Ночь вторая

Ночь вторая

Следующая ночь вновь застала нас у ворот завода, Кондрат, сидя на водительском месте и барабаня пальцами по рулю, детально рассказывал мне, как он ловко вчера вычислил наших преследователей. Я по ходу его рассказа ничего не спрашивал, не делал никаких замечаний, только повторял периодически: «Угу, угу», что вскоре выбило его из колеи повествования и Кондрат умолк, и я тоже молчал, досадуя на товарища, что всю прошлую ночь провел в какой-то канаве благодаря, конечно, в первую очередь тому мерзавцу, который за нами следил, а уже во вторую очередь несвоевременно вспыхнувшей похотливости Кондрата.

А следившим за нами мерзавцем, как выяснилось в ходе вчерашней ночной погони, на этот раз за самим преследователем, оказался опер уголовного розыска по кличке Банан, являвшийся до вчерашнего дня нашим общим приятелем. Впрочем, мы и раньше предполагали, что это именно Банан за нами следит – собирает на всякий случай компромат, собака ментовская, но чтобы так нагло, с преследованием на машине – такого прежде не было, или, во всяком случае, мы этого не замечали. А может, и это вернее всего, его кто-то попросил об этом – последить, а вот кто именно – теперь нам предстояло это выяснить. Одно лишь во всей этой истории согревало мою душу, вернее одна – Ольга, целовавшаяся со мной предыдущей ночью, и я уже не мог об этой ночи сожалеть, вспоминая ее мягкие, податливые, с горьковато-сладким привкусом губы…

Кондрат, который в конце своего повествования признался мне в том, что после того, как он увидел в кабине преследовавшего нас автомобиля мента Банана, счел свою миссию выполненной, свернул в одну из лесополос и там набросился на Милену, заставив девушку отдаваться ему всеми известными способами и во всех мыслимых позах, смотрел теперь на меня по-щенячьи вопросительно-преданно в надежде на прощение. И был, конечно, мною прощен, о чем я ему просигналил небрежным взмахом руки, – ну не мог же я, в самом деле, на своего друга из-за этой истории по-настоящему обижаться. Теперь я стал думать об этой самой Милене, об отношениях с которой Кондрат рассказывал все в мельчайших подробностях, и удивлялся. Конечно, бедная девочка осталась темной ночью наедине с этим монстром – что ей еще оставалось делать, как не исполнить все его желания и требования, уж я-то знаю его методы и подходы к женщинам, я и сам, надо признать, такой же, если не хуже.

– Послушай, – сказал я товарищу, прерывая его красочное повествование. – Если девчонки опять придут втроем, то на этот раз настанет твоя очередь развлекать двоих, а мне достаточно и одной.

– Я надеюсь, сегодня этой твоей девочки Олечки (в его тоне прозвучало эдакое снисходительное пренебрежение – сам Кондрат девственниц терпеть не мог) не будет, и мы отдохнем красиво, с полной самоотдачей, – самонадеянно заявил он.

– Ты хочешь сказать, что Милена после вчерашнего и сегодня придет? – откровенно удивился я.

– А куда она денется? – в свою очередь удивился Кондрат.

– И вообще, я думаю, что ей наше вчерашнее приключение понравилось.

На это его нахальное заявление у меня уж не было что, и сказать, однако, как это ни странно, Милена, как выяснилось впоследствии, действительно после всего между ними произошедшего вновь жаждала встречи с ним. (Мне было бы гораздо легче понять это, если бы целью этой новой встречи с Кондратом было ее острое желание отрезать ему яйца).

* * *

Студенты толпой валили на выход через проходную вот уже минут десять, когда мы увидели, наконец, как от людского потока отделились две девичьи фигурки, которые то и дело оглядываясь, направились в нашу сторону. Кондрат завел двигатель, дверцы машины открылись, и Ирина с Ольгой – наши вчерашние приятельницы – нырнули внутрь и стали устраиваться на заднем сиденье.

– А где Милена? – спросил Кондрат, трогая с места и медленно маневрируя между автобусами.

– А она приболела и не была на работе сегодня, – сказала Ольга.

– Видимо перетрудилась вчера, отдала много сил на производстве, – насмешливо кольнула Кондрата Ирина.

– Так сегодня ты, что ли, вместо нее будешь? – несколько цинично спросил Кондрат, бросая на девушку взгляды в зеркало заднего обзора.

– Ну, наверное, – спокойно ответила та. (В ту минуту мы еще не знали, что после вчерашнего вечера Ирина решительно взяла инициативу в свои руки и быстренько отшила Милену, тянувшуюся к Кондрату. Холодный, расчетливый ход умной Ирины смог помешать их встрече, а вскоре ей удалось совсем вывести Милену из игры, предложив Кондрату вместо нее себя, а вместе с тем, очевидно, еще более интересные взаимоотношения и развлечения. Завидую товарищу – я что-то не припоминаю у кого-либо из моих партнерш такого рвения и находчивости в достижении цели).

Когда мы приехали в ресторан, я открыл двери бара и снял сигнализацию, сказав по телефону несколько теплых слов девушке-оператору и пригласив ее в бар на бокал шампанского в любой из ближайших дней. С ночными операторами на пультовой в милиции все было давным-давно обговорено, так что эти полуночные посещения бара в их журнале не фиксировались – если, конечно, мы просили об этом операторов.

Кондрат с Иркой, быстро найдя общий язык, о чем-то мило воркуя направились за стойку, где принялись греметь стаканами и бутылками. Ольга, усевшись на высокий пуфик-стульчик у стойки, так же как и вчера была невозмутима и молчалива, и без конца дымила сигаретой. Замечу попутно, все мы в тот период очень много курили; позже я подсчитал, что вчетвером мы менее чем за месяц выкурили 200 пачек «Космоса». В открытую торговлю я эти сигареты тогда не отпускал, «Космос» в этот период был в дефиците – одного ящика (500 пачек), который я получал со склада раз в три месяца, еле на собственные нужды хватало.

Ирина, быстро освоившись за стойкой, взяла на себя роль бармена и наливала теперь всем нам какой-то шоковый коктейль, рассказывая мне с улыбкой, что Ольга в их компании девушка строгих правил, с мужчинами еще не встречалась, и жалела меня вслух, намекая на то, что мне с ней нелегко придется.

– Такова уж, видно, моя тяжкая доля, – вздохнув, проговорил я. Даже в полуприглушенном свете барных фонарей я заметил, как лицо Ольги во время нашего с Ириной разговора о ней залилось румянцем, и она, скомкав в пепельнице окурок, тут же потянулась за новой сигаретой; и тогда я опустился перед ней на одно колено и продекламировал свое стихотворение, навеянное лирикой Пушкина – оно родилось у меня в голове сегодня утром, сразу после того как мы расстались.

К Ольге.

Ах, Ольга, демон мой сердечный,

Предмет печали бесконечной,

К твоей руке я ниц склоняюсь,

Тебе, единой, поклоняюсь.

* * *

Ты ж, ангел мой чистосердечный,

Всегда с улыбкою беспечной

Меня не замечая, dio,

Проходишь мимо горделиво.

* * *

Настала ночь. Любовью вечной

Тебе клянусь, мой друг сердечный

И просыпаюсь… Что за сон?..

Иль я действительно влюблен?!

(dio -дорогая). (автор).

Ольга во все время декламации глядела на меня удивленно, даже недоверчиво головой качала, затем протянула руку и потрепала мои волосы; о большей нежности, признаюсь, я и не мечтал. Конечно, я мог бы сегодня оставить эту девочку в покое и переключить все свое внимание на Ирину, девицу озорную, сексапильную и наверняка более доступную, внеся полный разброд в ее и Кондрата планы; тот после вчерашнего не посмел бы что-либо возразить, а Ирка… да кто бы ее спрашивал. Но… я совершенно не думал об Ирине сейчас, и уж тем более мне не хотелось, чтобы при подобном раскладе Ольга попала в лапы Кондрата.

В ходе дегустирования изготовленного Иркой довольно крепкого коктейля выяснилось, что все мы не против чем-нибудь перекусить, а так как у меня имелись ключи от всех без исключения складов, кладовок и холодильников в ресторане (еще до его открытия полная связка ключей была мною обстоятельно собрана), то задача эта решалась без труда, и мы с Кондратом отправились в «рейд» по ночному ресторану, наказав девушкам сидеть тихо и ждать нашего возвращения. В ходе рейда нам, после тщательной инспекции шкафов и холодильников, пришлось дважды относить найденное в бар, и в итоге, когда мы наконец уселись за стол, он оказался сервирован весьма недурно – в особенности по нашим, не слишком изобильным временам.

Пили мы, как у нас в компании принято, каждый что пожелает; после Иркиного коктейля, однако, мы с Кондратом более чем по рюмке коньяка не сумели осилить, а девушки так и вовсе пить отказались.

Странно, в этот вечер мне и кусок в горло не лез, хотя обычно не могу пожаловаться на отсутствие аппетита, скорее наоборот, всегда мог покушать за двоих. Ольга тоже съела самую малость из положенного ей в тарелку и через несколько минут сказав «спасибо» и встав из-за стола закурила сигарету и уселась на прежнее место у стойки. Я, словно волк вокруг пугливой косули, стал ходить около нее и целовать все, что мне было доступно: волосы, шею, уши, щеки, а она смешно уворачивалась и прятала голову в плечи словно ребенок. Кондрат с Иркой откровенно флиртовали, словно подавая нам, «скромным влюбленным», пример.

– Как ты хочешь, чтобы я тебя называл? – спросил я Олю, обняв ее сзади за талию и прижавшись щекой к ее щеке.

– Зови меня Лека, – попросила она.

– Лека, – проговорил я вслух, вкладывая в это слово необъяснимое даже самому себе чувство. С этого дня я десятки, сотни раз произносил это имя вслух и про себя. А сейчас, обнимая девушку, я шептал ей слова любви и вообще был сам не свой – мое сердце замирало от нежности к ней. Однако нам с Лекой не дали полюбезничать – эта несносная пара расшалилась вконец, и Ирка, потеряв терпение, вслух заявила, что мы им мешаем, и что если сейчас же не уберемся куда-нибудь, нам придется присутствовать при их совокуплении. Я взял Леку за руку и помог ей сойти с пуфика. Девушка сопротивлялась, когда я увлек ее из бара в темное фойе, а там и вовсе остановилась.

– Давай уйдем отсюда, Лека, – шептал я, обнимая и жадно целуя девушку, – посидим где-нибудь, не будем мешать людям выражать друг другу свои чувства.

Лека, однако, не двигалась с места: она мягко упираясь мне в грудь ладонями, шептала: «Нет, Савва, нет». При этом она беспокойно озиралась по сторонам; она, конечно же, не доверяла мне, понимая, что с ней сейчас может произойти все что угодно.

Итак, мне ничего другого не оставалось, как привести в исполнение мгновенно созревший в моей голове план – я подхватил девушку на руки и понес в комнату для официантов. Дорогой она пыталась вырваться, освободиться, громко шепча: «Ну пожалуйста, Савва, ну не надо!», но я быстрым шагом преодолел два длинных коридора, и лишь толкнув дверь и войдя в нужное мне помещение, опустил ее на ноги. В комнате официантов царил почти полный мрак – единственное окно пропускало внутрь совсем немного света с улицы. Лека стояла молча, судорожно вцепившись руками в рукав моего пиджака, и глядела по сторонам, пытаясь определить где мы находимся. Мне же здесь осматриваться не требовалось: я в этой комнате и на ощупь знал, где и что находится, так как неоднократно ее посещал вместе с разными подружками прежде – и в светлое, а чаще, конечно, в темное время суток. Вот перед нами чернеет ряд шкафчиков раздевалки, по высоте более чем наполовину перекрывающий окно, а здесь, сбоку, между стеной и шкафчиками находится кем-то предусмотрительно припасенный полуторный матрас.

Пока Лека озиралась по сторонам, я достал матрас и бросил на пол, после чего опустился на него коленями, увлекая девушку за собой. Ольга от неожиданности споткнулась о мои ноги и повалилась навзничь, но тут же стала барахтаться, сопротивляться, упираясь в меня руками, а я, даже не прикасаясь к ней, а лишь сдерживая, стал нежно целовать со словами:

– Лелечка, милая, хорошая, прелесть моя, не волнуйся и не бойся. – И неожиданно добавил: – Поверь, я и сам боюсь. – И это было правдой.

Лека, не чувствуя какой-либо агрессии и даже объятий с моей стороны – я касался ее лишь губами – стала понемногу привыкать к новому для себя положению и вскоре почти успокоилась. Мы лежали рядом, она не делала больше попыток вскочить и убежать, а я легко поглаживая рукой ее шикарные каштановые локоны, спрашивал:

– Ты меня боишься, милая? Или себя? А может, тебя страшит это, близость между мужчиной и женщиной? Не бойся, я буду самым нежным и ласковым из всех, кто когда-либо прикасался или прикоснется к тебе.

«Да… – думал я в замешательстве, почти физически осязая страх своей партнерши, – можно об этом говорить сколько угодно, но какие слова нужно произнести, чтобы убедить девушку отдаться в первый раз – ведь даже если она этого хочет, то все равно боится, не понимая, и что ее при этом ждет, она попросту испытывает чувство страха перед неизведанным. Это только слово такое красивое – дефлорация, будто бы цветок срываешь, – а сам процесс…».

– Савва, – прошептала Ольга. – Я понимаю, я все понимаю, но я не могу…

– Не можешь «что»? – спросил я, мгновенно сжав ее в своих объятиях.

– Я понимаю, что ты мужчина, что тебе нужна женщина, что ты хочешь…, но я не могу… ведь у меня, ты же знаешь, есть парень, там, в Кишиневе, через месяц у нас с ним свадьба. Все уже решено и договорено.

– Ну так и что из того, значит, я тебя подготовлю к семейной жизни, – жестко сказал я, целуя ее.

– Нет, нет, милый, – просила она, отвечая, тем не менее, легкими поцелуями на мои, – не надо, не сегодня, не сейчас.

– Но я хочу тебя сейчас, и ты будешь моей, – не сдержался я и вновь крепко сжал ее в объятиях. Теперь вместо слов послышались всхлипывания, я разжал объятия и вновь стал нежно целовать ее, очень целомудренно, как в прошлую, первую ночь нашего знакомства. Вскоре, почувствовав, что она опять стала успокаиваться, я сказал:

– Лека, ты можешь сейчас встать и уйти, и ничего не будет. Только сейчас, слышишь, уже через минуту будет поздно, потому что я так хочу тебя, что больше не смогу за себя отвечать.

Она покачала отрицательно головой и, всхлипнув, прижалась ко мне…

Признаться, в это мгновение кровь, бушующая во мне, достигла точки кипения, и я тут же набросился на нее, срывая с девушки одежды. И это мне почти удалось, Лека лишь слабо сопротивлялась. Но когда я добрался до нижнего белья – трусиков и лифчика, Лека стала сопротивляться с удвоенной силой, неожиданной и удивительной для меня в таком хрупком теле. С огромным трудом мне удалось справиться с ее трусиками и вот она, милая Оленька, передо мной – полностью обнаженная и такая прекрасная. Ранее скрытое от меня одеждой ее тело было прелестно – девичье тело, невинное и ужасно желанное. Лека уже ни о чем не просила, все свои силы направив против моих объятий, она даже слегка вспотела, ее тело пахло при этом словно тело ребенка – парным молоком. Мы по-прежнему лежали на матрасе перпендикулярно ряду шкафчиков, Ольга стала отодвигаться из-под меня ползком назад, послышался скрип – это прогнувшаяся половица поддалась давлению нашего веса, из-за чего неожиданно отворилась дверца ближайшего к нам шкафчика.

Секундное затишье, и я опять пытаюсь сократить расстояние между нашими телами, Лека вновь ползет от меня на спине и ее голова по плечи уходит в проем шкафчика. Я преследую ее – моя голова влезает в тот же шкафчик, только полкой выше – теперь между нашими лицами тонкая фанерная перегородка. Создалась ситуация смешная и курьезная одновременно, только, думаю, моя пассия не могла оценить ее по достоинству. Лека вздохнула мучительно, почти со стоном, – в эту минуту она поняла, что теперь ей некуда больше отступать. И действительно – мы обнажены, она у меня в руках, мое естество предельно напряжено, наши тела соприкасаются, и хотя я уже очень близок, буквально в миллиметрах от цели, я все еще не делал решительных движений. Проходит минута в таком положении, затем другая, девушка немного успокаивается, чуть-чуть расслабляется, и я шепчу Ольге, не видя ее лица:

– Лека, ты самая милая и прекрасная девушка на свете, вылезай из шкафа, я хочу тебя… видеть.

– Нет-нет, ты мне сделаешь больно, Савва, – говорит она вновь напрягаясь, пытаясь тем самым сохранить между нашими телами дистанцию, хотя это не просто – удержать восемьдесят моих агрессивных килограммов.

– Не бойся, – шепчу я сквозь фанеру, – расслабься, вылезай, и все закончится хорошо.

– Я хочу, но я боюсь, – шепчет она в ответ сдавленным голосом.

«Моя милая девочка – она хочет!» Мое сердце билось учащенно и восторженно – ее желание выбраться из этого капкана я воспринял как желание близости. Секунды кажутся мне минутами, я уже не уверен, что делаю то, что нужно, и где-то начинаю понимать, что, может быть, пора остановиться, когда вдруг неожиданно ощущаю, как Ольга расслабляется, пытаясь выбраться из шкафчика и двигается мне навстречу.

– Только не делай мне больно, пожалуйста, Савва, – опять шепчет она.

– Ты в моих руках, и я буду делать то, что хочу… и чего хочешь ты, – голос мой был хриплый и прерывистый от возбуждения.

– Нет, милый, нет, не надо, – шепчет Лека, и ее лицо высовывается из-под фанеры. Контролируя положение ее тела, я позволил ей на самую малость выбраться из шкафчика, предоставляя девушке возможность полюбоваться моей напряженной и раскрасневшейся физиономией, и в ту секунду, когда наши глаза встретились, я медленно, но неумолимо опустился на нее всем своим телом – другого такого шанса, я знал, мне не представится, глядя ей в глаза я просто не смогу этого сделать. Ольга вскрикнула от боли, пронзившей ее, и обняла, порывисто обхватила меня руками за спину. Это было так неожиданно – это ее движение – оно говорило о доверии и вызвало во мне огромную волну радости, нежности и восторга. И я стал целовать ее руки, лицо, грудь, живот и шептать всякие милые глупости – такое было со мной впервые в жизни. Это была нежность, восторженно-возвышенная. И благодарность. Первой в моей жизни девственнице.

Захлебнулся женский вскрик,

И рассыпался, растаял,

Стала женщиной ты в миг,

В лоно я твое проник…

Я люблю тебя, родная!

(авт.)

После этого мы некоторое время лежали, приходя в себя, причем я в этом нуждался не меньше своей партнерши; без конца я говорил Леке ласковые и нежные слова, затем мы оделись, я бережно обнял ее и мы направились в бар.

Сладкая парочка – Кондрат и Ирка – мирно посапывали в угловой кабинке бара, где устроили себе постель из матраса и подушек – настоящее любовное гнездышко. Когда мы вошли, Ирка открыла глаза, приподняла голову и посмотрела на нас, сразу все поняла, и с размаху треснула спящего Кондрата по спине.

– Ну вот, я так и знала, что эти двое влюбятся друг в друга, – воскликнула она. – Кондрат, посмотри, как тебе нравятся эти голубки?

Кондрат разлепил один глаз, поднял свою длинную руку и, закрыв Ирке рот, ловко, одним движением уложил ее обратно на матрас.

– А ведь какая девушка была! – не успокаивалась Ирка, барахтая голыми ногами в воздухе и порываясь встать. – Никто не мог найти к ней подхода.

Лека, смутившись от ее слов, прижалась ко мне. Я обнял ее и нежно поцеловал.

– О, ненасытные! – продолжала Ирина, в голосе ее слышалась еле скрываемая зависть.

Мы решили, что для девчонок на случай ночной проверки будет лучше оказаться под утро в студенческом лагере; часы показывали без четверти четыре утра, когда мы пробрались туда сквозь дыру в заборе, и я повел их по территории лагеря; Кондрат остался дожидаться меня в машине. Над входом в барак, в котором жили наши девчонки, горела слабосильная желтая лампочка, а внутри виднелся край стула и нога в женской туфле – на стуле кто-то сидел.

– Старший преподаватель кафедры математики Алевтина Борисовна, – пробормотала Ирка. – Она дежурит сегодня ночью и не спит, дура набитая.

– Может, как-нибудь можно отвлечь ее? – предложил я.

– А как? – Ирка с нетерпением поглядывала на вход.

В это время послышался шум отодвигаемого стула, затем легкие шаги, и я рискнул сунуть голову внутрь. По коридору медленно шла женщина, удаляясь от входа направо.

– С какой стороны ваша комната? – спросил я девчонок.

– Налево, – мгновенно ответила Ирка.

– Тогда вперед! – сказал я, и они шмыгнули в здание, я еле успел поцеловать Ольгу на прощание. Однако незаметно проскользнуть в свою комнату моим девчонкам не удалось. Преподаватель, видимо, уловила движение у себя за спиной, и до меня донесся ее голос:

– Девушки, немедленно подойдите сюда! Ольга Ко… – Дальше фамилию я не расслышал, но хорошо понял, что это именно мою Оленьку она имеет в виду.

Настало время вмешаться. Не хватало Леке из-за меня проблем еще и с руководством университета. Я переступил через ступеньку и оказался внутри.

– Алевтина Борисовна! – сказал я громко и властно, увидев в нескольких шагах от себя высокую женщину в очках на вид лет 35 с тугим жгутом собранных наверх волос, она шагала по коридору мне навстречу.

Женщина замедлила шаг, подойдя ближе она остановилась.

– Да!?. – сказала она, близоруко вглядываясь в мое лицо, пытаясь, видимо, определить, знакома она со мной, или нет.

– Задержитесь на секундочку! – сказал я, добавляя в свой голос как можно больше металла, а левой рукой в это время у себя за спиной махнул девушкам, чтобы они уходили.

– Что вы?.. Кто вы, собственно? – спросила она, щурясь на меня сквозь свои очки с сильными диоптриями.

Я шагнул к ней.

– У меня к вам просьба… – начал я, еще не зная, как закончу это предложение. – Я очень прошу вас, не надо записывать этих девушек в опоздавшие…

Женщина смерила меня взглядом сверху вниз (на каблуках она была несколько выше меня), затем толкнула рукой ближайшую к ней дверь, на которой висела табличка «Завхоз». Пошарив за дверью рукой, она на ощупь извлекла на свет какой-то журнал, по-видимому, прямо у входа в комнату стоял стол.

– Чего вы от меня хотите? – строго спросила меня женщина, я шагнул к ней, и тогда она заслонилась от меня журналом, словно он мог защитить ее от неизвестного, возникшего из ночи.

– Я хочу, Алевтина Борисовна, – сказал я, забирая из ее рук журнал и мягко ладонью подталкивая женщину к приоткрытой двери полутемной комнаты, – чтобы в эту прекрасную ночь никто не был обижен.

Женщина не нашлась что сказать на это, а секундой позже мы оказались внутри помещения, где я быстро огляделся и понял, что кроме нас в нем никого нет. Правой рукой я положил журнал, который держал в руке, на стол, а левой взял женщину за кисть руки и легким движением вывернул ее так, что она оказалась ко мне спиной. Женщина, как ни странно, не закричала и не стала сопротивляться, и прежде чем она дернулась, я еще успел снять с нее очки, а в следующую секунду схватив ее обеими ладонями за грудь, прижал к себе. Собственно, я уже сам не соображал, что делаю, все происходило на одних инстинктах.

– Вы не посмеете!.. Я сейчас!.. – наконец пришла она в себя, пытаясь вырваться из моих рук. Без очков женщина выглядела растерянной и совсем не строгой, а наоборот, какой-то беззащитной. Я ладонью прикрыл ей рот и сказал строго:

– Не надо никаких слов, Алевтина!

Шагнув вместе с ней назад, как в танце, я закрыл дверь на защелку, затем мы шагнули вперед, теперь уже по направлению к кушетке, и Алевтина, увлекаемая мной, уселась на нее, затем, продолжая движение, опрокинулась навзничь. Я стал расстегивать на ней юбку, и женщина задышала учащенно, пытаясь выпрямиться и помешать мне, и тогда я сказал: «Давай, милочка, быстренько разоблачайся, у нас в городе проходит месячник борьбы с одеждой», после чего она неожиданно опустила руки и, прекратив всякое сопротивление, позволила снять с себя юбку. Когда я потянул с нее через голову легкий джемпер вместе с блузкой, она сделала еще одну попытку встать с кушетки, и ее крупные тяжелые груди в одно мгновение сами прыгнули мне в ладони.

Алевтина осталась совсем без одежды, глаза ее метали молнии, но она молчала! За эти короткие секунды я успел разглядеть, что преподавательница моей Ольги была довольно симпатичной еще женщиной с приятной фигурой, хотя она и оказалась голенастой, как школьница. Я наклонился, прильнул лицом к ложбинке между ее грудей, затем мои ладони скользнули от грудей вдоль всего тела под ее ягодицы, и я сразу, без промедления, повалился на нее, на ходу расстегивая брюки и через несколько мгновений почувствовал, как вошел в нее. Алевтина вздрогнула и напряглась – мне показалось, что она еле сдержала стон.

– Тс-с! Не будем мешать детям спать! – сказал я и начал ритмичные движения, с каждым разом все более энергичные. Минуты две-три женщина лежала неподвижно, затем задышала чаще и порывисто обхватила меня руками за плечи.

– Медленнее… медленнее… пожалуйста, – попросила она, запрокидывая голову назад.

– Не волнуйся, я не мальчик, – прошептал я, – я в этом деле тоже, можно сказать, доцент, у меня быстро не бывает.

Предыдущая постельная игра с Лекой вынуждала меня сдерживать себя, теперь же мне нечего было опасаться, не надо было жалеть партнершу, и всю свою нерастраченную в эту ночь энергию я направил на эту, совсем незнакомую мне женщину и отыгрался на ней сполна! Впрочем, надеюсь, без ущерба для нее.

Когда уставшие, оба вполне довольные друг другом, мы раскинулись на кушетке, чудом не рассыпавшуюся до сих пор под нашими телами, Алевтина спросила:

– Послушай, ты кто – насильник или просто сумасшедший? Кто ты в самом деле?

– Я – посланник бога, ангел любви, – скромно ответил я. – Ночь, женщина, любовь, – что тут непонятного?

Алевтина опустила голову мне на руку.

– Ну, это, допустим, любовь не ко мне…, – она придвинулась и улеглась на моей руке поудобнее. – Мне достался лишь кусочек чужого счастья, Ольгиного, как мне кажется…

Я приложил палец к ее губам.

– Тс-с… Ольга, кстати, еще девушка. Давай не будем о ней… – И, помолчав некоторое время, добавил: – Да и ты мне показалась…

Алевтина после паузы виновато пробормотала:

– Да… я уже семь месяцев… одна.

Я обнял ее и крепко прижал к себе – теперь, когда эта женщина лежала рядом со мной, она казалась мне совсем молоденькой и какой-то беззащитной. А ведь этот женский возраст – 32–35 лет – я слегка презрительно называю «возрастом утраченных иллюзий».

Когда спустя полчаса я словно кот, тайком, уходил из барака, Алевтина стояла у входа на «шухере». Я так быстро преодолел расстояние до дыры в заборе, что на своем пути никого не успел встретить.

Кондрат, откинувшись на спинку водительского сиденья, спал с открытым ртом, и сладко посапывал.

– Ну вы товарищ «ебун» и даете! – только и сказал он очнувшись, когда я открыл дверцу и без сил повалился рядом с ним на сиденье. – Ты что там, ушки доделывал?

– И ушки тоже, – сказал я. – Прости, брат-Кондрат, у меня была экстренная работа, детальнее расскажу как-нибудь в другой раз.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.