Кричали женщины «ура!» и в воздух лифчики бросали…

Кричали женщины «ура!» и в воздух лифчики бросали…

Мы с Кириллом по-разному относились к Александру Федоровичу. Я часто, особенно в начале нашего знакомства, говорила:

— До чего же не везет России, вот если бы он остался у власти, все бы было по-другому, — или сетовала: — Почему народ не поддержал его и допустил, чтобы страна лишилась такого человека?

Кирилл отвечал:

— Очень просто. Потому что в то время он оказался не тем вождем, который был необходим народу.

— Ты хочешь сказать, что он был слишком мягкий, слишком человечный? — не унималась я.

— Да нет, — отвечал Кирилл, — он просто не понимал, что народу надо. Он, по-видимому, даже не чувствовал глубоко, что вокруг него происходит.

— Но он же был такой крупный оратор, как же он допустил и не смог зажечь толпы людей, которые смог воспламенить Ленин, не будучи никаким оратором?

— Видишь ли, Ленин говорил то, что люди хотели услышать. Ленин поступил умно, он дал народу возможность бороться за то, что они хотели. Пусть что угодно об этом говорят, но это именно было так. А Керенский и такие, как он, могли зажечь или поднять такую толпу, как они сами, но это была не та толпа, которую народ хотел защищать, поэтому защищать их было некому, и ты ведь помнишь, это были «юнкера и женский батальон».

Кирилл относился к нему не столь трогательно, как я. Он мог даже задать ему довольно колкий, не очень тактичный вопрос, как, например:

— Александр Федорович, правда, как писала советская пропаганда, когда вам пришлось бежать из Зимнего дворца, вы переоделись в женское платье или в платье сестры милосердия?

Александр Федорович ответил, что этот вопрос задают ему часто и что ничего подобного не было, он сказал, что он вышел в своей обычной полувоенной форме, караул отдал ему честь, он сел в свой открытый автомобиль вместе с помощником командующего войсками Петроградского военного округа и двумя адъютантами. Хотя ко дворцу в это время подъехали две машины с представителями английского и американского посольств, которые предложили поехать с ними в машине под американским флагом, но он поблагодарил их и заявил, что, как глава русского правительства, по улицам русской столицы он поедет, как всегда. И эти машины только сопровождали его.

Он также подчеркнул, что его появление на улицах охваченного восстанием города приводило всех в изумление. Но многие из стражников вытягивались в струнку и отдавали ему честь, а где-то у московской заставы их все же обстреляли, и несмотря на все препятствия, они благополучно добрались до Пскова, где находилась в это время Ставка. Вот трусом, я должна сказать, он никогда не был в то смутное, бурное время.

— Александр Федорович, а как вы попали в Гатчину? — не унимался Кирилл. — Об этом я тоже читал много небылиц.

— Об этом, — сказал он, — я расскажу вам как-нибудь в другой раз.

Кирилл мог даже довольно едко над ним подшутить. Однажды мы обедали у общих знакомых Тереньтевых в Глен-Ков. За столом было человек десять, Александр Федорович начал что-то рассказывать о прошлом. И как только он произнес: «Это было тогда», Кирилл, сидевший напротив, вдруг сказал: «Это было тогда, когда женщины „ура“ кричали и в воздух лифчики бросали».

— Нет, нет, Кирилл Михайлович, чепчики, чепчики, — как будто без обиды рассмеялся он.

Но был момент, когда в наших отношениях не все шло так гладко. Например, он очень горько на нас обиделся, и даже наши отношения немного охладели, когда мы отказались принять участие в только что организованной при его активном участии «Лиге борьбы за освобождение России».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.