1918–1924 годы

1918–1924 годы

 первый день новой, народной власти газета и типография, где печаталось «Русское слово», согласно декрету о печати подлежали передаче в ведение государства. Я подчинился; верил, что найду себе применение в делах нового строительства.

Уже через несколько дней типография пошла, все было в полном порядке. Все сразу восстановилось — тихо, мирно. Все осталось па местах. Бумаги было в запасе 450 тысяч пудов. С Енукидзе, назначенным руководить типографией, я откровенно делился всеми сведениями по хозяйству, он проявлял ко мне дружеское внимание, делу я помогал. Через месяца два запасы бумаги в наших дальних сараях подходили к концу, а бумагу со станции Николаевской железной дороги стали возить во двор типографии на простых ломовиках, катая рулоны по булыжнику, цепляя крюками и ломами, бумага портилась, делали свое дело дождь и грязь. Я пошел к заведующему типографией и попросил его со мной вдвоем съездить в наш отдел по бумаге. Он вызвал автомобиль и пригласил своего помощника. Поехали. Я ему показал нашу огромную складскую территорию, три огромных амбара и заготовленный рельсовый путь к ним.

— Путь совершенно подготовленный, но не открыт. Не успели. Две недели осталось, чтобы пустить в эксплуатацию.

Я размел рельсы, показал, что здесь два поезда могут входить, разгружать бумагу прямо из вагона в сараи, ежедневно подвозить ее частями прямо в типографию. Пригласили инженера, который через неделю все привел в порядок. Дело пошло без вреда для бумаги, дешево, быстро.

Мое пребывание в газете уже кончилось. Я перешел на Пятницкую и стал ходить на фабрику пешком ежедневно (от Страстного бульвара, теперь площадь Пушкина). Выходил в 7 часов утра и оставался до конца работы.

Переход к верному хозяину — к народу всей фабричной промышленности я считал хорошим делом и поступил бесплатным работником на фабрику. Два года, до конца 1919 года, я усердно посещал фабрику и разные учреждения по ее делам. В декабре моей обязанностью было посещать пять раз в неделю представителя Госиздата: от него надо было получать указания, что печатать, в каком количестве, какого качества. Все вырабатывалось совместно, исполнялось с большой аккуратностью. Учет дела, материала и работы вела тщательно контора. Я — бесплатный инструктор, подотчетный исполнитель заказов; все делалось вовремя, все заказы исполнялись только по указанию Госиздата.

В мае 1919 года уже официально проводится передача всех предприятий и всего имущества Госиздату РСФСР. Я сдал текущий счет и кассу.

Вацлав Вацлавович Воровский, возглавлявший тогда Госиздат, приехал ко мне попрощаться. Сказал, что сожалеет, что не может в дальнейшем работать со мной. Так мы расстались.

Дальнейшая работа моя изменилась. В начале 1920 года я уехал за границу: по поручению ВСНХ надо было наладить бывшую у меня договоренность со Стиннесом о концессии бумажной промышленности. Выехал в Германию. Стиннес, с которым мне пришлось иметь дело, с удовольствием принял предложение о концессии и решил послать со мной в Россию своего представителя г-на Фермана.

Два месяца в Москве продолжались переговоры, но соглашение не состоялось. Ферман уехал, хотя оставил на будущее некоторую надежду, потому что концессия была выгодная.

Однажды пришли ко мне старые рабочие Дербышев, Шендерович и Алмазов.

— Вот, Сытин, идите к нам, ВСНХ предлагает создать с вашим участием «синдикат». Он должен объединить писчебумажное дело, печатное дело, большие типографии. Этот синдикат — Полиграфпром будет исполнительным органом Госиздата и других государственных учреждений в самом крупном масштабе. Хотите с нами работать?

— Вы говорите о моей мечте. Это будет замечательное дело, в три раза больше того, что было у Сытина. Я очень рад этому. Только вот моя маленькая просьба, прошу сделать. Сытин один… На него все пальцами будут показывать, лезет, мол, вперед. Прошу вас, разрешите мне пригласить некоторых наших старых книжников.

— Ну как знаешь. Смотри, чтобы дело не было испорчено.

— Вы же понимаете, что это только украсит дело.

— Давай, веди их.

Пришли на совместное обсуждение, беседуем как будто хорошо, все согласны, как будто дело идет на лад. Условились собраться у заведующего Госиздатом О. Ю. Шмидта.

Следующий день проводим в Госиздате. В кратких словах доклад делает Дербышев. Дело задумано серьезно и обстоятельно: мы должны создать огромное образцовое государственное дело: широко поставить издательскую работу, развивать фабрики, улучшать их продукцию; всю полиграфию объединить, дать все, что нужно главным типографиям, поручить им самые важные государственные издания. Мы дадим Госиздату все, что он пожелает, чтобы широко поставить печатное дело.

Но исполнить это не удалось. Выслушав нас, О. Ю. Шмидт сказал, что объединение полиграфической и бумажной промышленности — это особое дело государства, вопрос нужно ставить не в Госиздате.

— Наше дело — давать заказы, мы заказчики, вы исполнители, — сказал он. — В торговле с Думновым, Сабашниковым и Сытиным мы еще можем иметь некоторое дело, но в ограниченном и скромном виде.

Так на этот раз мы не договорились, очевидно, задуманное не было в соответствии с общей системой государственного хозяйствования.

Правда, позже в форме акционерного общества по изданию книг создалось издательство «Земля и фабрика», в котором пайщиками были и Полиграфпром (объединение крупных московских типографий) и объединение некоторых бумажных фабрик. Но в этом деле я не нашел применения своему труду. Произошло все это во время моих длительных поездок в Америку.

В США я предпринял поездку по заданию Наркоминдела, с совершенно определенной целью устройства выставки картин русских художников. Выставка была задумана для сближения, как показательная. Но дело это оказалось малоудачным. Картины мы повезли только те, которые были в запасе у художников. А их было немного и случайного подбора. Таким товаром торговать было не легко, да и торговцы приехали малопригодные. Руководитель выставки И. И. Трояновский — любитель искусств, учитель — не сделал всего, что надо было, в смысле рекламы; среди самих художников начались разногласия. Полутора месяцами позже, когда я приехал в Америку и разобрался в положении, было уже ясно, что выставка, как она предполагалась, не удалась. С чувством неудовлетворенности по поводу постигшей нас неудачи я покинул Америку и возвратился в Россию.

Вскоре после этого мне предложили работать руководителем типографии при Таганской тюрьме. Наше Товарищество имело в прежнее время здесь большой корпус с 500 работавшими; здесь у нас производилась брошюровка мелких книг. Мне показали типографию; работали в ней три плохонькие машины, в кассах случайный, захудалый шрифт, две линовальные машины — вот и все оборудование!

Предложение скромное: начать работать, привести все в порядок, оживить, освежить, применить, пополнить и добавить стереотипное отделение. Все затраты вначале исчислены были в 7500 рублей, а снабжение бумагой на необходимые заказные работы до 10 тысяч рублей.

Я не хотел уходить от дела. Хоть маленькая, да типография, и самым внимательным образом повел дело, ожидая результатов.

Через некоторое время мне предложили вторую типографию — типографию Ивановского исправдома. Пошел смотреть. Это уже совсем «разбитая гитара» — не было ни одной машины без музыки, все они гремели. Надо было их все отремонтировать. Шрифт хотя в лучшем порядке, но он страшно стар и в малом количестве, только для очень мелкой работы. Подкупало место для работы. Близость центра и те же условия. Я терпеливо ждал, работал и верил, что дело направится.

Но через год я уже увидел, что наступило время перестраиваться иначе… К счастью, пришли к нам, в объединение московских типографий — в Полиграфпром, новые, деловые люди: один из них — Алмазов, человек настоящий, новой формации, рабочий-партиец, способный, энергичный, деловито решал все вопросы, хорошо ладил с народом. Решительный характер и уверенность — это меня в нем сразу обрадовало.

Пенсионная книжка И. Д. Сытина

Вновь приехавшего в Москву представителя Стиннеса — Фермана прошу продать бумаги для более быстрого развития дела. Он соглашается сделать это дешево и в короткий срок.

Я прошу ВСНХ дать нам разрешение, лицензию на 10 тысяч пудов бумаги. После больших хлопот получаем лицензию на право купить у Стиннеса бумагу.

— Еду в Берлин — опоздал: Стиннес к моменту моего приезда умер, и дела, к великому сожалению, изменились. Прихожу в наше советское торгпредство, встречаю там одного своего старого поставщика. Объясняю ему, он с большой охотой делает мне все, о чем я его прошу, дает бумагу на очень выгодных условиях: оплата через два месяца после получения бумаги на месте, в Москве. Эта хорошая помощь старых друзей дала возможность избежать больших потерь в деле. Некоторое время порученные мне типографии работали. Но дальше началась реорганизация: маленькие типографии объединяли, усиливали более крупные, и я понял, что мне пора отходить от дел. К тому же времени Советское правительство назначило мне пенсию, можно было идти на отдых.

Радовало же меня то, что дело, которому отдал много сил в жизни, получало хорошее развитие — книга при новой власти надежно пошла в народ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.