Севастопольский оборонительный район
Севастопольский оборонительный район
Промелькнул в стороне от шоссе маленький Гурзуф у каменной глыбы Медведь-горы. Осталась позади притихшая, тревожная Ялта, где мы сделали короткую остановку. Там распоряжался Петр Георгиевич Новиков — командир нашей 2-й кавдивизии, принявший по приказу адмирала Левченко обязанности начальника местного гарнизона. Должность сугубо временная, на перепутье, но весьма ответственная уже тем, что в Ялте сходятся две дороги — приморская и с Ай-Петри, к тому же это последний перед Севастополем порт.
За Ялтой и Ливадией пошли курортные городки и поселки, совсем мне не известные. В другое время, наверное, постарался бы рассмотреть и запомнить их, а сейчас было не до того.
Мы обгоняли много обозных колонн, однако армейскую артиллерию на марше не видели. Значит, нигде не застряла и идет впереди!
А шли целых три тяжелых артиллерийских полка. Правда, 265-й артполк майора Н. В. Богданова, главная паша огневая сила с самого образования Приморской армии, лишился своего третьего дивизиона: тот поддерживал на севере Крыма соседние части 9-го корпуса и, как видно, пошел с ними к Керчи. Так это действительно и было. Потом мы узнали, что на основе дивизиона богдановцев на Кавказском фронте был создан новый артиллерийский полк. Зато с нами оказались два приданных артполка из 51-й армии. В сложившихся обстоятельствах их уже никто не мог взять обратно, если бы даже и захотел.
С армейской артиллерией получилось как будто неплохо: удачно вывели ее на шоссе под носом у противника и она, должно быть, уже подходит к Севастополю. Но успешно ли там, за этой стеною гор, продвигаются наши дивизии?
И что происходит сейчас под Севастополем? Как развернулись моряки с сухопутной обороной, какими располагают на первый случай силами?
Выяснить все это можно было, только прибыв на место. Наверное, потому дорога казалась томительно долгой.
За Байдарскими воротами наконец увидели отрытые по обе стороны шоссе окопы и краснофлотцев в черных бушлатах, обтянутых крест-накрест пулеметными лентами: вероятно, боевое охранение Севастопольского гарнизона. На контрольно-пропускном пункте нас ждал офицер от начальника тыла армии А. П. Ермилова, прибывшего сюда на сутки раньше и приготовившего для штаба временное помещение в Балаклаве.
Оттуда командарм поспешил к командующему флотом.
* * *
За две недели, минувшие после того как Приморская армия двинулась на север Крыма, и особенно за последние четыре-пять дней, в Севастополе и вокруг него успело произойти много событий. Узнавать о них приходилось, входя в курс здешних дел, от разных людей и из разных документов, и, естественно, не всегда последовательно. Но о самом важном необходимо рассказать сейчас по порядку.
…29 октября, когда прорыв гитлеровских войск в крымские степи стал необратимым фактом, Военный совет Черноморского флота объявил Севастополь на осадном положении. Еще за три дня до этого был образован городской комитет обороны под председательством первого секретаря горкома партии Б. А. Борисова. А 30-го, во второй половине дня, до северных окраин города глухо донеслось уханье частых орудийных выстрелов.
По звуку люди поняли: стреляют не зенитки, а береговая артиллерия севастопольцы привыкли слышать ее на флотских учениях. Теперь эти пушечные выстрелы возвестили о том, что на дальних подступах к Севастополю, за Качей, идет бой.
В районе Севастополя флот имел батареи значительно мощнее одесских вплоть до двенадцатидюймовых. Их главное назначение состояло в том, чтобы не подпускать врага с моря, и на это всегда делался основной упор в боевой учебе. Однако необходимость повернуть орудия в сторону суши не застала севастопольских артиллеристов врасплох. Они заблаговременно подготовили к этому материальную часть и схемы огня, выдвинули на угрожаемые направления наблюдательные посты.
Первой — в 16 часов 35 минут 30 октября — открыла огонь по врагу 54-я береговая батарея старшего лейтенанта Ивана Заики. Она стояла на отлете километрах в сорока от Севастополя, у деревни Николаевна, прикрывая равнинный участок побережья, удобный по рельефу для высадки десанта. Но стрелять пришлось не по десантным судам, а по танкам, броневикам, машинам с пехотой, появившимся на прибрежных дорогах.
Огонь четырех мощных орудий преградил путь неприятельскому авангарду подразделениям сводной моторизованной бригады Циглера. Сорвана была и новая попытка противника продвинуться на этом направлении, предпринятая в тот же день с наступлением темноты.
После этого немцы подтянули свою тяжелую артиллерию, бросили на мешавшую им батарею пикировщики, атаковали ее пехотой и танками. Не имея перед собой стрелковых подразделений, на открытой позиции, с незавершенным инженерным оборудованием (лишь несколько дней назад закончилось строительство самой батареи), а под конец в окружении, 54-я батарея вела бой трое суток. Тысяча двести снарядов, которые она выпустила, существенно задержали рвавшегося к Севастополю врага. Он потерял здесь до тридцати танков и броневиков, сотни солдат. Потерял время и темп.
Это был первый заслон на кратчайшем для немцев пути к городу, и уже тут проявилась севастопольская стойкость, Батарея Ивана Заики действовала, пока не вышли из строя все орудия. После этого артиллеристы отбивались ружейно-пулеметным огнем и гранатами. Вместе с ними сражались женщины — жены комсостава. Чтобы вывезти людей, доблестно выполнивших свой долг, к Николаевке был послан тральщик, но до него смогла добраться на шлюпках только часть личного состава. Остальные, в том числе командир и комиссар батареи, прикрывали отход товарищей. Впоследствии стало известно, что им удалось уйти в горы.
Вслед за 54-й были введены в действие батареи, стоящие ближе к Севастополю, — 10-я капитана М. В. Матушенко и 30-я капитана Г. А. Александера; последняя — одна из двух самых мощных, "линкоровского" калибра.
Эти батареи враг подавить не мог, а для них были досягаемы его войска на большом пространстве от устья Альмы и почти до Бахчисарая, не говоря уже о долине Качи. Благодаря вынесенным на высоты корректировочным постам батареи точно накрывали колонны машин и танков на дальних участках Симферопольского шоссе.
Командир одной из наших дивизий, пробивавшихся в ЭТО время к Севастополю, рассказывал потом, как удивились его разведчики, обнаружив где-то невдалеке от Булганака множество разбитых немецких автомашин. Это, несомненно, была работа береговой артиллерии. Продвигаясь по горным дорогам, приморцы не раз слышали в стороне разрывы тяжелых снарядов, но чьи это снаряды, могли только гадать. Докуда "достает" огонь севастопольских батарей, в армии представляли тогда плохо.
Задним числом, когда наши артиллеристы близко познакомились с флотскими, пришлось пожалеть о том, что знакомство не произошло раньше. Взаимодействие идущей к Севастополю армии с наиболее дальнобойными его батареями, пожалуй, было возможно уже с ночи на 1 ноября. Это позволило бы приморцам быстрее и легче преодолевать преграды, которые создавал на их пути противник. Конечно, только при хорошей связи.
Но если даже какие-то возможности и остались неиспользованными, трудно переоценить то, что сделали севастопольские артиллеристы в конце октября начале ноября. "В отражении первого вражеского удара по Севастополю, — писал впоследствии генерал И. Е. Петров в "Красной звезде", — решающую роль сыграли батареи береговой артиллерии… Наступление фашистских войск с ходу захлебнулось. Героические действия флотских артиллеристов поз-, водили выиграть время…"
Под канонаду береговых батарей выдвигались на рубежи обороны скромные силы Севастопольского гарнизона.
Когда над городом, до того относительно далеким от фронта, так стремительно нависла непосредственная угроза, в Севастополе находились два полка морской пехоты и местный стрелковый полк, все неполного состава. Из Новороссийска ожидалась (и прибыла на кораблях 30–31 октября) 8-я бригада морской пехоты полковника В. Л. Вильшанского, только что сформированная на Кавказе. Батальон моряков снимался с Тендровской косы, удерживать которую уже не было практического смысла.
Этих частей, как их ни расставляй, не хватало, чтобы прикрыть подступы к городу. И в Севастополе стали спешно создавать новые батальоны и отряды из учебных и тыловых подразделений, из ополченцев, из всех резервов, какие были под рукой. На формирование и подготовку к выходу на передовую давались считанные часы.
За три-четыре дня число бойцов, защищающих город на суше, удалось довести примерно до 20 тысяч. Как и при формировании частей морской пехоты в Одессе, возникали трудности с оружием: на месте не оказалось нужного количества винтовок. Но кое-что нашлось в ближайших кавказских базах флота и было доставлено оттуда. Пошли в ход также собранные в городе 2800 учебных винтовок, которые рабочие оружейных мастерских быстро превратили в боевые.
Остро ощущался недостаток в артиллерии: как ни мощны береговые батареи, они не могли заменить полевые, особенно противотанковые. Ни одного орудия не имела самая крупная стрелковая часть гарнизона — 8-я бригада морской пехоты. Курсантский батальон училища береговой обороны выступил на фронт с тремя пушками, взятыми с училищного полигона.
В какой-то мере выручала артиллерия ПВО. Две трети имевшихся зенитных орудий были приданы флотским батальонам как полевые, прежде всего на танкоопасных направлениях.
В резерве имелся достраивавшийся на Морском заводе бронепоезд, знаменитый впоследствии "Железняков".
— Продержаться с тем, что есть, пока подойдут приморцы — такова была задача, — говорил нам потом контр-адмирал Гавриил Васильевич Жуков.
На него, недавнего командующего Одесским оборонительным районом, легла в критические дни, когда Манштейн рассчитывал овладеть Севастополем с ходу, ответственность за то, чтобы сорвать этот замысел силами, какие были в городе, отбить первый вражеский натиск. Подчинив вице-адмиралу Г. И. Левченко все войска Крыма, Ставка одновременно назначила Г. В. Жукова заместителем командующего Черноморским флотом по обороне главной базы. Он же являлся начальником Севастопольского гарнизона. Случалось, что Гавриил Васильевич сам выводил на рубежи обороны только что сформированные батальоны,
Этот волевой, решительный человек, организаторские способности которого в пряной мере проявлялись именно в трудных положениях, много сделал для Севастопольской обороны на ее напряженнейшем начальном этапе.
Разумеется, я не хочу сказать, что своевременное выдвижение на севастопольские рубежи тех сил, какие можно было собрать в городе, — заслуга одного контр-адмирала Жукова. Все вопросы обороны главной базы решал находившийся в Севастополе Военный совет флота (правда, командующего флотом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского с 28 октября по 2 ноября, как раз когда под городом начались, бои, там не было: он ушел на эсминце в Поти для организации базирования кораблей в кавказских портах). Мобилизовать людские резервы помогал и городской комитет обороны. Наконец, опорой Жукова, его первым заместителем был комендант береговой обороны Черноморского флота и главной базы генерал-майор П. А. Моргунов, с которым читатель вскоре познакомится. Сейчас поясню лишь, что "комендант" в данном случае означает "командующий".
Передовые части Севастопольского гарнизона встретили наступающего врага под Бахчисараем. 31 октября здесь уже вел бой батальон училища береговой обороны под командой полковника В. А. Костышина.
Бои на дальних подступах к Севастополю (сперва еще за линией, намеченной в качестве передового рубежа обороны) носили сдерживающий характер, и иначе быть не могло.
Вслед за своим авангардом, бригадой Циглера, Манштейн бросил к городу части 54-го армейского корпуса. А им навстречу выдвигались наспех сформированные батальоны моряков — отважных и самоотверженных, но не очень хорошо вооруженных, без автоматов и минометов, без танков, почти без полевой артиллерии, заменить которую не могла поддержка мощных, но далеких береговых батарей. Да и оборудованных позиций за передовым рубежом не было.
Под натиском превосходящих сил врага пришлось оставить Качу — поселок в нескольких километрах за устьем одноименной реки, станцию Сюрень, близ которой от Симферопольского шоссе ответвляется дорога на Ялту, Заланкой, где командарм Петров намечал развернуть свой КП, если бы удалось занять оборону по Каче. Завязались бои у Дуванкоя (Верхне-Садовое). Там немцы вышли к передовому рубежу Севастопольского обвода.
За счет последних формирований контр-адмирал Жуков уплотнил, насколько было можно, боевые порядки на определившихся наиболее опасных направлениях. Исчерпав на этом свои резервы, он отдал частям гарнизона приказ, в котором требовал удерживать во что бы то ни стало занимаемые рубежи до подхода Приморской армии. Враг находился в 17–18 километрах от центра города.
Общее положение было очень напряженным. Сутки спустя вице-адмирал Октябрьский послал в Ставку телеграмму, в которой говорилось, что флот поставил на оборону своей главной базы все, что имел, и единственная надежда на подход через день-два армейских частей, а если этого не будет, то противник ворвется в город. Об этой телеграмме командующего флотом я тогда не знал. Но как ждут севастопольцы Приморскую армию, мы ощутили сразу.
Наш начальник тыла Алексей Петрович Ермилов сообщил, что на рубежи обороны отправлен по его собственной инициативе личный состав прибывших с ним хозяйственных подразделений. В боях под Дуванкоем, где враг рвался в Бельбекскую долину, уже участвовал разведбатальон Чапаевской дивизии под командованием капитана Михаила Антипина — самая первая боевая часть приморцев, вышедшая в район Севастополя. С ходу выводились на огневые позиции прибывающие артиллерийские полки.
Однако ждать основные силы армии пришлось не день и не два: противник сумел еще раз преградить путь группе наших дивизий. Но об этом — немного позже.
4 ноября командарм, вернувшись с флагманского командного пункта флота, протянул мне бумагу с отпечатанным на машинке текстом:
— Вот, читайте.
Это был приказ прибывшего в Севастополь вице-адмирала Г. И. Левченко о новой организации управления войсками Крыма. В связи со сложившейся на полуострове обстановкой создавались два оборонительных района — Керченский и Севастопольский. О последнем в приказе говорилось:
"В состав войск Севастопольского оборонительного района включить: все части и подразделения Приморской армии, береговую оборону главной базы Черноморского флота, все морские сухопутные части и части ВВС ЧФ по особому моему указанию.
Командование всеми действиями сухопутных войск и руководство обороной Севастополя возлагаю на командующего Приморской армией генерал-майора Петрова И. Е. с непосредственном подчинением мне".
Далее я прочел, что начальником штаба Севастопольского оборонительного района назначается полковник Крылов.
Был также пункт о назначении генерал-майора Шишенина начальником штаба войск Крыма. Фактически Гавриил Данилович Шишенин уже выполнял задания адмирала Левченко, а это назначение, по-видимому, означало, что из штаба Приморской армии он уходит окончательно.
Командарм, следивший за тем, как я читаю приказ, сейчас же подтвердил:
— Да, да, это касается и вас. Вы стали сразу начальником двух штабов. Впрочем, пока это одно и то же.
— Здесь не поставлены задачи флоту, его корабельным соединениям, — заметил я. — Не определена и роль командующего флотом — за что в Севастополе отвечает теперь он.
— Большая часть. кораблей перебазирована на Кавказ, — пояснил Иван Ефимович. — Тут им теперь не дала бы жизни немецкая авиация. Адмирал Левченко считает, что Военному совету флота также целесообразно перебраться туда. Того же мнения, кажется, и адмирал Октябрьский. А Левченко намерен быть со своим штабом в Севастополе.
Признаться, я не очень удовлетворился тем, что услышал. Где бы корабли ни базировались, без их участия длительная оборона изолированного приморского плацдарма немыслима. Это мы слишком хорошо знали по Одессе. А раз так, почему же в таком важном приказе флот, по существу, обойден?
Очевидно не желая продолжать разговор на эту тему, командарм суховато сказал:
— Мы с вами солдаты и обязаны принять и выполнить приказ таким, каков он есть. Главное сейчас, Николай Иванович, привести в строгую систему управление всеми обороняющими Севастополь силами. Об этом и надо думать, а остальное так или иначе образуется.
И Иван Ефимович перешел к вопросам практическим:
— Я договорился, что мы разместимся на командном пункте береговой обороны, у Моргунова. Будет тесновато, но это не беда. Зато там налаженная связь с частями — все, что стоит сейчас на севастопольских рубежах, управляется оттуда. Тыл и начальники родов войск, кроме начарта, останутся пока в Херсонесских казармах. Кстати, примите к сведению, хотя приказом это еще не отдано: генерал Моргунов с сего дня является моим заместителем, а начальник штаба береговой обороны полковник Кабалюк — вашим. Так начал организационно оформляться Севастопольский оборонительный район — СОР. Приказ адмирала Левченко, готовившийся, вероятно, в большой спешке, далеко не во все внес ясность. Как увидит читатель, структура СОР, объявленная 4 ноября, оказалась не окончательной.
Но командарм был прав: при всех условиях главное заключалось в том, чтобы обеспечить четкое, гибкое боевое, управление. Пока оно затруднялось уже тем, что на многих участках оборону держали батальоны и отряды, не сведенные в более крупные части.
И все же до прибытия основных сил армии крупные оргмероприятия исключались. Даже ограниченные перегруппировки на отдельных участках требовали предельной осмотрительности: когда противник нажимает, а резервов нет, любой просчет может стать гибельным. И нужно было в кратчайший срок досконально изучить обстановку, чтобы свободно в ней ориентироваться.
За это мы в штабе взялись с первого же часа пребывания в Севастополе. Но как я ругал себя, что не нашел времени познакомиться с местностью вокруг города и оборудовавшимися позициями в те двое суток, которые провел тут после Одессы! Тогда были другие заботы, да и не верилось еще, что придется воевать под Дуванкоем, у Федюхиных высот или у Балаклавы…
Войти в курс дел нам активно помогали севастопольские товарищи из береговой обороны. Я очень обязан в этом отношении генерал-майору Петру Алексеевичу Моргунову и особенно полковнику Ивану Филипповичу Кабалюку, с которым меня сразу тесно связала начавшаяся совместная работа.
Вряд ли кто-либо в тот момент знал истинное положение под Севастополем — я имею в виду обстановку на суше — лучше, чем эти два командира. До образования СОР л прихода приморцев все нити руководства боевыми действиями, развернувшимися на подступах к главной базе флота, все данные о событиях на каждом участке фронта сходились именно к коменданту береговой обороны и в его штаб. К тому же Моргунов и Кабалюк были севастопольскими старожилами, которым все вокруг знакомо и близко.
Потом я узнал, что генерал Моргунов (в юности — слесарь на московском заводе Гужона и красногвардеец, участник штурма Кремля в 1917 году) пришел к Черному морю в бригаде красных курсантов-артиллеристов, сражавшейся против Врангеля. А в береговой обороне Черноморского флота, которую за два года до войны возглавил, прошел все служебные ступени, начиная с командира огневого взвода.
Полковник Кабалюк был старше своего начальника и успел побывать солдатом в окопах первой мировой войны. А севастопольцем стал тоже с тех дней, когда Крым очищали от белых. Командовал батареей и дивизионом береговой артиллерии, служил в штабах, преподавал в течение ряда лет в училище береговой обороны, откуда вернулся на штабную работу большего масштаба.
Иван Филиппович Кабалюк носил пышные усы, говорил неторопливо и чуть-чуть певуче. При всей своей командирской подтянутости он напоминал немолодого украинского крестьянина, спокойного и добродушного (как оказалось, он действительно родился и вырос в приднепровском селе). Но этот медлительный на вид человек отличался большой собранностью, знал цену минуте.
После того как мы, в первый раз встретившись, представились друг другу, он тотчас же развернул карту и без всяких предисловий начал:
— Вот что мы имеем под Севастополем…
Жирные трезубцы, нанесенные на карту по кромке суши от Николаевки, уже занятой противником, до Балаклавы, обозначали позиции стационарных береговых батарей. Их было девять, но одна — 54-я старшего лейтенанта Заики — больше не существовала. И еще три подвижные. На всех, вместе взятых, меньше пятидесяти орудий. Зато калибр до 305 миллиметров. Словом, артиллерия крепостная.
Эта огневая мощь накапливалась десятилетиями. Некоторые батареи существовали еще до революции, а свои позиции унаследовали от более давних, защищавших севастопольские бухты со времен Суворова, когда только закладывались тут город и порт. Но были и совсем новые, поставленные в предвоенные годы. В том числе самые мощные 30-я и 35-я — башенного типа, с укрытыми под землей и бетоном пунктами управления, казематами, погребами; по существу, целые форты.
Пока эти батареи существовали, пожалуй, никакой десант высадиться вблизи Севастополя не мог. Обороняться, однако, пришлось от противника, подошедшего с суши. Береговая артиллерия, как и под Одессой, начала взаимодействовать с пехотой. И поддержка батарей, расположенных к северу от города, (остальные огня пока не открывали), уже помогла морским пехотинцам выстоять в первых боях.
Но что представляет собой сам фронт обороны? Что за спиной у батальонов, сдерживающих врага на "передовом рубеже? Это волновало больше всего.
Первоначальное представление о системе севастопольских рубежей до того, как увидел их в натуре, я получил у той же карты Кабалюка.
— Вот основная, главная линия обороны, с которой мы начали строительство укреплений, — объяснял Иван Филиппович. — Начинается она, как видите, за Балаклавой, идет через Кадыковку, по склонам Федюхиных высот, через Инкерманскую и Камышловскую долины, затем по высотам за Бельбеком и упирается в море у устья Качи… На этой линии сейчас шестнадцать железобетонных дотов с орудиями от сорока пяти до ста миллиметров, больше полусотни пулеметных дотов и дзотов. По фронту рубеж имеет до тридцати пяти километров. Глубина пока невелика — двести — триста метров, тут еще многое надо сделать… Огневых точек тоже должно быть больше. Пока ими наиболее насыщен центральный участок…
Я слушал Ивана Филипповича, смотрел на карту, закрепляя в памяти расположение главного рубежа, а сам старался понять, почему он так близко от города: в центральной части обвода всего в семи-восъми, а кое-где даже в пяти километрах, и только на флангах несколько дальше. Ведь, подойдя к этому рубежу, немцы смогут держать весь город под артиллерийским обстрелом.
Пусть существовал еще передовой рубеж в виде опорных пунктов, прикрывающих подступы к главному. Но главный есть главный. Можно ли рассчитывать, что он надолго останется у наших войск в тылу?
* * *
Видимо, мне не обойтись без рассказа, хотя бы самого краткого, о том, как возникли сухопутные оборонительные рубежи перед Севастополем, хотя в тот момент их история интересовала меня гораздо меньше, чем фактическое состояние.
Конечно, можно было пожалеть, что ими не занялись по-настоящему заблаговременно. Но прежде чем упрекать кого-то задним числом в недооценке возможных опасностей, полезно вспомнить, как представляли мы будущую войну. Кто из нас, кадровых военных, допускал в тридцатые годы, что на Крымском полуострове, хорошо защищенном с моря и отстоящем чуть не на тысячу километров от сухопутной границы, может появиться армия противника? Подобная ситуация была для нас чем-то немыслимым.
И все-таки опыт войны, которая шла. на Западе, побудил моряков кое о чем задуматься. В конце сорокового года черноморцы получили приказ наркома Военно-Морского Флота, требовавший принять меры к обеспечению сухопутной и противовоздушно-десантной защиты баз. Речь шла в первую очередь о Севастополе. В феврале сорок первого комиссия во главе с П. А. Моргуновым приступила к рекогносцировке на местности.
Однако, как рассказывал генерал Моргунов, работали они, что называется, наугад: не имели ясного оперативно-тактического задания, не знали, на какой состав сил и боевых средств надо ориентироваться при выборе рубежей. К тому же в первую комиссию (потом была создана вторая, расширенная) не включили представителей инженерного отдела флота, хотя вести строительство предстояло ему. То, что под Севастополем действительно могут понадобиться траншеи и доты, должно быть, еще не у всех укладывалось в сознании.
Весной 1941 года черноморцы совместно с Киевским Особым военным округом провели двустороннее учение: воздушно-десантные войска, высадившись в тылу главной базы флота, наступали, а моряки оборонялись. Кажется, это учение многое подсказало флотскому командованию, помогло увидеть уязвимые места. После него, примерно за месяц до войны, район вокруг Севастополя разделили на три сектора обороны, к которым были приписаны части гарнизона, включая военно-морские училища. Создавались также городские боевые участки севастопольский и балаклавский.
Что касается самих рубежей, то практически за них взялись, когда уже разразилась война, в первых числах июля. И взялись решительно. Кроме специальных частей на работы выходил личный состав многих других, а также тысячи жителей города.
Параллельно с главным оборонительным рубежом приступили к строительству тылового. Он проходил в двух-трех километрах за окраиной города — от Стрелецкой бухты, через Английское кладбище, гору Суздальскую и станцию Мекензиевы Горы к устью Бельбека.
И наконец, в сентябре, когда враг уже подступил к Перекопу, Военный совет флота решил усилить сухопутную оборону главной базы созданием передового рубежа, вынесенного на пять — семь километров дальше главного. А так как на сооружение новой сплошной линии укреплений времени могло не хватить, стали оборудовать прежде всего четыре опорных пункта на танкоопасных направлениях. Они, кстати сказать, вполне могли бы считаться и узлами обороны, но, чтобы не вступать в противоречие с нашими документами того времени, я буду называть их так, как называли тогда.
Аранчийский опорный пункт должен был прикрывать северное направление, дорогу от Евпатории; Дуванкойский — Симферопольское шоссе и выход в долину Бельбека; Черкез-Керменский — долину Кара-Коба; Чоргуньский — Ялтинское шоссе, Золотую долину и путь к Инкерману. Каждый из опорных пунктов представлял собой комплекс дотов и дзотов, противотанковых надолб, минных полей и других инженерных заграждений. В целом эта дополнительная система укреплений была призвана задержать противника на таком расстоянии от Севастополя, чтобы город и порт оставались вне действительного артиллерийского огня.
Но почему все-таки не обеспечивал этого главный оборонительный рубеж, почему он был проложен слишком близко к городу?
Объясняли это по-разному. Лично я пришел в свое время к убеждению, при котором и остался: севастопольские рубежи оказались такими, а не иными прежде всего потому, что, намечая их, думали не столько о сухопутной обороне в широком смысле слова (тем более не о длительной), сколько о преградах для сброшенного воздушного десанта. Пусть крупного, но не располагающего, например, тяжелой артиллерией.
В ходе работ многое в первоначальных планах корректировалось, дополнялось. Однако пересматривать основное уже не было времени. Главный рубеж прошел там, где его наметили перед войной.
Чтобы больше не возвращаться к этой теме, скажу, что при ознакомлений с позициями на местности приходилось еще не раз подавлять чувство огорчения и досады. Передовой и главный рубежи проходили так, что большинство командных высот находилось на стороне противника. А доты были расставлены слишком уж открыто, будто напоказ, представляя хорошие цели. Причем примерно треть готовых артиллерийских дотов и такая же часть пулеметных точек приходились на тыловой рубеж, который пока не было надобности занимать войсками.
Вообще тыловой рубеж неожиданно оказался в наибольшей готовности (строительство его форсировали, опасаясь выброски противником воздушного десанта), а главный на ряде участков правой его половины фактически был лишь обозначен.
Я далек от того, чтобы недооценивать сделанное строителями севастопольских рубежей. Они выполнили за короткий срок очень большую работу, трудоемкость которой умножалась природными условиями, неподатливостью каменистого, местами скального грунта. А недоделки объяснялись острой нехваткой не только времени, но и инженерно-заградительиых средств: колючей проволоки, противотанковых и противопехотных мин.
И при всех недостатках системы укреплений, созданных к ноябрю, прорваться через них к городу враг тогда не смог.
Строительство и совершенствование сухопутных рубежей продолжалось. В эту работу (руководство ею перешло к генерал-майору инженерных войск Аркадию Федоровичу Хренову, ставшему заместителем командующего СОР по инженерной обороне) включились затем инженерные и саперные батальоны Приморской армии. Да и каждая наша стрелковая часть внесла свой вклад в полевую фортификацию на подступах к главной базе флота.
И в конечном счете рубежи обороны сделались такими, что противник стал называть их крепостью.
* * *
Командный пункт береговой обороны помещался на холмистой окраине города, в переоборудованных подземных казематах старой, давно упраздненной батареи.
Теперь здесь Амурская улица, выросли новые здания. А в 1941 году был малолюдный Крепостной переулок — несколько домиков, побеленных снаружи, как украинские хаты, с тихими, оплетенными виноградом двориками.
Казалось, этот уголок Севастополя остался таким, каким выглядел лет девяносто назад, в первую оборону. О той поре напоминали сохранившаяся на углу кирпичная кладка старинного укрепления с квадратной пушечной амбразурой и название соседней улицы — 6-я Бастионная.
Место это довольно высокое. За деревьями и крышами карабкающихся по склону улочек открывались взгляду морские дали, виднелись центральная часть города, его бухты, Северная сторона с Константиновским равелином…
А в каземате старой батареи, под толщей бетона, все похоже на наше одесское подземелье. Так же не доносятся сверху никакие звуки, так же никогда не выключается электричество. Только потеснее, чем было в хранилищах шустовского завода, да и не так глубоко.
Флотские береговики по-братски разделили с нами помещение, которое готовили на военное время для себя. Наш командный пункт на "втором этаже", то есть на самом нижнем. Справа, как войдешь, "каюта" командарма: деревянный топчан у стены, рабочий стол, два стула… В такой же "каюте" в глубине каземата размещаюсь я. Более просторный "кубрик" (моряки любят и на берегу называть все по-корабельному), слева от входа, отведен оперативному отделу. Там же дежурная служба, рядом — узел связи.
Этажом выше, над нами, — КП и штаб армейской артиллерия. Командование береговой обороны — Моргунов, Кабалюк и оперативная часть их штаба — находится по соседству, под общей с нами бетонной крышей, но у них есть отдельный выход наверх.
Главным достоинством нашего КП была налаженная связь. Со всеми батареями и многими другими объектами базы — особо надежная, по подземному кабелю. Стараниями армейских и флотских связистов к нему постепенно подключались и стрелковые части.
Командарм согласился, что оставаться мне дальше также и начальником оперативного отдела нет необходимости. Им был назначен майор Михаил Юльевич Лернер, работавший в отделе с первых дней Одесской обороны, — отличный, вдумчивый штабист, спокойный и добродушный человек. Помощниками его оставались капитаны И. П. Безгинов, К. И. Харлашкин, И. Я. Шевцов — наши боевые направленцы.
Сразу после боев за Одессу командарм Петров взял в штарм майора А. И. Ковтун-Станкевича, сказав мне тогда: "Тут он очень пригодится!"
Майор Ковтун был в штабе едва ли не самым старшим по возрасту. Он участвовал в гражданской войне, в двадцатые годы служил начальником штаба кавалерийского полка, а затем лет пятнадцать работал в сельском хозяйстве: был директором совхоза, директором МТС. Но перерыва в службе у него как-то не чувствовалось: очевидно, помогал старый военный опыт в сочетании с богатым житейским. Инициативный и решительный, быстро схватывающий и трезво оценивающий обстановку, он стал исполнять обязанности офицера для особых поручений.
Когда положение на севере Крыма стало очень напряженным, Ковтун, имея в своем распоряжении отдельный разведбат Чапаевской дивизии, отвечал за прикрытие армейского КП. С этим батальоном он первым из штаба армии прибыл в Севастополь и, выполняя задание командарма, немедленно приступил к развертыванию передового командного пункта на Мекензиевых горах, в районе кордона Мекензи № 1.
На картах значились еще два кордона Мекензи, а также хутор Мекензия. Как объяснили моряки, все эти названия произошли от фамилии адмирала, который в давние времена, при зарождении Севастополя, имел касательство к строительству всяких флотских служб на берегу Северной бухты. Должно быть, кордоны Мекензи играли тогда роль каких-то застав, а теперь оставшиеся от них старые дома были просто ориентирами на местности.
Считая район Мекензиевых гор ключевой позицией на ближних подступах к Севастополю, генерал Петров поехал прежде всего туда. Майор Ковтун, успев разобраться в обстановке и установить связь с оборонявшимися на этом направлении батальонами и отрядами, уже подготовил рекомендации о первоначальных мерах по упорядочению управления ими. И первые боевые распоряжения в качестве командующего СОР генерал Петров отдал именно там, причем писал их, как не раз делал это и под Одессой, прямо на картах комбатов.
Оборона была пока весьма неплотной, на передовой о нетерпением ждали свежих сил. Но с Мекензиевых гор Иван Ефимович вернулся повеселевшим, воодушевленным. Он с удовлетворением говорил о боевом настроении людей, с которыми там встретился. Потом я слышал от морских пехотинцев, как их, в свою очередь, обрадовало появление на переднем крае армейского генерала.
По моим наблюдениям, моряки, вставшие на защиту Севастополя, вообще очень хорошо встречали сухопутных командиров и подчинение им принимали с радостью, очевидно сознавая, сколь это важно для успеха боев. Подтверждение этому я нашел и в авторитетном флотском документе, познакомиться с которым имел случай впоследствии. Начальник Главного политуправления Военно-Морского Флота армейский комиссар 2 ранга И. В. Рогов, прибывший в те дни в Севастополь, телеграфировал наркому ВМФ: "Характерно отметить, что краснофлотцы, отобранные в морскую пехоту, просят назначить командиров, знающих сухопутные операции".
На Мекензиевы горы И. Е. Петров наметил поставить Чапаевскую дивизию, в стойкость которой очень верил. Дивизия была еще в горах, но капитаны Безгинов и Харлашкин — они вслед за Ковтуном осваивали этот сектор — заранее получили задание быть готовыми встретить чапаевцев и провести на предназначаемые им участки.
На этом же направлении занял огневые позиции уже прибывший 265-й, богдановский, артполк. Временно, пока отсутствовали начарты дивизий, майор Н. В. Богданов был облечен правами старшего артиллерийского начальника на всей северной половине Севастопольского обвода.
Познакомившись мало-мальски с обстановкой, мы сели вместе с Иваном Филипповичем Кабалюком за подготовку боевого приказа по Севастопольскому оборонительному району. Он был подписан командующим СОР И. Е. Петровым, членом Военного совета М. Г. Кузнецовым и мною как начальником штаба в ночь на 6 ноября. Приказ требовал объединить действия всех частей и отрядов и определял порядок боевого управления ими.
Силы были все те же — прежний Севастопольский гарнизон плюс прибывшие к тому времени артполки. Резерв оборонительного района составляли отряд береговой обороны и разведбат Чапаевской дивизии. Об остальных наших силах, хотя штаб, конечно, имел уже примерный план расстановки их на рубежах, говорилось в приказе единственно то, что только и можно было тогда сказать: "Части Приморской армии с тяжелыми боями продвигаются на Севастополь".
Приказ подтверждал существовавшее деление территории СОР на секторы, подчеркивал важную роль секторного звена в управлении силами обороны. Однако поставить во главе каждого сектора опытного общевойскового командира мы еще не могли — приходилось ждать наших комдивов. Только в первом секторе прежнего коменданта, по званию капитана, сменил два дня спустя полковник П. Г. Новиков, освободившийся от своих временных обязанностей в Ялте.
* * *
Шестого и седьмого ноября положение было напряженнейшим. Враг расширял фронт атак, явно рассчитывая не тут, так там прорвать нашу оборону, пока она еще не окрепла, пока не соединились Севастопольский гарнизон и Приморская армия.
Отбиться любой ценой и выиграть время — к этому сводилась ближайшая задача.
В такой обстановке настудила 24-я годовщина Великого Октября. Несмотря ни на что, праздник чувствовался. Из Москвы, под стенами которой также шли бои, транслировалось торжественное заседание… А наутро, как обычно, только в более ранний час, состоялся военный парад на Красной площади. Его не ждали, о нем не было и мысли: ведь Москва сделалась прифронтовым городом. Но парад состоялся, на Красной площади выступил перед войсками И. В. Сталин… Что значил в тот момент самый этот факт, трудно передать. Октябрьские дни сорок первого года незабываемы. Они прибавили людям сил для борьбы с ненавистным врагом, укрепили уверенность в нашей победе,
Под Севастополем день 7 ноября ознаменовался активными действиями морской бригады полковника Вильшанского. Ей приходилось держать оборону почти на десятикилометровом фронте. На значительной части этого участка было пока относительно спокойно, но командование бригады имело смутное представление о том, какие неприятельские силы ей противостоят. А когда собственные боевые порядки жидковаты и огневых средств мало, особенно опасно плохо знать конкретного противника. Чтобы познакомиться с ним поближе, была предпринята разведка боем пятью усиленными ротами. Причем им, помимо основательного прощупывания противника, ставилась задача улучшить позиции бригады захватом трех высот между Бельбеком и Качей. Так как у Вильшанского своей артиллерии не было, короткую артподготовку произвели одна береговая батарея и одна из богдановского полка.
Враг такой активности от нас явно не ожидал. Атакующая группа, действуя решительно и напористо, заняла все три высоты (одной немцы через несколько часов овладели вновь), истребила свыше 200 гитлеровцев, захватила пленных и трофеи, в том числе 3 орудия, 10 минометов, 20 пулеметов. Нелишне сказать, что сама морская бригада имела на тот день 29 пулеметов, считая и ручные.
Было установлено: на этом участке находятся части 132-й немецкой пехотной дивизии и 5-й мотополк румын; добыты и другие полезные сведения о противнике. "Большая разведка" показала, как можем мы бить врага при всем его численном и техническом перевесе.
А на центральном участке передового оборонительного рубежа, в районе Черкез-Керменского опорного пункта, 2-й и 3-й морские полки весь день отбивали ожесточенные атаки гитлеровцев. Становилось все очевиднее, что враг стремится расчленить наш фронт, пробиться к Северной бухте.
Несмотря на поддержку морской пехоты береговыми батареями, несмотря на то, что расчеты дотов и дзотов — правда, тут их было немного — держались до последнего, 6 ноября немцы заняли Шули (Терновка), Черкез-Кермен (Крепкое) и соседнюю высоту Ташлык. Высоту батальон 3-го морского полка отбил контратакой, но вернуть остальные позиции не хватило сил. Передового опорного пункта на восточном направлении фактически больше не существовало.
К вечеру 6 ноября у нас появилась возможность усилить, оборону долины Кара-Коба только что вышедшим к Севастополю — впереди остальных частей Чапаевской дивизии — 31-м Пугачевским стрелковым полком подполковника К. М. Мухомедьярова. Полк был невелик, нуждался в доукомплектовавши и приведении в порядок после тяжелого марша. Но ввести его в. бой понадобилось уже на следующее утро. Полк помог морским пехотинцам остановить здесь противника.
Однако левее по фронту немцы вновь продвинулись. Во второй половине дня 7-го в их руках оказался хутор Мекензия, расположенный в восьми километрах от Северной бухты.
Обеспокоенный ухудшением положения на Мекензиевых горах, И. Е. Петров выехал на передовой КП, где по-прежнему находился Ковтун. Иван Ефимович хотел на месте удостовериться, что следует направить именно туда 7-ю бригаду морской пехоты, которая в эти часы сосредоточивалась на Корабельной стороне.
Бригада была "коренной" севастопольской. Около месяца назад ее сформировали из моряков-добровольцев с кораблей и из береговых подразделений главной базы и считали основным войсковым прикрытием города. Но когда гитлеровцы прорвали Ишуньские позиции, командование войск Крыма потребовало отправить бригаду туда вслед за нашими дивизиями. Там она поступила в подчинение командарму Приморской и потом вместе с армией начала обратный марш к Севастополю, хотя из-за перебоев в связи иногда выбирала путь самостоятельно. В ночь на 7 ноября основную часть бригады приняли на борт в Ялте высланные из Севастополя эсминцы, а небольшой "отряд с командиром во главе выходил в это время горными тропами в Байдарскую долину.
Так 7-я бригада морской пехоты, поредевшая, но все же насчитывавшая без малого две тысячи бойцов, вернулась в Севастополь. Командовал ею полковник Евгений Иванович Жидилов, черноморский ветеран под стать Моргунову и Кабалюку: он тоже пришел в эти края двадцатилетним командиром взвода, когда освобождали Крым от врангелевцев.
Еще не познакомившись с командиром бригады, я узнал ее комиссара — Николая Евдокимовича Ехлакова. Прибыв с теми батальонами, что шли из Ялты морем, он, не дожидаясь комбрига, явился к нам на КП — коренастый, широкоплечий, в кубанке и армейской шинели, из-под которой виднелся стоячий синий воротник морского кителя, а черные флотские брюки были заправлены в пехотные кирзовые сапоги.
Перед командующим батальонный комиссар Ехлаков держался непринужденно. Чувствовалось, что человек он прямой, по характеру независимый. Люди такого склада нравились генералу Петрову. Он слушал военкома бригады с заметной симпатией, позвал и меня с ним познакомиться.
Позже мне стала известна примечательная деталь родословной Ехлакова: в первой обороне Севастополя участвовал его дед — солдат Суздальского пехотного полка, того самого, от которого получила тогда название гора Суздальская, теперь снова ставшая боевым рубежом. Вот какие глубокие "севастопольские корни" оказались у этого комиссара морской пехоты.
На КП Ехлаков докладывал о состоянии прибывших батальонов. Его заботили виды на доукомплектование и получение противотанковых средств. Вопросы были вообще-то "командирские", но комиссара касалось все, и, раз он появился тут первым, он их и ставил. И понятно, интересовался, какую задачу получит бригада.
Командующий сказал, что ее по всем правилам следовало бы вывести сейчас в резерв и пополнить как положено. Однако с этим придется обождать. До полуночи пусть люди отдохнут, а за это время последует боевой приказ.
Перед рассветом (к тому времени прибыл и комбриг со своим отрядом) бригада Жидилова была на машинах переброшена на Мекензиевы горы. Утром 8-го она контратаковала немцев, имея задачу вернуть хутор Мекензия и продвинуться к Черкез-Кермену.
Но я должен еще рассказать о том, что происходило,! 7 ноября у Дуванкоя. Здесь противник был несколько дальше от города, однако характер местности позволял шире, чем на восточном направлении, использовать танки. И важнее всего было не дать им прорваться вдоль Симферопольского шоссе и по Бельбекской долине.
В день Октябрьской годовщины тут принял боевое крещение, поддерживая морскую пехоту, бронепоезд "Железняков". Действовал он успешно: огневыми налетами с выгодных позиций помог сорвать по крайней мере две попытки гитлеровцев вклиниться в нашу оборону. Однако полагаться на то, что поддерживающая артиллерия, в том числе береговая, выручит во всех случаях, стрелковым подразделениям не приходилось. Готовясь к отражению танковых атак, командиры размещали впереди занимаемых рубежей (по возможности подальше) группы бойцов-истребителей с гранатами и бутылками с зажигательной жидкостью.
Одну такую группу, принадлежавшую 18-му батальону морской пехоты, возглавлял политрук Николай Дмитриевич Фильченков. Группа была выдвинута вперед в предвидении того, что противник может направить танки в обход обороняемой батальоном высоты. С Филдьченковым пошли краснофлотцы Иван Красносельский, Даниил Одинцов, Юрий Паршин, Василий Цибулько.
Ныне эти имена известны далеко за пределами Севастополя. А там каждый школьник укажет дорогу к памятнику пяти героям — коммунисту и четырем комсомольцам, которые 7 ноября 1941 года Ценой своей жизни остановили рвавшиеся к городу фашистские танки. Уже подорвав не-, сколько машин и не имея иной возможности задержать остальные, моряки, обвязавшись последними гранатами, бросились под танки…
Такова была решимость защитников города остановить врага во что бы то ни стало. Пожалуй, достаточно вдуматься в один этот факт, чтобы понять, почему гитлеровцы не смогли с ходу ворваться в Севастополь, несмотря* на немногочисленность его гарнизона и незавершенность оборонительных рубежей.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.