Б. Раевский ГРАЖДАНИН СТРАНЫ СОВЕТОВ [1] Глава из романа
Б. Раевский
ГРАЖДАНИН СТРАНЫ СОВЕТОВ[1]
Глава из романа
Уже за неделю до международных состязаний пловцов, в которых участвовала и советская команда, над кассой бассейна «Этуаль» висели огромные аншлаги:
«Все билеты проданы»
Это была ложь.
В кассе билетов действительно не было. Но в то же время они вовсе не были проданы. Больше того — продажа билетов еще даже не начиналась.
Все 65 тысяч отпечатанных на тонком картоне ярких сине-красно-желтых билетов лежали пачками по 100, 200, 500 и 1000 штук, туго перевязанные бечевкой в левом верхнем ящике громадного стола в кабинете хозяина бассейна.
Перед хозяйским столом стояли два полных невысоких человека, удивительно похожих друг на друга. У обоих были обрюзгшие, морщинистые лица и отвислые щеки, тремя складками сползавшие на стоячие воротнички, что придавало этим людям необычайное сходство с бульдогами. И одеты они были оба одинаково: под модными в крупную клетку пиджаками из нарочито грубой, но дорогой шерсти и у того, и у другого были яркие малиновые жилеты. В руках господа держали одинаковые шляпы, с одинаково загнутыми полями. И даже выражение лиц у них было одинаковым: глаза смотрели просительно, выжидающе, с собачьей преданностью; на губах застыли одинаковые угодливые улыбки. Это были два профессиональных спортивных барышника.
Хозяин бассейна, маленький, сухонький седой старик, господин Якоб Кудам сидел за столом, неестественно выпрямив спину. От старости и болезней все его тело непрерывно дрожало, как студень. Дрожали тонкие, как у ребенка, ноги; тряслись сморщенные маленькие ручки; непрерывно качалась, дергалась из стороны в сторону, как на шарнирах, голова, а губы все время подпрыгивали, будто господин Якоб Кудам безостановочно что-то бормотал или жевал.
Якоб Кудам больше всего на свете ненавидел спорт и простоквашу. Но ненавистную простоквашу ему приходилось каждое утро глотать натощак по настоянию врачей и жены, а столь же ненавистными спортивными делами он занимался целые дни, так как именно на спорте старик делал свой бизнес.
Не все ли равно, говорил он, как зарабатывать деньги: продажей какао или рыболовных судов, изготовлением подтяжек или крупнокалиберных пулеметов, или, наконец, вытягиванием денег у дураков-зрителей, желающих посмотреть очередного чудо-боксера, велосипедиста, пятьдесят часов не слезающего с седла, или силача, несущего на себе живого коня, на котором сидят жена силача, двое его детей и старуха-бабушка?
«Спортивное дело» досталось Кудаму в молодости в наследство от отца, и он, ненавидя спорт, все-таки занимался всю свою жизнь устройством спортивных состязаний. Ему принадлежал не только самый большой в стране плавательный бассейн «Этуаль», но и стадионы, и боксерные ринги, и ледяные дорожки, и теннисные корты, и даже сами боксеры, футболисты, пловцы, безболисты, теннисисты и конькобежцы.
Сейчас, сидя в своем кабинете перед двумя барышниками, старик решал очередную «спортивную» задачу. Немало приложил он труда, немало сунул взяток, кому следует, чтобы состязания пловцов, в которых участвует и советская команда, проходили именно в его бассейне. Он добился цели, и теперь надо было осмотрительно, хитро и умело пожинать плоды своего труда.
Содержание бассейна и обслуживающего персонала во время состязаний, расходы на рекламу и прочее составляли 25 000 гульденов. Якоб Кудам выпустил на каждый день состязаний 20 000 билетов по цене от 25 сентов до 3 гульденов, что давало ему за три дня соревнований 60 000 гульденов. Таким образом, он легко, без хлопот получал 35 000 гульденов прибыли.
Но это его не устраивало: предприимчивый делец жаждал получить больше. У него мелькнула мысль: повысить цены на билеты, но он сразу же отверг это — это пахло крупным скандалом. Зрители, чего доброго, взбунтуются и разнесут весь бассейн, как уже однажды было на стадионе Кудама, где разъяренные болельщики в ответ на его жульничество сровняли с землей две центральные трибуны.
Подумав, Якоб Кудам выпустил еще 5000 билетов на тот день, когда выступает знаменитый русский чемпион с такой ужасно трудной фамилией — господин Котшетофф. Правда, на трибунах бассейна едва-едва помещалось 20 000 зрителей. Остальным придется вплотную стоять в проходах и за барьерами, откуда не видно не только пловца, но и самой воды. Однако это не страшно. Зато господин Якоб Кудам положит в карман лишнюю тысячу гульденов.
Но и этого ему было мало.
Зная, как стремятся болельщики посмотреть русского чемпиона, Якоб Кудам не пустил билеты в свободную продажу в кассу бассейна. Вчера он продал первые 5000 билетов по удвоенной цене спекулянтам-барышникам. Те задержат билеты у себя до самого дня состязаний, и когда отчаявшихся попасть на матч болельщиков окончательно захватит спортивный азарт, барышники перепродадут им билеты и сами еще неплохо заработают на этом.
Якоб Кудам, глядя на двух новых спекулянтов, сидящих перед ним, сосредоточенно размышлял. Вчерашние барышники как-то слишком быстро согласились купить билеты за двойную цену. Уж не продешевил ли он?
Старик, трясясь всем телом, медленно встал, опираясь на палку, и, подрыгивая острыми коленками, словно танцуя, заковылял по кабинету. Огромные фотографии боксеров, футболистов, пловцов развешаны по стенам его кабинета; их молодые, здоровые тела вызывали у этого больного старика привычное чувство раздражения. Два похожие на близнецов барышника почтительно поворачивали головы вслед за хозяином бассейна. Губы Якоба Кудама тряслись, как всегда. Казалось, будто он что-то бормочет про себя. Но на этот раз он действительно шопотом подсчитывал что-то.
— Могу! — наконец прошамкал он. — Могу удовлетворить вашу просьбу и предложить вам, господа, 3000 гульденовых билетов.
Спекулянты радостно переглянулись и кивнули.
— Каждый гульденовский билет идет по 3 гульдена! — решительно прибавил хозяин бассейна.
Барышники мгновенно остолбенело смотрели на Якоба Кудама, но в этот момент в кабинет бесшумно вошел секретарь и доложил, что в приемной сидит господин Пит Эрнсте.
— Проси подождать! — прошамкал старик.
Услыхав имя известного ловкача-спекулянта, барышники заторопились, выложили на стол 9000 гульденов и, получив билеты, ушли.
Старик, стоя в углу кабинета, нервно потирал ладони. Он злился. Чорт побери, кажется, опять продешевил!
Кивком головы приветствовал он вошедшего Пита Эрнсте, высокого господина со сломанным, свороченным влево, расплющенным носом.
Пит Эрнсте был в молодости боксером, но теперь предпочитал умалчивать о своем боксерском прошлом. А заключалось оно в том, что Пит вместе со своим менаджером[2] обычно подкупал будущих противников, и за хорошую мзду они позволяли ему побеждать себя.
Но однажды какое-то влиятельное лицо заключило пари, поставив крупную сумму за победу Пита Эрнсте. А как на зло, противником Пита на этот раз был какой-то упрямец, не пожелавший проигрывать. Наоборот, он сам уже во втором раунде[3] нокаутировал Пита. Влиятельное лицо, потеряв крупную сумму, разозлилось на Пита Эрнсте и, узнав о всех его махинациях, подняло скандал.
Во избежание худшего Питу пришлось навсегда покинуть ринг.
Но неунывающий Пит не растерялся и стал спортивным дельцом.
Старик Якоб Кудам даже не выслушал его до конца.
— Могу! — крикнул он. — 5000 пятидесятисентовых билетов по 2 гульдена за штуку!
Якоб Кудам ожидал, что покупатель, услышав учетверенную цену, пошлет его ко всем чертям. Но Пит Эрнсте лишь задумался на минуту, а потом, не говоря ни слова, отсчитал 10 000 гульденов.
Не успела еще дверь за ним закрыться, как старик в бешенстве бросил палку об пол и закричал секретарю, вошедшему доложить о новых покупателях:
— Гони! Всех гони в шею!
Якоб Кудам решил не быть дураком. Завтра он продаст все билеты по цене в шесть раз выше их стоимости.
* * *
Международный матч пловцов должен был начаться в 7 часов вечера. Но уже в 4 часа трибуны бассейна «Этуаль» были набиты до отказа. Казалось, уже негде не только сидеть, но даже стоять, а люди все прибывали и прибывали.
Неестественного цвета, похожая на весеннюю траву, зеленоватая вода, какая бывает только в бассейнах, вспыхивала тысячами светящихся искр, отражая свет мощных ламп.
Бассейн был «открытый», деревянный, старый, как хозяин его Якоб Кудам. Над трибунами и водой не было крыши — ею служило небо. Скамейки со спинками стояли только в первых рядах; на «галерке» спинок у скамеек не было. «Галерочники» — не господа, и так посидят, — вероятно, решил хозяин бассейна. Сразу чувствовалось, что бассейн строился с одной целью — вместить как можно больше зрителей. А будут ли эти зрители видеть воду и пловца — это не интересовало владельца.
Многие болельщики не смогли попасть на матч. Им оказались не по карману вздутые цены на билеты. Наиболее страстные из этих не попавших на трибуны болельщиков заблаговременно разместились на крышах соседних домов. Даже на торчащей недалеко от бассейна высокой заводской трубе виднелись фигурки-болельщиков. Они сидели на ступеньках металлической лестницы, тянувшейся вдоль трубы.
В помещении бассейна внизу, у воды, на самых лучших дорогих местах, сидели богатые господа. Некоторые из них были в элегантных белых, спортивных костюмах, другие — в сшитых по последней моде мешковатых длинных пиджаках. Многие из этих господ заплатили барышникам за билеты по 30—40 гульденов — столько, сколько получает рабочий за свой месячный труд.
Наверху, на «галерке», в проходах и за барьерами виднелись, черные блузы рабочих-портовиков, простые синие комбинезоны рыбаков, морские бушлаты и яркие шерстяные свитера спортсменов с эмблемами различных рабочих спортивных клубов на груди.
В разных концах зала были разбросаны, как островки, стоящие на возвышениях фигуры букмекеров и маклеров[4], вокруг которых все время бурлил людской водоворот. Подкупленные ими полисмены, как изваяния, неподвижно стояли спиной к букмекерам: полисмены делали вид, будто не замечают, как букмекеры собирают от болельщиков ставки за ту или иную команду.
Страсти разгорались. Тут и там вспыхивали громкие споры, болельщики азартно взвешивали шансы каждой команды.
На этом международном матче были представлены пловцы 18 стран. Тут была и сильная команда Франции, и вызывавшая насмешки «галерки» команда Америки, в составе которой, кроме негра Джонсона, не было ни одного мало-мальски приличного пловца. Были тут и команды Бельгии, Норвегии, Италии, Финляндии, Испании, Португалии, Японии, Польши, Канады, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Голландии, Швеции, Дании.
Должна была участвовать в матче и команда «владычицы морей» Англии, о которой английские газеты еще задолго до матча трубили, что ей обеспечено первое место. Но когда руководители английского спорта ознакомились с составом советской команды, они поняли, что первого места им не видать как своих ушей. И чтобы не конфузиться, струсившие английские дельцы-дипломаты решили лучше, вовсе не посылать на матч свою-команду. Впрочем, об отсутствии англичан большинство зрителей отнюдь не жалело: «владыки морей» были плохими пловцами.
Симпатии зрителей разделялись, в основном, между двумя командами. Подавляющее большинство простых людей Голландии от всей души желали победы советским пловцам, впервые выступающим на международной арене. Другая часть болельщиков хотела видеть впереди своих соотечественников-голландцев.
Только зрители первых рядов были согласны, чтобы победила любая команда, за исключением советской.
В бассейне с каждым мгновением становилось все шумней. Мощные репродукторы, установленные во всех концах зала, вдруг перестали извергать воющие звуки джаза. На минуту наступила тишина. Потом в горле репродукторов вдруг словно лопнула какая-то перепонка. Репродукторы снова ожили. К микрофону подошел спортивный обозреватель.
— Сегодня среди других пловцов выступает советский пловец «Северный медведь», господин Леонид Котшетофф, — заявил он. — По утверждению большевиков, господин Леонид Котшетофф недавно установил в России новый мировой рекорд в плавании брассом на груди на 200 метров. Но Москва далеко, — ехидно заметил спортивный обозреватель, — и там очень холодно. Может быть, там секундомеры от холода врут?! Или в русской минуте не 60, а 65 секунд?!
В первых рядах послышался одобрительный смех и аплодисменты; «галерка» взорвалась возмущенными криками.
Спортивный обозреватель продолжал:
— Международная Лига пловцов отказалась зарегистрировать этот… — тут обозреватель насмешливо гмыкнул, — «мировой» рекорд. Пусть «Северный медведь» сегодня докажет, что он лучший пловец мира!
Крик в первых рядах:
— Правильно!
— Пусть докажет!
Крик на «галерке»:
— И докажет!
Когда шум стих, обозреватель продолжал:
— В сегодняшнем номере газеты «Спорт» опубликована очень интересная статья господина Ванвейна, нашего соотечественника, чемпиона мира в плавании брассом на груди на 200 метров, рекорд которого якобы побил господин Котшетофф.
В первом ряду встает какой-то высокий мускулистый молодой человек в белом спортивном костюме, с идеально ровным пробором на голове, пустыми светлыми глазами, тяжелой, будто каменной, челюстью и самоуверенным нагловатым лицом. Это сам господин Ванвейн. Он кланяется и садится, небрежно обмахиваясь газетой.
Такие же листки буржуазной газеты «Спорт» видны и у многих зрителей первых рядов.
Обозреватель продолжает:
— Основная мысль господина Ванвейна четко выражена уже в самом заглавии статьи: «Северный медведь» плавает неправильно!» Наш уважаемый чемпион убедительно доказал, что господин Котшетофф, плавая стилем брасс, или точнее говоря, баттерфляем, делает ногами не движения лягушки, а удары сверху вниз, похожие на удары хвоста дельфина. Как известно всем уважаемым зрителям, такая работа характерна для стиля кроль, но не для брасса. Господин Котшетофф плавает неправильным стилем. Поэтому, если он даже действительно показал Москве рекордное время, — его рекорд фиктивен.
— Как видите, господа, наш уважаемый чемпион с блестящей логикой и убедительностью доказал, что большевики и на этот раз схитрили и внесли в благородный, чистый спорт обычные свои нечестные приемы!
С «галерки» раздались негодующие крики и свист:
— Как же!
— Доказал!
— Эй, Ванвейн! — кричит молодой рабочий-спортсмен. — Где это ты видел, как плавает Котшетофф и как работают у него ноги?
— Наверно, у себя на вилле под Амстердамом, где Ванвейн живет безвыездно уже целый год! — кричит старый рабочий горняк.
В зале громко смеются.
— Ванвейн! — кричит моряк с «галерки». — Почему ты пишешь статьи вместо того, чтобы плавать? Почему ты не участвуешь в соревнованиях?
— Струсил наш малютка Ванвейн! Испугался, что его съест «Северный медведь»! — кричит тот же старый рабочий-горняк.
И снова в бассейне вспыхивает смех.
* * *
До матча оставалось два часа. Советские пловцы находились за городом, в отведенном для них особняке-коттедже. Коттедж был ветхий и безвкусный. От обилия старых проеденных молью ковров, тяжелых бархатных портьер и потускневших от времени картин в пыльных золоченых рамах даже сам воздух в коттедже казался тусклым и тяжелым. Советские пловцы вытащили из одной самой большой комнаты ковры, портьеры и картины, комната сразу стала светлой и просторной. В этой комнате и собрались пловцы.
На шоссе у ворот коттеджа уже стоял желтый автобус, готовый везти участников матча в бассейн. Все советские пловцы заметно волновались: приближался ответственный момент — первое выступление за границей. Они знали: сегодня в родной Москве, Туле и Куйбышеве, на Камчатке, в Мурманске и Ташкенте десятки тысяч людей будут нетерпеливо ждать у репродукторов «Последних известий».
«Как выступили наши спортсмены в далекой, чужой стране?» — взволнованно будут думать советские люди. Они дали своим пловцам один короткий наказ: Победите! — и сегодня будут ждать известия об их победе, обязательно о победе!
Сейчас, перед началом ответственных и сложных соревнований, все пловцы вспоминали Москву и сотни дружеских рук, крепко обнимавших их на вокзале перед отъездом в Голландию.
Перед самым отходом поезда девочки-пионерки вручили всем пловцам маленькие красные шелковые платочки.
На каждом из них были вышиты золотом слова: «Ждем вас с победой!».
Пловцы волновались.
И чтобы подавить свое волнение, поднять общий боевой дух команды, каждый из них старался как можно больше шутить, казаться совершенно спокойным. Так, перебрасываясь шутками, они неторопливо укладывали в чемоданчики свои спортивные костюмы.
Шота Шалвиашвили — смуглый здоровяк-грузин с лицом, будто отлитым из бронзы, уже успевший собрать свой чемоданчик, непрерывно подтрунивал над Леонидом Кочетовым. Сокрушенно качая головой и горестно цокая языком, он ходил вокруг Кочетова и приговаривал:
— Нет в тебе солидности, кацо. Никакой представительности. Чемпион мира, а хохолок, как у мальчишки!
Он клал обе руки на голову Кочетова, делая вид, будто изо всех сил прижимает торчащий хохолок. Но стоило ему только убрать руки, как упрямый хохолок снова гордо вставал, придавая Кочетову задорный, мальчишеский вид.
— Ничего! — отшучивался Леонид. — Не в хохолке сила, и под шапочкой пловца его все равно не видать.
Все смеялись, а Шалвиашвили, удрученно прищелкивая языком, продолжал критически разбирать наружность чемпиона.
— Мальчишка! — возмущенно говорил он. — Ну, совсем мальчишка! Ему бы в лапту на заднем дворе гоняться, а он туда же, мировые рекорды вздумал ставить!
— Посмотрите на его волосы! — негодующе восклицал Шота. — Нет, вы только посмотрите на его волосы! Мало того, что торчит какой-то проклятый хохолок, так и еще и волосы не темные, как у всех солидных людей, а какие-то светлые, как солома! Просто неприлично ставить рекорды с такими волосами!
Пловцы хохотали, и Леонид тоже улыбнулся своей открытой, хорошей улыбкой и громко рассмеялся.
— Нет, не будет с тебя толку! — еще пуще горячился Шота. — Какие уж тут мировые рекорды, когда ты улыбаться и то не умеешь! Заливаешься, как мальчишка!
— Да ты знаешь, — грозно набрасывался он на Кочетова, — как должны улыбаться чемпионы? Губы сжаты, и только уголки чуть опущены в гордой и тонкой презрительной улыбке!
В этот момент в комнату вошел Галузин. Опытный тренер, когда-то «открывший» Кочетова в ленинградском бассейне на Разночинной улице, вырастил с тех пор немало хороших пловцов.
Внешне казалось, что кто-кто, а Галузин сохраняет сейчас, перед началом матча, обычное спокойствие. Он был, как всегда, подтянут и гладко выбрит. Во рту у него попыхивала черная трубка, выточенная самим Иваном Сергеевичем из куска мореного дуба. Трубка была единственной вольностью, которую разрешил себе Галузин после того, как перестал выступать на состязаниях и целиком отдался работе тренера.
Иван Сергеевич любил говорить: «Спортсмен не курит и не пьет!». Он сам долгие годы показывал пример своим ученикам и требовал от них безусловного выполнения этого, по его словам «железного закона» спорта. Вина он не пил и сейчас, а вот трубку разрешил себе.
Спокойствие Ивана Сергеевича было напускным. На самом деле, он, как руководитель команды, волновался сейчас больше всех других пловцов. Но опытный тренер прекрасно знал: пловец должен выходить на старт совершенно спокойным, «собранным», как говорят физкультурники. Все его мысли и чувства, вся его воля и желания должны быть направлены к одному — к достижению победы. Поэтому Иван Сергеевич всячески старался показать пловцам, что он спокоен. А значит, и им волноваться нечего!
Он сел в угол и пригласил Колю Новикова, отличного кролиста-спринтера[5], сыграть в шахматы. Расставляя фигуры на доске и весело приговаривая: «Давненько я не играл в шахматы!», Иван Сергеевич не переставал сосредоточенно размышлять.
До начала матча было еще почти два часа. Езды из коттеджа до бассейна — 25 минут. Иван Сергеевич знал, какая нервная обстановка сейчас в бассейне. К советским пловцам, даже если они запрутся в раздевалке, будут доноситься шум и крики зрителей; к тому же вряд ли удастся отбиться от стаи назойливых репортеров и фотокорреспондентов, которые умудрялись проникать даже в этот коттедж, хотя Иван Сергеевич строго-настрого приказал никого сюда не пускать.
Нет, советским пловцам пока еще нечего делать в бассейне. Но и здесь сидеть без дела им тоже нельзя. Конечно, каждый из пловцов мысленно представляет себя сейчас на стартовой тумбе и уже переживает все трудности предстоящей борьбы. Так не годится! Надо отвлечь ребят.
— А ну-ка, молодцы! — шутливо сказал Иван Сергеевич. — Что это вы сгрудились в комнате? Марш, марш в сад! «На разминку!».
«Разминкой» спортсмены называют небольшие и ненапряженные упражнения перед выступлением: короткие пробежки, прыжки, игры, чтобы «размять» мускулы.
Шота Шалвиашвили и еще двое пловцов, захватив волейбольный мяч, ушли в сад. Леонид Кочетов спрыгнул с крыльца и не спеша побежал вдоль забора вокруг сада по посыпанной песком мягкой дорожке. Он хотел сделать пять кругов — свою обычную «порцию».
Он пробежал по короткой липовой аллее, и дорожка повела его между клумб с какими-то сильно пахнущими цветами. Такие цветы он редко видел на родине, а в Голландии их было очень много. Название их Леонид все время забывал.
«Надо будет опять спросить, как называются эти цветы», — подумал он, пробегая мимо клумб.
Дальше дорожка поднималась на горку. С горки через забор, тянущийся внизу, было видно шоссе. Возле шоссе стоял щит с пятиметровой крикливой рекламой. На рекламе был изображен флакон одеколона, размером в человеческий рост. Под флаконом огромными буквами было написано: «Одеколон нашей фирмы не нуждается в рекламе!».
«Хитрецы!» — ухмыльнулся Леонид и вспомнил, как смеялись все советские пловцы, когда переводчик прочитал им эту подпись.
Возле щита с рекламой на шоссе стояла длинная шоколадного цвета машина. Около нее суетились два человека. Из-под машины торчали ноги шофера.
«Непредвиденная остановка!» — сочувственно подумал Леонид, сбегая с горки. Он вспомнил такую же небольшую аварию, случившуюся недавно с ним под Москвой. Вместе с Иваном Сергеевичем ехал он тогда в гости к приятелю, боксеру. С машиной в дороге что-то стряслось, и Иван Сергеевич, заядлый автомобилист, вместе с шофером стал копаться в моторе. Эта вынужденная остановка, казалось, даже нравилась Ивану Сергеевичу: можно было вдоволь повозиться с машиной.
Леонид, крикнув: «Догоняйте!» — пошел вперед. Был теплый московский вечер. По шоссе навстречу мчались велосипедисты, юноши и девушки в пестрых футболках. Из какой-то дачи доносились звуки рояля. Он даже сейчас помнил: играли Чайковского.
Вспомнив Москву, Леонид вдруг почувствовал такое сильное желание быстрей вернуться домой, как будто он жил в этом изрезанном узкими каналами с перекинутыми через них бесчисленными мостами голландском городе уже по меньшей мере четыре года. А на самом деле он был здесь всего четвертый день.
Закончив первый круг, снова пробежал по липовой аллее, мимо клумб с цветами. «Вспомнил! Гиацинты — вот как называются эти цветы!» — подумал он и поднялся на горку. Шоколадного цвета машина все еще неподвижно стояла на шоссе, и все так же из-под нее торчали ноги шофера. Но два пассажира теперь не бегали вокруг машины; один из них небрежно прислонился спиной к кабине, а второй — высокий парень в клетчатом пиджаке с ярким малиновым платочком, торчащим из кармана, стоял, опершись на тяжелую дубовую трость, и оба с независимым и скучающим видом пристально смотрели на Леонида.
«Однако! — подумал Кочетов. — Кажется, они плотно застряли!»
Он закончил второй круг и начал следующий. Третий раз взбежав на горку, он заметил, что двое юношей уже стоят не около машины, а возле забора. Вдруг, когда Леонид пробегал мимо них, парень в клетчатом пиджаке с размаху кинул в него палку. Очевидно, кидавший набил на этом деле руку: палка была брошена ловко и сильно. Леонид почувствовал острую боль в ноге и упал. Он все же успел заметить, как шофер сейчас же выскочил из-под машины, прыгнул в кабину, и шоколадного цвета автомобиль вместе с пассажирами быстро скрылся за поворотом. Очевидно, он вовсе и не был поврежден.
Нога у Кочетова быстро опухала. На коленке, куда попала палка, появился синяк. Сидя на дорожке, Кочетов растирал ногу, сгибал и разгибал ее. Каждое движение причиняло боль.
— Спокойно, спокойно, товарищ Кочетов! — говорил он сам себе. — Все равно ты будешь плыть. Будешь плыть, и на зло врагам обгонишь всех!
Хромая, он пошел глухой, боковой тропинкой к дому, старательно избегая встречи с товарищами. Он не хотел, чтобы они узнали о несчастье. Помочь все равно не смогут. Только разволнуются понапрасну.
Леонид, стараясь не хромать, незаметно прошел в свою комнату. Надо было позвать Ивана Сергеевича. Но как это сделать, чтобы никто не догадался, что что-то случилось? Леонид придумал: он попросил массажиста Федю позвать Ивана Сергеевича якобы на партию в шахматы.
— До начала состязаний еще успею обыграть своего тренера, — нарочно пошутил он, расставляя фигурки на доске.
Федя был отличным массажистом, страстным болельщиком и вообще хорошим парнем, но любил поболтать. Доверять секрет ему не следовало.
Иван Сергеевич, узнав, в чем дело, на миг оторопел. Но растерянность его продолжалась лишь мгновение. Через секунду он уже оправился от неожиданности. Заперев дверь, Галузин подставил ногу Леонида под струю холодной воды и опустился на колени, ощупывая опухоль.
Мысль его работала быстро. Он очень волновался, но старался казаться спокойным. Шутка сказать! Первый раз советские пловцы выехали за границу, и вдруг за час до состязаний какие-то мерзавцы выводят из строя лучшего пловца. Проклятие!
Буржуазные газеты, конечно, сделают вид, что не верят в нападение фашистских хулиганов, и будут кричать, что русский чемпион просто струсил. Обращаться в полицию тоже бесполезно.
Иван Сергеевич был человек действия, он не любил пустых размышлений. С больной ногой не поплывешь? Не поплывешь? Вылечить ее сейчас невозможно? Невозможно! Значит, надо снять Кочетова с соревнований и позаботиться, чтоб остальные четыре пловца не волновались, не пали духом и прошли дистанцию в полную силу. Времени до начала матча — в обрез, и размышлять долго некогда.
— Так… — спокойно сказал Галузин. — С этим хулиганьём мы еще потом поговорим. А пока… — он развел руками, — снимаю тебя с соревнований.
— Смеетесь, Иван Сергеевич?! — закричал Кочетов. — Я буду плыть! Иначе вся команда потеряет уйму очков. Да что говорить! Вы представляете, какой крик поднимут газеты?! Они и так трубят, что мой рекорд фальшивый, а теперь будут вопить, что чемпион Советского Союза просто струсил, испугался своих противников!
Иван Сергеевич и сам все это отлично понимал. Но как плыть с больной ногой? Ведь на ноги пловца падает огромная нагрузка — пловцы специально тренируют и ноги, и отдельно стопы ног, чтобы добиться неутомимых резких и сильных движений. Никогда еще в истории спорта рекордсмены не выступали с поврежденной ногой.
Если Кочетов и пройдет дистанцию — какой результат он покажет с больной ногой? Ведь сюда собрались лучшие пловцы мира, борьба будет жестокой. Что, если Леонид пройдет дистанцию плохо? Ведь зрители не знают, что у него больная нога. Тогда уж газеты наверняка объявят мировой рекорд Кочетова фальшивкой большевиков.
Имеет ли он, руководитель команды, право так рисковать?
Трубка Ивана Сергеевича грозно сопела. Очевидно, поняв его сомнения, Леонид встал, прошелся по комнате и, глядя прямо в глаза Галузину, твердо сказал:
— Я буду плыть! Я поплыву, товарищ Галузин. И ручаюсь — не подведу команду! Мы с вами не только спортсмены, Иван Сергеевич, мы — коммунисты!
Вскоре желтый автобус с пловцами уже мчался мимо загородных вилл и длинных портовых складов. Автобус въехал в город и затарахтел по узким, выложенным булыжником набережным бесчисленных каналов, вдоль которых выстроились вытянутые остроконечные кирхи и аккуратные, словно игрушечные, домики. Желтый автобус с трудом продвигался по узким улицам. Чем ближе к бассейну, тем медленнее он вынужден был ехать. На улицах, ведущих к бассейну, творилось что-то невообразимое: сотни машин, мотоциклов, велосипедов шли сплошным потоком. На каждом перекрестке возникали «пробки». Казалось, сегодня все дороги города ведут в бассейн «Этуаль».
Только через 40 минут, вместо 25, прибыли советские пловцы в бассейн.
Иван Сергеевич и Кочетов заперлись в кабинке, на дверях которой мелом было написано «СССР». Галузин нарочно выбрал для Кочетова кабинку поближе к месту старта, чтобы не утруждать перед самым состязанием лишней ходьбой больную ногу пловца. Остальные четыре советских пловца разместились рядом.
Вскоре в дверь кабины постучали.
— В чем дело? — не открывая двери, сердито спросил Галузин.
Вместо ответа в щель между дверью и косяком кто-то просунул желтую картонную карточку. На ней было напечатано:
«Леонид Кочетов, Союз Советских Социалистических Республик», внизу от руки был написан номер дорожки.
Леонид быстро надел алый костюм чемпиона с вышитыми шелком на груди четырьмя буквами: «СССР» и гербом Советского Союза. На голову он натянул белую матерчатую шапочку.
До начала заплыва оставалось еще семь минут. Теперь надо отвлечься. Есть такое золотое правило: перед самым стартом пловец может думать о чем угодно, только не о предстоящем матче.
Леонид взял со столика забытые кем-то фотографии. Их было; три, и на всех трех были сняты «чемпионы». На первом снимка был изображен пожилой мужчина. Изо рта у него торчало множество дымящихся папирос. Леонид сосчитал — 18 штук! Странная фотография заинтересовала и удивила Леонида. Но помещенная под снимком подпись на английском языке сразу все объяснила.
Это был чемпион по курению. Он курил одновременно 18 папирос, и когда одна из них потухала, ему немедленно вставляли в рот другую.
Вторая фотография изображала висящую на веревке девушку. Она была привязана к веревке за волосы, и кто-то невидимый тянул веревку, поднимая девушку на крышу семиэтажного дома. Подпись гласила, что это — юная чемпионка по крепости волос.
На третьем снимке танцовала пара — мужчина и женщина. Ноги их выделывали какие-то ловкие па, но лица обоих были измученные, страдальческие. Казалось, оба танцора вот-вот грохнутся в изнеможении на пол.
Это были чемпионы в длительности танца. Они танцовали 16 часов подряд, не останавливаясь ни на секунду.
«Дикари!» — с отвращением подумал Леонид и отшвырнул фотографии. Он вспомнил, с каким изумлением и даже недоверием слушали как-то ленинградские пловцы рассказ инженера Этот инженер побывал в Америке и видел, как один Вашингтонский «спортсмен» установил новый «рекорд». Он прополз на четвереньках 30 километров, носом толкая перед собой горошину. Нос у этого «чемпиона» после такого увлекательного занятия стал похож на вареную свеклу. Но через два дня газеты объявили, что «рекорд» вашингтонца уже побит. Семь американцев жителей Лос-Анжелоса, сумели прокатить носом горошину целых 43 километра.
Леонид вспомнил, как искренне удивлялись ленинградские пловцы, слушая рассказ инженера, а некоторые так и не поверили ему.
— Зачем катить носом горошину? — изумлялись они. — Что это за шутовство?
Инженер разводил руками и не мог этого объяснить. Леонид и сам тогда не очень-то поверил инженеру. Но вот сейчас он был в чужой стране и перед ними лежали фотографии. Не верить им нельзя.
«Дикари! Цивилизованные дикари! — снова подумал Леонид. — В какую глупую и грязную забаву превратили они спорт!»
На глаза ему попалась желтая картонная карточка, просунутая кем-то в щель. Леонид повертел карточку в руках, и гордые слова «Союз Советских Социалистических Республик», напечатанные на ней, вдруг напомнили ему день его вступления в партию.
Это было незадолго до поездки за границу, после того, как он поставил свой четырнадцатый всесоюзный рекорд. Рекомендовал его Галузин и старый пловец Махмутов. Махмутов любил говорить торжественно. И хотя в комнате, когда он подписывал рекомендацию, был только он и Леонид и они всегда были в самых простых дружеских отношениях, даже давно уже называли друг друга просто по имени и на «ты», Махмутов торжественно сказал:
— Не подведи, Кочетов. Ты — гордость наша. Много тебе дано, и много спросится. На тебя надеется весь Союз Советских Социалистических Республик!
Так он и сказал: не Леня и не Леонид, а Кочетов, и не родина, не страна, а Союз Советских Социалистических Республик. Это звучало как-то особенно гордо. И Леонид только крепко пожал ему руку не в силах от волнения произнести ни слова.
— Пора! — сказал Иван Сергеевич.
Они вышли в помещение бассейна. Леонид шел медленно, чтобы не было видно, как он прихрамывает. Шум сразу оглушил их. С трибун все время неслись аплодисменты и какие-то крики, которых в этом сплошном гаме невозможно было разобрать.
Бассейн выглядел необычно: на зеленоватую воду, разделенную протянутыми на поплавках веревками на шесть дорожек, падали сверху лучи сорока прожекторов. В этом ливне света вода сверкала и переливалась, как изумруд. Она просвечивалась насквозь, до дна. Зрителям будет видно каждое движение пловца над водой и под водой.
По бортам бассейна выстроились одетые в белые костюмы судьи. Их было не пять, не семь, не девять, как обычно, а целых сорок человек. Возле старта вытянулась цепочка секундометристов — десять человек. Все они, как и многие болельщики, держали в руках секундомеры.
— На старт вызывается пловец Котшетофф, Союз Советских Социалистических Республик! — гулко раздался голос судьи, разнесенный репродукторами по всему бассейну.
На секунду наступила тишина, и вновь с еще большей силой раздались крики и аплодисменты. Леонид встал на стартовую тумбочку. Ему досталась третья дорожка.
— На старт вызывается пловец Ван-Гуген, Нидерланды! — снова прозвучал голос судьи.
Справа от Леонида, на четвертую тумбочку, встал высокий, сухопарый голландец. Леонид невольно залюбовался его ладным, мускулистым телом.
«Все равно обгоню!» — твердо решил Кочетов.
Пока судья вызывал пловца-поляка, Леонид огляделся. Бассейн был 50-метровый, «трудный» бассейн, как говорят пловцы. В нем на дистанции 200 метров всего три поворота, а на поворотах хороший пловец при толчке ногами от стенки выигрывает время и отдыхает. Куда лучше плыть в 25-метровом бассейне!
«Все равно обгоню!» — опять подумал Кочетов.
— На старт вызывается пловец Джонсон, Соединенные Штаты Америки! — объявил судья.
Высокий могучий негр встал на тумбочку № 5. Он дружески кивнул Кочетову и широко улыбнулся, сверкнув ослепительно» белыми зубами.
В первых рядах послышалось громкое шиканье: белые господа были недовольны появлением негра.
— На старт вызывается пловец Холмерт, Швеция! — крикнул судья.
Но почему-то никто не появился на линии старта. Леонид оглянулся. Швед Холмерт, указывая рукой на негра, протестующе убеждал в чем-то главного судью. Швед-фашист не хотел становиться на старт рядом с чернокожим. В конце концов его уговорили, и он поднялся на тумбочку № 6, демонстративно отвернувшись от пловца-негра.
В конце бассейна возвышалась «мачта победителей». У ее подножья лежали шесть флагов: на эту мачту через несколько минут поднимется флаг страны, чей пловец победит.
Леонид взглянул на алый шелк советского флага, и родной стяг окончательно укрепил его уверенность в победе. Только этот флаг, флаг советской страны, будет гордо реять над бассейном. Иначе и быть не может. Он должен победить! Он плывет в первом заплыве, и его победа сразу же придаст бодрость и уверенность всей команде.
Нога ныла, но Леонид старался не думать о ней.
— На старт вызывается пловец Вандервельде, Италия! — провозгласил судья.
В зале сразу же вспыхнули возмущенные крики и свист. Кейс Вандервельде был одним из лучших голландских пловцов и еще недавно защищал спортивную честь Голландии на международных соревнованиях в Италии. Там Вандервельде приглянулся, итальянским спортивным воротилам, и они решили «купить» голландского пловца.
Итальянцы даже не стали спрашивать согласия самого Кейса Вандервельде. Они знали, что Вандервельде законтрактован на 5 лет господином Якобом Кудамом, владельцем бассейна «Этуаль», хозяином голландского спорта. И они обратились прямо к старику. Якоб Кудам «заплатил» за пловца Вандервельде 10 000 гульденов и охотно перепродал его Италии за 14 000 гульденов.
И вот теперь один из лучших голландских пловцов, Кейс Вандервельде, выступал против Голландии за Италию.
— Долой! Позор! — кричали болельщики.
Вандервельде встал слева от Леонида, на вторую тумбочку. Это был загорелый коренастый здоровяк. Мускулы плеч были у него так сильно развиты, что, казалось, пригибали его к земле.
«Все равно обгоню!» — опять подумал Леонид.
Он на секунду представил себе, как в Риме, Милане или Ватикане наглые фашистские молодцы в коричневых рубахах, уверенные в победе их «купленного» чемпиона, провожали Вандервельде в Голландию. Кого-кого, а Вандервельде он обязательно должен победить!
Леонид чувствовал, как в нем просыпается та «спортивная» злость, которая всегда появляется у хороших спортсменов на соревнованиях. Эта «спортивная» злость охватывала Леонида и на состязаниях в своей стране, но там, хоть и обидно было иногда проигрывать, но все-таки не так неприятно. Проигрывал-то своим товарищам! А тут надо быть первым. Только первым!
Когда все пловцы выстроились на старте, Леонид стал напряженно прислушиваться. Борьба пойдет за каждую десятую долю секунды. Очень важно хорошо взять старт, не «задержаться» на тумбе. Иван Сергеевич предупредил своих пловцов — сигнал в воду в Голландии дается не так, как в СССР. У нас пловцы бросаются в бассейн по взмаху флажка стартера, и Леонид привык к этому сигналу. А здесь старт дается выстрелом из пистолета. Непривычный сигнал мог сильно подвести.
«Внимание», — сказал сам себе Леонид. Он крепко сжал пальцами ног передний край стартовой тумбочки и приготовился к прыжку.
Выстрел!
Леонид мгновенно развернулся, как туго скрученная спираль, и скрылся под водой. Одновременно прыгнули в воду и пять его соперников. И так же, почти одновременно, все они вынырнули. Казалось, над водой полетели шесть быстрокрылых бабочек. Эффектен и стремителен этот могучий стиль плавания. Пловцы по пояс выскакивали из воды и быстро мчались вперед. Сперва все шли голова в голову, и только наиболее опытные болельщики могли оценить силу и красоту движений русского пловца, их абсолютную слаженность и ритмичность.
Гребки Кочетова следовали один за другим, с безукоризненно точными интервалами, и каждый мощный гребок продвигал пловца ровно на 2,5 метра ближе к финишу.
К повороту все пришли почти вровень, но все-таки руки Кочетова на какую-то мельчайшую долю секунды раньше других коснулись стенки бассейна. Тело пловца быстро свернулось в упругий комок, сильный толчок ногами — и Кочетов уже плывет обратно. Поворот был проделан так стремительно и изящно, что весь бассейн ахнул.
Во время второй 50-метровки все зрители, даже те из них, кто мало разбирался в плавании, вскочили на ноги, пристально следя за движениями русского пловца. Преимущество его уже ясно обозначилось.
Баттерфляй — самый тяжелый способ плавания. Он требует, кроме отличного владения сложной техникой, огромной мускульной силы.
Еще не так давно считалось, что больше 100 метров проплыть баттерфляем вообще невозможно: этого напряжения не выдержит ни одно человеческое сердце.
И хотя сейчас пловцы плыли баттерфляем 200 метров, но уже после первой 50-метровки темп американца и шведа заметно снизился. Они уже не порхали над водой легко и изящно, а тяжело скакали, с трудом выбрасывая руки из воды.
Только Кочетов плыл все так же стремительно и, казалось, вовсе не чувствовал напряжения. Гулкие удары его сердца отдавались в висках, в руках, в каждой клеточке его большого тела. Но он не сдавал темпа. Он знал: ему под силу такая быстрота. Он мог быстро плыть баттерфляем и 200 и 400 и даже 500 метров. Вот когда пригодились ему его упорные тренировки.
Кочетов любил повторять: для того чтобы три-четыре раза в год быстро проплыть на соревнованиях 200 метров, пловец должен регулярно каждый день проплывать 3000 метров. Только тогда он всегда будет в форме.
«Километры делают чемпиона», — говорил Иван Сергеевич, и Кочетов твердо усвоил слова своего учителя. Он тренировался регулярно и каждое утро проплывал свою порцию — 3000 метров, не считая упражнений, разминок и отработки отдельных движений.
После второго поворота Леонид уже значительно опередил всех противников. Темп русского богатыря оказался им явно не под силу. Рты их были широко раскрыты и судорожно глотали воздух, на шее пловцов образовались кружевные воротники из воды и пены, руки двигались не так стремительно и не так чисто, как прежде, — они поднимали тучи брызг.
А Кочетов все так же неутомимо летел вперед. Постепенно все сорок прожекторов сползли со всех дорожек и сосредоточили свой свет на Кочетове. Судья чуть не бежал по бортику бассейна, стремясь не отстать от пловца, контролировать каждое его движение.
Зрители непрерывно кричали. Кричали так, как не кричат даже болельщики футбола, когда нападающий прорывается с мячом к открытым воротам противника. Сплошной рев висел над бассейном.
Казалось, сердца болельщиков выскакивали из груди, как выскакивало из воды тело пловца. Какой-то чопорный старичок, затянутый в строгий черный фрак, забыв все на свете, азартно хлопал сидящую впереди декольтированную даму по спине. Дама вздрагивала от каждого прикосновения его руки, но не оборачивалась: все ее внимание было приковано к пловцу.
Наиболее честные, здравомыслящие болельщики и прежде понимали, что мировой рекорд Кочетова — не выдумка большевиков. Но такого не ожидали даже они. Это было чудо! Пловец летел над водой!
Одна мысль владела всеми. Она радовала зрителей первых рядов и тревожила «галерку». Сдаст, не выдержит! Не может выдержать человек такого темпа!
Но когда кончилась третья 50-метровка и Кочетов, совершив последний поворот, стремительно помчался к старту, который стал теперь финишем, — все поняли: темпа он не сдаст. Наоборот, казалось, неутомимый пловец не только не устает, но все больше входит во вкус борьбы. Он уже на много метров обошел всех противников, растянувшихся длинной цепочкой, которую замыкал вконец измотавшийся швед.
Кочетов бурно финишировал первым. Разом щелкнули десятки секундомеров — 2 минуты 30,4 секунды!
И, только закончив дистанцию, Кочетов снова почувствовал боль в ноге. Из-за этой больной ноги он показал время на 0,6 секунды хуже, чем в Москве, и все-таки на 0,8 секунды лучше официального мирового рекорда.
Финишировавший вторым поляк отстал от Кочетова на целых 2 секунды! А пришедшие последними голландец и швед — почти на 5 секунд. Такой огромной разницы между первым и вторым местом почти никогда не бывало на международных состязаниях, где собирались лучшие пловцы мира. Было ясно: Кочетов — пловец сверхкласса.
— Ко-тше-тофф! Ко-тше-тофф! — гремели трибуны.
Леонид сел на стартовую тумбочку. Нога снова заныла. Незаметно для зрителей он растирал больную коленку и ждал решения судей. Сейчас они объявят его победителем, и на мачту взовьется красный флаг советской страны.
Но судьи почему-то не торопились.
Леонид видел, как в первом ряду, нервно скомкав газету, встал высокий молодой человек в белом спортивном костюме, с идеально ровным, как у манекена, пробором на голове и самоуверенным нагловатым лицом — чемпион Голландии, мировой рекордсмен, господин Ванвейн. Он быстро прошел к судьям и стал что-то с жаром доказывать им.
Судьи удалились на совещание.
Прошло три минуты — судьи не показывались.
Прошло пять минут — судьи все еще не показывались.
«Галерка» негодующе ревела. Первые ряды настороженно молчали. Леонид удивленно посмотрел на Ивана Сергеевича. Тот чуть-чуть поднял ладонь и медленно опустил ее на столик. Это означало — спокойно!
Ну, что ж, спокойно, так спокойно! Леонид поднял глаза на «галерку». Какой-то рабочий парень-спортсмен в черной шерстяной фуфайке сложил обе ладони, будто в крепком рукопожатии, и, тряся ими над головой, громко кричал: «Москау, Москау!». Леонид улыбнулся, тоже сложил руки вместе и потряс ими над головой. Приятно, что и здесь, в чужой стране, у него есть друзья! Взгляд его скользнул по первым рядам. С какой ненавистью смотрели на него эти холеные господа! А какой-то седой старик с высокой шляпой в руке, встретившись с Леонидом глазами, даже презрительно отвернулся. Да, здесь не только друзья, здесь и враги. Чтобы не видеть этих откормленных наглых лиц, Леонид перевел глаза на воду.
Большой бассейн, но тоже чужой! И даже вода в нем чужая. Это не та тихая прозрачная вода речушки Каменки, где провел он свое раннее детство. Это и не та быстрая, холодная вода Невы, в которой Леня «по-собачьи» поплыл первый раз в жизни. Это и не та тепловатая, чуть-чуть пахнущая хлором вода ленинградского бассейна на Разночинной улице, где Леня первый раз встретился с Галузиным. Почему-то сразу чувствуется, что это — чужая вода, хотя она и зеленовата и разделена на дорожки, как вода всех бассейнов мира.
Леонид вдруг почувствовал на себе чей-то упорный, пристальный взгляд. Он поднял глаза и увидел в первом ряду высокого молодого человека в модном клетчатом пиджаке с торчащим из кармана малиновым платочком. Парень глядел на Леонида и нагло ухмылялся.
«Он! — сразу же отчетливо вспомнил Леонид. — Это он кинул палку!»
Мерзавец, так нагло рассевшийся в первом ряду, даже не счел нужным переодеться. Он самоуверенно и презрительно глядел на Кочетова и, чувствуя, что Леонид его узнал, вовсе не пытался скрыться.
Леонид взволнованно подозвал Ивана Сергеевича. Умышленно не скрываясь, он указал рукой на парня и объяснил, кто это.
— Наглец! — процедил Галузин. — Знает, что здесь ему все сойдет с рук!