Часть 1. Граф и графиня

Часть 1. Граф и графиня

Граф Ян-Карл фон Розен был исполнительным директором станкостроительной компании “Карлебу”, основанной в 1927 году даларнцем Селимом Карлебу. Фирма продавала станки и инструменты, разрабатывала и внедряла в промышленности новые высокопроизводительные методы. Выпущенный в 1936 году справочник Карлебу по технике литья считался в отрасли прямо-таки библией и выдержал не меньше пятнадцати переработанных изданий.

Резкий контраст с кино– и театральной жизнью, важной частью которой станет его жена. И которая отнимет ее у него.

Лира фон Розена была многострунной. Помимо директорства в “Карлебу” он сделал карьеру при дворе, где его сначала назначили камер-юнкером, затем камергером и вице-церемониймейстером, а спустя много лет – обер-камергером. Кроме того, он прошел юридическую практику как судья-стажер и затем занимал пост прокурора в Верховном суде. Далее, он был инспектором и полномочным членом Стокгольмской торговой палаты, членом правления Swedish Chamber of Commerce of USA[36], заседал в правлении Губернских страховых обществ и Антикоррупционного института. Повидал мир, объездил Южную Америку – Перу, Бразилию – и Европу.

Вдобавок он был женат на одной из дочерей Селима Карлебу. По расчету. Родственная связь означала кратчайший путь к самому высокому посту в отрасли, где он, собственно, не имел никакого опыта, и теснейшим образом соединяла его с семейным предприятием. С другой же стороны, брак делал его уязвимым. Если семейная жизнь с Ингрид не задастся, он рисковал потерять работу. Отнюдь не самоочевидно, что бывший зять сможет продолжить работу в семейном предприятии, во всяком случае на высшем посту, тем паче если жена повторно выйдет замуж.

Жили они в большой вилле на Бровалльвеген в Юрсхольме, недалеко от Ингмара Бергмана и Кэби Ларетай и от бергмановского врача Стуре Хеландера и его жены, актрисы Гуннель Линдблум.

Ян-Карл фон Розен вскоре невольно станет пешкой в изощренной семейной драме и очередной жертвой чуть ли не маниакального стремления знаменитого режиссера обладать женщинами, которые уже заняты.

Граф, в ту пору восемнадцатилетний, познакомился с будущей женой в 1947 году на школьном выпуске ее старшей сестры Биргит Карлебу. Обе учились в частной школе Фагерлинд-Муселиус на Норр-Меларстранд, а затем в женской гимназии Нюа-Элементар на Хёторг, по возрасту их разделял всего лишь год.

Ян-Карл фон Розен с удовольствием бывал в доме семейства Карлебу. Селим, его жена Эбба и их дочери составляли, как ему казалось, очень симпатичный квартет, и его чувства к Ингрид росли. Она училась в тогдашней Стокгольмской высшей школе, писала у профессора Хенрика Корнелля кандидатскую по искусствоведению, но о самостоятельном зарабатывании денег никогда и речи не заходило. Фон Розен и Ингрид обручились весной 1952-го, в сентябре следующего года поженились, и она тотчас попала в шаблон тогдашней эпохи – мать и хозяйка дома. Они переехали в свежеотремонтированную виллу в Альвике, севернее Стокгольма, где в октябре 1954-го родилась дочь Каролина. Фон Розен сдал юридический экзамен и получил место судьи-стажера в стокгольмском городском суде, позднее стал кандидатом на должность прокурора, а затем и прокурором Верховного суда. Именно в такой вот ситуации ему предложили стать директором фирмы тестя, и в январе 1958 года он приступил к новой работе.

Семья в ту пору увеличилась, родились близнецы Фредрик и Анна. Вилла в Альвике стала тесновата, поэтому они искали жилье попросторнее и в конце концов переехали в Юрсхольм.

Ингрид фон Розен в первую очередь была женой и матерью и собственных доходов не имела. Муж, от которого не укрылись ее административные и организаторские таланты, предложил тестю, чтобы она начала работать в семейном бизнесе как своего рода управляющий с ответственностью за оборудование и мебель, а также за дом отдыха фирмы в Рослагене.

В дальнейшем ходе событий решающую роль сыграли, вероятно, два обстоятельства. Через свою сестру Биргит Лангеншёльд Ингрид фон Розен познакомилась с доктором Стуре Хеландером и его другом Ингмаром Бергманом. А когда сестры позднее оказались в даларнской гостинице “Сильянсборг”, там как раз находился Бергман со съемочной группой, собирался снимать “Причастие”. Биргит и Ингрид интересовались также театром и балетом, в Стокгольме часто ходили в Оперу, что создавало хорошие предпосылки для интересных разговоров об искусстве.

Примерно так, по мнению Яна-Карла фон Розена, они и познакомились, его жена и режиссер, и позднее он понял, что роман развивался несколькими этапами, смотря как в то или иное время складывалась личная ситуация Ингмара Бергмана. “Отношения все больше углублялись, и он безумно влюбился в Ингрид и проявлял большую настойчивость. Он был большой эгоцентрик”.

Когда Бергман позднее убедил свою жену Кэби поселиться именно в Юрсхольме, официальным мотивом было то, что как раз там жил его друг Хеландер. Однако, вероятно, бергмановское желание поселиться в фешенебельном предместье в нескольких десятках километров к северу от столицы было обусловлено попросту тем, что там жила его новая возлюбленная.

Ян-Карл фон Розен заметил, что мысли жены витают в другом месте, а однажды ему позвонил Ингмар Бергман и сказал, что Ингрид ни в коем случае не должна уезжать. Граф и графиня много лет ездили в Швейцарию кататься на лыжах с друзьями и деловыми знакомыми и теперь снова собирались в Альпы. Но Бергман говорил по телефону чуть ли не с отчаянием. Ему необходимо видеться с ней, для него это невероятно важно. Как понял фон Розен, предстояла премьера какой-то пьесы, поставленной Бергманом, и он не мыслил ее без присутствия Ингрид. Фон Розен ответил, что все понимает, но они обязаны встретиться в Швейцарии с друзьями и не могут их обмануть.

“С его точки зрения это был сущий пустяк, самое важное – его собственная ситуация”.

Фон Розен воспринял это спокойно. Решил, что тут, как говорят англичане, passing fancy [37]. Ему оставалось только ждать и смотреть, wait and see, как он говорит.

В апреле 1959 года у фон Розенов родился четвертый ребенок, дочь Мария. Вскоре после этого жена начала вечерами исчезать из дому, по нескольку раз на неделе, нередко по субботам, и ситуация стала нестерпимой. Продолжаться так не могло, ему требовалась ясность. Она что же, хочет развестись и жить с Ингмаром Бергманом?

Ян-Карл фон Розен считал, что на первых порах его жена вела себя спокойно и обдуманно. Однако со временем новые отношения все больше поглощали ее. Она могла часами говорить со своим любовником по телефону. Была рассеянна и украдкой сбегала, чтобы встретиться с Бергманом, вероятно в квартирке на Грев-Турегатан, где он обычно устраивал любовные свидания. Фон Розену приходилось поздно вечером укачивать дочку Марию в спальне жены и слушать, как мама девчушки возвращалась после любовного свидания с режиссером, загоняла машину в гараж и запирала дверь.

Но он не понимал, насколько все серьезно, пока случайно не увидел письмо, которое жена несколько беспечно оставила на столе, когда уехала в Стокгольм на очередное рандеву с любовником. Письмо было от Бергмана, и вот тут фон Розен осознал масштабы обмана. Он прочитал черным по белому об их страстном увлечении, в особенности со стороны Бергмана, и о том, как много его жена значила для режиссера. Фон Розен вспомнил о прежних романах Бергмана, в большинстве с актрисами и женщинами из театральных кругов, которые, как ему казалось, думали в первую очередь о самих себе, своих интересах, своих представлениях о жизни.

В письме Бергман был весьма недвусмыслен. Фон Розен по сей день хорошо помнит, как выразился режиссер: “Я пришел в полное отчаяние из-за того, что тебе придется уехать, ведь для меня это значит очень-очень много, ты знаешь, в твоем присутствии демоны не появляются, я твердо верю, что мы последний раз должны примириться с разлукой в тот миг, когда ты мне нужна”. Бергман, как считал фон Розен, был неуравновешен и чрезвычайно эгоистичен. Он нуждался в человеке, который мог его поддержать, любыми способами, и, очевидно, жена фон Розена как раз и была таким человеком.

В то же время Бергман мог показать свою щедрую и приятную сторону, но опять-таки не без выгоды для себя. В феврале 60-го он послал супругам фон Розен билеты на премьеру “Источника”, а затем пригласил их посетить его на Форё. Из всех ресторанов он предпочитал роскошный “Театергриль”, в двух шагах от Драматического театра, и как-то раз, приглашая Яна-Карла фон Розена на ужин, сказал: “У тебя, наверно, есть девушка, чтобы взять с собой”. Слегка озадаченный фон Розен решил, что, может, оно будет и забавно, учитывая обстоятельства, и пригласил сотрудницу, занимавшуюся на фирме банковскими делами. Но вместе с тем он понял, что режиссер пытался соединить его с другой женщиной. Ведь если граф добровольно отпустит жену, Бергману станет легче жить.

Ян-Карл фон Розен долго сохранял хорошую мину и надеялся, что бурный роман между его женой и режиссером остынет. Но поскольку, судя по всему, конца не предвиделось, оставался один-единственный путь – конфронтация. Необходимо разобраться, все уладить, ликвидировать нарыв, закравшийся в их совместную жизнь. Он попросил жену о встрече в доме ее родителей, которые были тогда в отъезде. Однако поговорить они толком не успели – жена сказала, что ей пора. У нее свидание, опаздывать нельзя.

Фон Розен, припарковавший свою машину неподалеку, проследил за женой до Грев-Турегатан. Вошел в дом и позвонил в дверь квартиры Бергмана. Никто не открыл. А потом он услышал за дверью голос жены: “Не стой там и не звони!” Фон Розен ответил, он полагает, что в квартире находится Ингмар Бергман, и очень хорошо, потому что можно втроем обсудить ситуацию.

В конце концов дверь открылась, и Яна-Карла фон Розена пригласили войти, выпить чаю и угоститься булочками с маслом и медом. Бергман попытался донести до него свое положение: Ингрид, мол, помогала ему в жизни, и он считал, что они в состоянии как-нибудь уладить ситуацию. Однако он спешил по делам и попросил Ингрид фон Розен отвезти его в Юрсхольм. Граф остался один. Ему захотелось пить, и он прошел в ванную налить стакан воды. Там, в одном из шкафчиков, он заметил женино лекарство от кашля. Прочитал этикетку на флаконе, увидел дату докторского рецепта и сообразил, что роман жены и Бергмана длится дольше, чем ему казалось. И вероятно, это не первый флакон. Жена часто кашляла.

Он позвонил Стуре Хеландеру и попросил принять их троих после работы. На нейтральной почве, возможно, удастся договориться. На следующий день все трое собрались в приемной у Хеландера, и врач попросил друга выложить карты на стол. Слушая Бергмана, фон Розен думал, что тот рассказывает о ходе событий как актер, хорошо отрепетированными репликами.

Затем воцарилась оглушительная тишина. Фон Розен все понял. Из четверых людей, сидевших в приемной Хеландера, он узнал обо всем последний.

После этого он позвонил семейному адвокату Сигрид Бекман и объяснил, что произошло. Бекман сообщила, что Ингрид фон Розен побывала у нее по поводу подготовки развода, но решительно отрицала, что мотив развода – другой мужчина. Теперь адвокат получила объяснение. И сказала, что предпринять можно только одно, а именно привлечь жену к суду.

Шестнадцатого июля 1971 года, через два дня после пятидесятитрехлетия Ингмара Бергмана, Ян-Карл фон Розен подал в губернский суд заявление о разводе. “В начале текущего года мне стало известно, что моя жена поддерживала интимную связь с другим мужчиной и эта связь продолжается”, – писал он. Граф, так сказать, пригладил реальное положение вещей, но для заявления в суд этого было достаточно. Фон Розен указал, что у них с женой четверо общих детей и они договорились, что опека над “всеми нашими детьми” перейдет к ней.

Примерно через месяц стороны были вызваны на предварительное слушание за закрытыми дверьми. Ян-Карл фон Розен лично не появился, однако его жена присутствовала. Она без обиняков подтвердила, что нарушила супружескую верность и что ее муж мириться с этим не намерен.

Адвокат фон Розена Эрик Феллендер “в подкрепление выступления истца” предложил допросить свидетеля Ингмара Бергмана и сообщил, что режиссер ждет за дверью зала суда. Уже в третий раз Бергмана вызывали свидетельствовать о своем участии в нарушении супружеской верности. Впервые так было при разводе Гюн и Хуго Грута, затем при разводе Кэби Ларетай и Гуннара Стэрна. Похоже, он не принимал эту сомнительную заслугу близко к сердцу, даже пошутил, когда означенная тема всплыла в разговоре с Яном-Карлом фон Розеном: “Я привык, не в первый раз”.

Поскольку дело особой сложностью не отличалось – стороны были согласны по всем пунктам, – без проволочек перешли к главным слушаниям. То бишь настало время кратких показаний режиссера.

Вызывается Эрнст Ингмар Бергман, указывает, что родился в 1918 году и проживает на Форё, приносит присягу как свидетель, ему напоминают о важности присяги и обязанности говорить правду, после чего он сообщает, что минимум в течение двух лет имел сексуальную связь с Ингрид фон Розен. И эта связь продолжается.

Тем все и кончилось. Слушание заняло всего-навсего пятнадцать минут, а еще через пятнадцать минут огласили приговор. Ян-Карл фон Розен получил развод, Ингрид фон Розен – опеку над четверыми детьми и свободу. Кроме того, она, не указывая причин, настояла, чтобы судебный протокол в течение 25 лет хранился под грифом “секретно”, против чего адвокат ее уже бывшего мужа не возражал.

Представить себе побудительные причины графини не составляет труда. Роман с Бергманом сам по себе был делом весьма щекотливым, однако ситуация обострялясь еще и тем, что вдобавок у нее был внебрачный ребенок, о чем знали только она и отец девочки, режиссер Бергман.

Брак был расторгнут, но для Яна-Карла фон Розена испытания на этом не кончились. Он думал, что теперь, когда брак расторгнут, его экс-жена, которая так рвалась к Бергману, переедет к режиссеру, а он сам останется на вилле с детьми и все заживут, как им хочется. Но она не согласилась. Пришлось ему потесниться. Не потому, что Ингрид фон Розен собиралась жить на вилле вместе с Ингмаром Бергманом, просто в нынешней ситуации Яну-Карлу нельзя общаться с детьми, как раньше. “Иначе будет сплошной скандал с Ингмаром, а это навредит нам всем” – вот такое объяснение он получил. Ингрид фон Розен и Бергман жили сами по себе, либо в большой новой квартире на Карлаплан, либо в доме на Форё. Она давно поставила Ингмару Бергману одно условие. Если она пройдет болезненный для нее развод, он на ней женится.

Четверо детей по-прежнему жили на вилле под присмотром разных служанок, помогала и бабушка по матери. Во время бракоразводного процесса они часто видели, как мать плачет, как двери запирают на замок и ведутся бесконечные телефонные разговоры. В “Трех дневниках” Мария фон Розен рассказывает, что они слышали бурные ссоры. Но самым большим шоком стало сообщение матери, что она и Ингмар Бергман решили переехать в квартиру на Карлаплан.

Материально мы, дети, имели все необходимое. Мама старалась заботиться о нас, как могла. Часто заходила, но временами подолгу жила на Форё. И большей частью мы разговаривали по телефону. Мы, дети, были в растерянности и изо всех сил пытались позаботиться о себе. Но все же сумели создать крепкую общность, сохранившуюся по сей день. Из-за пустоты, тоски и злости на то, что Ингмар отнял у нас маму, мы чувствовали себя заброшеными.

Ян-Карл фон Розен переехал в соседнюю виллу, которую Селим Карлебу предоставил ему как служебное жилье. Необычная ситуация – дочь владельца разводится с зятем ради другого мужчины, за которого затем выходит замуж, а зять при таких обстоятельствах остается в бизнесе. Однако Селим Карлебу не хотел расстаться со своим директором. “Ты ведь не уйдешь из фирмы?” – сказал он. И фон Розен не ушел. Собственных капиталов у него не было. Вилла, где он жил с Ингрид, принадлежала ей, и служебное жилье, купленное Карлебу, стало его спасением. Таким образом он постоянно находился рядом с детьми, и они могли навещать друг друга когда угодно.

Однако он страдал от того, что теперь между ним и детьми выросла стена, что прежнюю жизнь, какой они изо дня в день жили сообща, заменили другой, где режиссером был Ингмар Бергман. Вечерами фон Розен видел с балкона, как в вилле напротив зажигали и гасили свет, и думал, что теперь там другой мужчина. А Ингмару Бергману очень не нравилось, что граф живет так близко от детей. Как-то раз, когда фон Розен шел навестить детей, Бергман проезжал мимо на своей машине. Затормозил, опустил стекло и воскликнул: “Знаешь, буду чертовски рад не видеть тебя здесь. Тебе нечего здесь делать”.

Что на это ответишь? Фон Розен сказал рассерженному режиссеру, что можно посмотреть на дело и иначе. Он хочет навестить своих детей, потому что завтра уезжает. “Ну, это твое личное дело, а здесь тебе совершенно нечего делать”, – повторил Бергман.

Сразу после развода супругов фон Розен на вилле, где они жили, появились рабочие, которые перекрасили стены, а декоратор частью заменил обстановку, повесил новые гардины, расставил вазы, подсвечники и прочие безделушки. Детская располагалась на втором этаже, туда детей и сослали, тогда как нижний этаж превратили в съемочную площадку для драмы Ингмара Бергмана “Сцены из супружеской жизни”. Главные роли – Юхана и Марианну – исполняли друг режиссера Эрланд Юсефсон и экс-возлюбленная Лив Ульман.

Еще одна из давних женщин Бергмана, Биби Андерссон, играла роль второго плана, как и Гуннель Линдблум, жена друга Бергмана, Стуре Хеландера, который опять же сыграл маленькую роль гостя в бергмановском фильме “Прикосновение”. Новая жена Бергмана Ингрид занималась на съемках всеми административными вопросами.

Ян-Карл фон Розен мог только наблюдать, как его прежний дом претерпевает полное изменение и как его оккупируют все эти бергмановские актеры и друзья для съемок телевизионной семейной драмы, которая не только напоминала его собственную, но не в последнюю очередь во многом была точной копией бергмановских личных проблем. По словам режиссера, идея этой драмы возникла у него, когда он сбежал с Гюн Грут в Париж, а затем рассказал своей жене Эллен об измене.

Что “Сцены из супружеской жизни” частично снимались в Юрсхольме, в фон-розеновской вилле, держали в секрете. Хотя вообще-то не удивительно, что Бергман выбрал виллу жены: место доступное, за аренду платить не нужно, интерьеры превосходно подходят как буржуазное жилище Юхана и Марианны. Снятые на вилле сцены открывают телесериал – Юхан и Марианна, сидя на изящном диване, дают интервью репортеру еженедельника, ужинают с персонажами Биби Андерссон и Яна Мальмшё, занимаются любовью в спальне. Однако на домашних страницах Шведского института кино и Фонда Ингмара Бергмана указано, что телесериал снимался на Форё и на Карлаплан.

Оператор фильма Свен Нюквист и тот не упоминает в своих мемуарах, что ряд эпизодов разыгрывается в юрсхольмской вилле. Зато прекрасно помнит, что между Бергманом и Ульман чувствовалась напряженность и временами происходили резкие стычки. Когда съемки перенесли на Форё, норвежская актриса увидела, что новая женщина Бергмана ходит в ее сапогах, которые она оставила в доме. “Вон идут мои сапоги!” – воскликнула она, убежала и спряталась, сраженная внезапным приступом ревности. “Ингмару хватило ума не злиться, но продолжить съемки удалось лишь через некоторое время”, – пишет Нюквист.

Между прочим, наблюдение Нюквиста довольно-таки примечательно. О том, что Бергман не разозлился, он говорит так, будто речь идет о родителе, терпеливо закрывающем глаза на выходки своего ребенка. Вполне понятная реакция Ульман, похоже, мужчин не огорчила. Вероятно, Нюквист не догадывался, но Бергман-то должен бы понимать, что его привычка сводить бывших жен и любовниц на щекотливых съемках может создать проблемы. Видимо, он никогда об этом не задумывался. Во всяком случае, вспышка гнева именно по такому поводу едва ли оправданна. Нюквистова манера выражения указывает на то, что Бергман сдержал злость и действовал, руководствуясь рациональными соображениями; производство фильма обходилось дорого, и вспышка гнева со стороны режиссера наверняка бы лишь ухудшила ситуацию и усугубила эмоционально слабую позицию Ульман. Но Бергман есть Бергман, окружающие предоставляли ему неограниченное право поступать так, как он считает нужным.

Селим Карлебу скончался в мае 1982 года. Дочь Ингрид, уже совладелица фирмы, унаследовала еще больше акций и стала обладательницей контрольного пакета. Позиция Яна-Карла фон Розена как исполнительного директора ослабла, и Ингмар Бергман давил на него. Когда он и экс-жена однажды разошлись во мнениях по какому-то деловому вопросу, телефонную трубку взял режиссер: “Позиция у тебя чертовски неприятная, и должен тебе сказать, ты тут ничего не выиграешь!” Фон Розен ответил, что он пока что директор, а значит, имеет полное право отстаивать свое мнение. На что Бергман бросил: “Ну и черт с ним”.

Фон Розен возразил, что не вмешивается в бергмановское руководство Драматическим театром и режиссеру тоже незачем указывать ему, как надо управлять фирмой. “Тут он расхохотался, по своему обыкновению. “Пожалуй, можно и так сказать”, – отозвался он”.

Ингмар Бергман крайне немногословен касательно начала своих отношений с Ингрид фон Розен. В “Волшебном фонаре” он называет ее сперва “милым другом”, который заботился о нем, когда в 1957-м он слег с воспалением легких. “Мы с Ингрид были знакомы уже семь лет”, – пишет он, а значит, познакомились они еще в 1950-м. “Нам было особо не о чем разговаривать, однако нравилось быть вместе”. Примерно через тридцать страниц, где о ней нет ни слова, они вдруг уже женаты. Он полностью опускает супружескую драму, случившуюся по его милости. Ведь так великому режиссеру куда удобнее.

В беседах с журналистом и писателем Микаелем Тиммом он тоже умолчал о ранних этапах отношений с Ингрид фон Розен. Тимм утверждает, что они были знакомы с 40-х годов, но как познакомились, Бергман говорить не хотел. До самой своей кончины молчал о времени до их женитьбы. Возможно, размышляет Тимм, дело в том, что он чувствовал: собственная его взрослая жизнь отмечена той самой двойной моралью, которую он критиковал в своих ранних фильмах и пьесах.

Однако в 2004 году Бергман рассказал, что познакомился с Ингрид фон Розен “случайно, поздней осенью 1957 года” и что дружба переросла в роман, “который с несколькими перерывами продолжался до лета 1969-го”. Даже в восемьдесят шесть лет он не мог – или не хотел – вспомнить, когда встретил ее впервые. И это не единственный раз, когда он не в состоянии вспомнить точно. Безусловно, возникает впечатление, что он всю жизнь адаптировал свой рассказ, чтобы вытерпеть себя самого, рисовал картину, которая в каждом конкретном случае лучше всего служила его целям. Пожалуй, это не удивительно, даже вполне по-человечески. Интересно только, что этот закоренелый лжец занимал неоспоримо авангардную позицию и вышел из всей своей лжи целым-невредимым.

Чтобы справиться с угрызениями совести, Ингрид Бергман ходила на терапевтические беседы к пастору, а позднее к придворному проповеднику Людвигу Ёнсону. Можно сказать, она оставила после себя разрушения, подобные тем, какие неоднократно оставлял после себя Ингмар Бергман, – брошенных детей и обманутого, преданного и растерянного партнера.

Ингрид Бергман хотела, чтобы, когда она и Ингмар бывали в Стокгольме, младшая дочь Мария жила у них на Карлаплан. Но Ян-Карл фон Розен воспротивился, хотя и не имел опеки над девочкой. Он считал, что для Марии это будет слишком резкая перемена обстановки, а ей нужна защищенность общества брата и сестер в доме, где она росла. Фон Розен видел, что бывшая жена целиком приспособила свою жизнь к капризному и непредсказуемому режиссеру. Детям приходилось довольствоваться временем, какое оставалось у нее после того, как режиссер получит все, что ему требуется в форме поддержки, ободрения, заботы. Ингрид Бергман знала его вдоль и поперек, гибко следовала его эмоциональным перепадам, решала все практические вопросы, связанные с жильем, подвозила его, переписывала начисто сценарии, следила за его расписанием, назначала встречи.

Когда Ингмар Бергман бывал занят в других местах, жена могла посетить своих детей на юрсхольмской вилле, но, по словам Яна-Карла фон Розена, встречи происходили в обстановке, похожей на увольнительную, – она, так сказать, ненадолго освобождалась от своих задач, и дети, хочешь не хочешь, обходились этими крохами.

Ингрид, учитывая ее позицию в обществе и в буржуазных кругах, а также ее и мое семейное происхождение, в высшей степени приспособилась к Ингмару. Отпустила швартовы и плыла по течению.

В течение нескольких лет режиссер оставил Кэби Ларетай ради Лив Ульман, а затем обманул Ульман, тайно вступив в любовную связь с замужней Ингрид фон Розен. Чтобы жить таким манером и оставаться в добром здравии, необходимо слишком многое вытеснить и слишком жаждать вдохновения. В этом смысле Бергман был человек весьма особенный, и невольно возникает вопрос, что, собственно, происходило внутри него. В 70-м у него вроде как открылось прозрение. Он работал над сценарием “Прикосновения”, истории о жене врача (Биби Андерссон), которая заводит роман с американским археологом (Эллиот Гулд), и в ходе работы над фильмом написал признание вечного изменника, которое цитируется в книге Микаеля Тимма о Бергмане “Страсть и демоны”:

Он ужасно страдает от своей лжи. Это почти невыносимо, и порой он едва не сходит с ума. Правду я почти забыл, забыл, каково ее ощущать и как она действует. Но я тоскую по ней. Мечтаю о правде. Даже готов понять мелодраматическое выражение: я жажду правды, как чистой свежей воды. Отчаянно жажду и так ужасно все для себя запутал. Порой я испытываю глубокое внутреннее отвращение ко лжи. Вроде как тошноту. И у меня такое чувство, что я живу на грани правды или жизни в правде, надо лишь набраться храбрости и сделать шаг. Но очень многое парализует меня. В самом деле? Не только вопрос рискнуть и сделать шаг? Может, здесь речь идет еще и об унижении и недоверии к тому, кто был подвержен заблуждению заранее предполагать неспособность человека выдержать правду. И все кратковременные приятные ситуации, которые покупаешь полуправдой или ложью. А все от неверия, что правда имеет значение, что вообще-то безразлично, говоришь правду или лжешь, думая, что выгоднее солгать.

Людвиг Ёнссон был распорядителем на свадьбе Ингмара и Ингрид Бергман, а режиссер участвовал в одном из ёнссоновских ток-шоу на телевидении, под заголовком “Как мы поступаем со своей нечистой совестью?”. Более подходящего гостя, чем Бергман, трудно себе представить. Ёнссон дал супругам добрый совет: покончить с прошлым. Когда затем Ингрид Бергман продолжила терапевтические беседы с пастором, вероятно, именно Ёнссон в конце концов заставил ее говорить в открытую и рассказать Яну-Карлу фон Розену, что биологическим отцом Марии фон Розен был не он. Фон Розен и сам это подозревал, еще когда Мария была маленькая. Ведь он был осведомлен о бергмановском прошлом, знал о его женщинах и о дурной привычке не пропускать чужих жен, а значит, вполне логично мог предположить, что Бергман сделал ребенка его жене. Однако когда он намекал о своих подозрениях, жена отвечала негодующим протестом.

Итак, когда в один прекрасный день 1986 года Ингрид Бергман появилась в кабинете экс-мужа и рассказала правду, для него это не стало полной неожиданностью. Просто окончательно подтвердился факт, который он старался держать от себя подальше. Жена фон Розена, Марианна, находилась в соседней комнате и слышала разговор. “Все заняло десять минут. Потом Ингрид сказала: “Ну, мне пора домой, готовить Ингмару обед”, – и укатила на своем зеленом “мерседесе”.

Признание экс-жены нисколько не изменило чувств, какие Ян-Карл фон Розен питал к Марии. Она всегда была и останется его дочерью. Кстати, она сама узнала, что ее биологический отец Ингмар Бергман, в 1981-м, то бишь пятью годами раньше. Узнала от Бергмана, когда приезжала на Форё. Ей было тогда двадцать два года, и, как она писала в “Трех дневниках” (2004), книге о болезни и смерти Ингрид Бергман, эта новость по меньшей мере все для нее перевернула.

Однако множество кусочков мозаики легло на место. Больше всего меня потрясло, что мой папа Ян-Карл мне не биологический отец, а сестры и брат, вместе с которыми я выросла, родные мне только наполовину. К тому же у меня вдруг появилось еще восемь сводных братьев и сестер.

Когда она, заливаясь слезами, спросила “нового” отца, почему никто не рассказал ей об этом раньше, он ответил: “Мы не хотели, чтобы ты ребенком носила в себе такую большую тайну”. А когда она сообщила матери, о чем только что узнала, Ингрид Бергман ответила, что собиралась сказать ей, но муж ее опередил. Они не планировали это сообща.

В интервью “Свенска дагбладет” по случаю публикации “Трех дневников” Мария фон Розен сказала:

Правда была так велика, так ошеломительна, что я вообще не могла реагировать. Причем долго. Собственно, лишь несколько лет спустя я наконец осознала и приняла, что Ингмар мой отец. Или, вернее, что у меня два отца. Ведь Ян-Карл остается, именно он читал мне сказки, когда я была маленькая, он утешал меня, когда я плохо себя чувствовала. Он был мне настоящим отцом. У Ингмара другая роль. Он всегда поддерживал мое писательство, верил в меня как в литератора.

Пять лет Мария фон Розен успешно скрывала от Яна-Карла фон Розена, что знает о своем происхождении. Можно лишь предполагать, как трудно ей пришлось. Жена фон Розена, Марианна, была уверена, что на самом деле именно Ингмар Бергман заставил жену сказать Марии правду, чтобы, как она выражается, “лягнуть” графа. В таком случае короткую соломинку вытянул Бергман. Однажды Ян-Карл фон Розен сказал ему по телефону: “Если на этом настоял ты, я требую, чтобы ты включил Марию в завещание как свою дочь. Иначе будешь иметь дело со мной!” Вот такое условие поставил фон Розен – режиссер должен включить эту дочь в завещание как прямую наследницу.

“Я всегда считал, что право должно быть справедливым. Надо делать то, что должен, причем делать наилучшим образом. И потому я решил, что “кукушки”, подкладывающие свои яйца в чужие гнезда, тоже должны нести ответственность”, – говорит Ян-Карл фон Розен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.