13 лет) выпала ссылка в Березов, суровый северный городок в 1066 верстах от Тобольска, недалеко от современного Сургута, окруженный дремучей тайгой и пустынными тундрами, стоящий на крутом берегу реки Сосьвы близ впадения ее в Обь. Здесь зима длилась восемь месяцев в году, погода отличалась непостоянством, воздух был сырой и туманный, свирепствовали жестокие бураны, а от мороза лопались стекла в домах. По недостатку помещений в остроге, в котором сидел до них светлейший князь Меншиков, князю Ивану с женой выделили дровяной сарай, наскоро перегороженный и снабженный двумя печками. Именным приказом императрицы Долгоруким было строжайше запрещено общаться с местными жителями, иметь бумагу и чернила и выходить куда-либо из острога, кроме церкви, да и то под надзором солдат. Надзор над пленниками был поручен специальной команде солдат сибирского гарнизона из Тобольска под началом майора Петрова. Содержание узников было самое скромное, по одному рублю на каждого ежедневно, а продукты в Березове были очень дороги. Для примера, пуд сахара стоил 9 руб. 50 коп., что было по тем временам ценой непомерной. Долгоруковы терпели большую нужду, ели деревянными ложками, пили из оловянных стаканов. Женщины занимались рукоделием, мужчины забавлялись утками, гусями и лебедями, которых разводили на острожном дворе.
Семья Долгоруких была не дружна, часто они ссорились и пререкались друг с другом, говорили много бранных слов. Об этом доносили даже императрице, которая в 1731 году издала специальный указ: «Сказать Долгоруковым, чтоб они впредь от ссор и непристойных слов конечно воздержались и жили смирно, под опасением наистрожайшего содержания».
Вскорости по приезде умерла княгиня Прасковья Юрьевна, а в 1734 году скончался князь Алексей Григорьевич. Главой семьи сделался князь Иван Алексеевич, и все семейные дела и распри легли на плечи его жены, этой хрупкой молодой женщины. Нраву она была тихого, доброго и смогла расположить к себе охрану, которая стала снисходительней к ним. Им разрешили выходить из острога в город, бывать в гостях и принимать у себя. Воевода Березова и его семья сошлись с ними, приглашали к себе и часто проводили время вместе. Жена воеводы присылала Долгоруким «разную харчу», меха. Из оставшихся у них дорогих вещей князь Иван и княжна Наталья делали подарки своим благодетелям. Общительный и веселый от природы князь Иван завел дружбу и знакомство с офицерами гарнизона, с местным духовенством и городскими обывателями. Всем интересно было послушать рассказы о житье при царском дворе столь именитого в прошлом вельможи. Особенно он сошелся с флотским поручиком Овцыным, через которого и принял свою погибель. Они часто вместе кутили, и вино развязывало язык князя. Он проговаривался о многом, неосторожно и резко отзывался об императрице, о цесаревне Елизавете Петровне, о придворных. Последовали доносы и строжайшее предписание не выходить из острога. Но все по-прежнему навещали их, и в числе прочих был приехавший таможенный подьячий Тишин, которому приглянулась «разрушенная» царская невеста княжна Екатерина. Однажды напившись, Тишин высказал ей свои желания, а оскорбленная княжна пожаловалась Овцыну. Тот со своими знакомцами наказал обидчика, жестоко избив. Тишин поклялся отомстить и отправил донос сибирскому губернатору, в котором обвинял Долгоруких и майора Петрова с березовским губернатором в послаблении узникам. Тогда отправили в Березов в 1738 году капитана сибирского гарнизона Ушакова с тайным предписанием под видом лица, присланного по повелению императрицы для улучшения положения Долгоруких, разузнать все об их жизни. Он сумел войти ко многим в доверие, узнал все, что ему было нужно, а по его отъезде был получен строжайший приказ из Тобольска — отделить князя Ивана от сестер, братьев и жены и заключить его в тесную сырую землянку. Там ему давали грубой пищи лишь столько, чтобы он не умер с голоду. Наталья Борисовна выплакала у караульных солдат дозволение тайно по ночам видеться с мужем через оконце, едва пропускавшее свет, и носила ему ужин.
Но новые испытания ждали ее. Темной ночью августа 1738 года к Березову подплыло судно с вооруженной командой. На него в полной тишине препроводили князя Ивана Алексеевича, двух его братьев, воеводу, майора Петрова, Овцына, трех священников, слуг Долгоруких и березовских обывателей, всего более 60 человек. Никто не знал, куда их везут. Их привезли в Тобольск к капитану Ушакову, который учинил над ними следствие, по тогдашнему обычаю «с пристрастием и розыском», то есть с пыткою. Девятнадцать человек были признаны виновными в послаблениях Долгоруким и потерпели жестокую кару: майора Петрова обезглавили, других били кнутом и записали в рядовые в сибирские полки. Князь Иван подвергся особым пыткам, во время следствия содержался в тобольском остроге в ручных и ножных кандалах, прикованным к стене, истощился нравственно и физически и был близок к умопомешательству. Он бредил наяву и рассказал неожиданно даже то, о чем его не спрашивали — об истории сочинения подложного духовного завещания Петра II. Это дало новый ход делу, были взяты дяди князя Ивана, князья Сергей и Иван Григорьевичи и Василий Лукич Долгорукий. Всех их привезли в Шлиссельбург, а затем в Новгород, подвергли пыткам и затем казнили. Страшной казни подвергли князя Ивана — его колесовали 8 ноября 1739 года на Скудельничьем поле близ Новгорода. Теперь здесь стоит церковь во имя Св. Николая Чудотворца, построенная в царство Екатерины II родственниками казненных. Слава Богу, что в то время княжна Наталья Борисовна не имела никаких вестей от мужа. Братья Ивана князья Николай и Александр были биты кнутом и после урезания языков сосланы на каторжные работы, князь Алексей отправлен матросом на Камчатку, а сестры — княжны Екатерина, Елена и Анна заключены в разные монастыри.
Княгиня Наталья Борисовна оставалась в Березове до восшествия на престол императрицы Елизаветы Петровны, затем она получила свободу и поселилась в Петербурге с двумя сыновьями в доме старшего своего брата Петра Борисовича Шереметева, унаследовавшего от отца более восьмидесяти тысяч крестьян и слывшего богатейшим помещиком России. Однако сестре своей он уделил только пятьсот душ. Наталья Борисовна принялась хлопотать о возвращении ее детям шестнадцати тысяч душ крестьян, конфискованных у князя Ивана Алексеевича. В ее просьбе обещал содействие и участие всемогущий тогда лейб-медик императрицы Лесток, но попросил за это в случае успеха вознаграждение за хлопоты — часы с курантами, купленные графом Петром Борисовичем в Лондоне за семь тысяч рублей. Но брат отказал сестре в этой безделице, сильно обидев ее. Правительство же возвратило ей всего лишь две тысячи душ. Окончив воспитание старшего сына Михаила, она с младшим, душевнобольным сыном уехала в Киев и после его смерти удалилась там в монастырь, во Фроловскую обитель, где постриглась под именем Нектарии. Когда сын ее старший Михаил (1731–1794) и его жена посетили Наталью Борисовну в монастыре, то просили ее написать о своей жизни для потомков, и она написала свою повесть любви. «Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой» до сих пор остаются памятником высочайшей литературы той эпохи. Язык и тонкость в изображении чувств и ее горьких приключений, живость воспоминаний и точные характеристики людей показали ее талант и свежесть восприятия, которые не притупились у нее с годами. Великого ума и душевной красоты была княжна. Заканчивая свою грустную повесть, она еще раз перечисляет достоинства человека, которого любила. «Я сама себя тем утешаю, когда спомню все его благородные поступки, и щасливу себя щитаю, что я ево ради себя потеряла, без принуждение, из свои доброй воли. Я все в нем имела: и милостиваго мужа и отца, и учителя и старателя о спасении моем; он меня учил Богу молитца, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святое писание, чтоб я знала Слово Божие, всегда твердил о незлобие, чтоб никому зла не помнила. Он фундатор всему моему благополучию теперешнему; то есть мое благополучие, что я во всем согласуюсь с волей Божию и все текущие беды несу с благодарением. Он положил мне в сердца за вся благодарить Бога. Он рожден был в натуре ко всякой добродетели склонной, хотя в роскошах и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никово ничем не обидел, разве што нечаянно». Наш рассказ свидетельствует о другом образе князя Ивана. Но любовь и вера княжны Натальи оставили для потомков ласково и тонко написанный портрет истинного мужа, исполненного всевозможных добродетелей. Это говорит лишь о том, что муж в глазах жены выглядит настолько достойно, сколько любви к нему ей отпущено Богом.
Скончалась Наталья Борисовна Долгорукая в 1771 году, намного пережив своего любимого единственного мужа.
Так закончился этот самый трагический роман XVIII века, обещавший быть столь счастливым. Наталья Борисовна Долгорукая явила собой подвиг безграничной и самоотверженной любви русской женщины, который еще потом не единожды будет повторен ее соотечественницами.