Россия не желает ни самодержавия, ни войны
Россия не желает ни самодержавия, ни войны
События вихрем ворвались в растерявшуюся под их напором Полтаву.
В столице громадные толпы на улицах и площадях, красные знамена, войска без оружия. Солдаты, казаки и даже гвардейские полки дрались с жандармами. Это революция. Создан Совет рабочих и солдатских депутатов. Сконструировано Временное правительство.
Самодержавие свергнуто. Царя в России больше нет.
6 марта в Полтаве состоялась манифестация, закончившаяся митингом у городского театра. С того же балкона, откуда Короленко выступал против погрома осенью 1905 года, он говорил теперь речь свободным гражданам России.
Писатель в серой знакомой всем полтавчанам бекешке, старческое лицо горит неярким румянцем. На площади, над притихшей толпой разносится его звучный, проникновенный голос. И хотя не все слушатели, среди которых и рабочие мастерских, согласны с тем, что говорит сейчас старый писатель, его страстная речь находит живой отклик в сердцах. Самодержавие рухнуло в несколько дней — не как вековая твердыня, а как карточный домик. Никто не поднялся на его защиту. Монарх уходит — Россия остается. Когда придется решать великий вопрос о внутреннем устроении России, тогда наступит время разногласий и споров. Так пусть же это единство длится до конца войны, когда народ соберется на освобожденной земле для выборов на новых, свободных началах.
Так говорил Короленко.
Все эти дни и месяцы он много времени проводил на митингах, собраниях, сходах, где его неизменно выбирали почетным председателем. В моменты общественного подъема Короленко забывал о болезнях и недугах, он весь преображался, что-то летящее появлялось в походке, распрямлялись плечи, даже бессонница не подступала.
В начале мая в нескольких номерах «Русских ведомостей» печаталась большая статья Короленко «Падение царской власти (речь простым людям о событиях в России)», получившая большое распространение в стране.
Это был яркий и по содержанию и по форме настоящий некролог российскому самодержавию, выродившемуся в антинародный преступный режим.
Когда народу пришлось выбирать между верностью последнему отпрыску Романовых и свободой отечества, он выбрал родину и свободу. Первое же дыхание народной бури смело царскую власть без остатка. А в заключение Короленко опять настойчиво выдвигал свой призыв: «Стоять в готовности для отражения великой опасности от неприятеля…»
Пришло горькое известие о смерти сестры Марии, а вслед за ним дом посетила радость — вернулся зять из семилетней эмиграции. Весну и лето семья жила в Хатках, и Короленко стал посещать крестьянские митинги и сходы в ближайших селах и деревнях.
Солнечным радостным весенним утром поехал он на митинг в Ковалевку. Жители села, помнившие о писателе со времени его борьбы с Филоновым, просили рассказать о текущих политических событиях, о войне, о земле — главное, о земле: кто будет ею владеть? Первые радости по поводу свержения царя миновали, и в деревне уже закипела глухая борьба неимущих, безземельных с крепкими мужиками — заможными.
Пока Короленко говорил о причинах крушения самодержавия, его слушали с сочувственным вниманием — самодержавная легенда и в деревне развеялась как дым.
Но вот писатель перешел к нынешнему положению. Стране трудно, немцы еще не разбиты. Временному правительству еще предстоит тяжелая работа по урегулированию земельных отношений. Для того чтобы не был никто обижен — ни прежние владельцы, ни незаможные (бедняки), прежде всего надо установить размер платы на землю, ибо безвозмездно ее отнимать нельзя.
Вот в этот-то момент Короленко, чутко наблюдавший за своими слушателями, и увидел, что настроение их резко изменилось. Потухли глаза, людьми овладело беспокойство, послышались громкий ропот, выкрики.
Один из возражавших Короленко — солдат — говорил сильно и страстно. Нет! То, что сказал писатель Короленко о земле, им, крестьянам-беднякам, не подходит. Он сильно ошибается…
И солдат под одобрительный гул спрыгнул с импровизированной трибуны.
Митинг окончился, часть народа разошлась, и Владимир Галактионович подошел к группе горячо споривших крестьян. Он хотел, чтобы откровенно высказались те, кто был недоволен его выступлением.
Большая толпа окружила писателя. Около него оказались несколько женщин-солдаток. Они принялись рассказывать ему о своих горестях. Мужья на фронте, неизвестно, вернутся ли живыми и здоровыми. А вернутся — все равно земли почти нет, детишки еще малы. На кого же им надеяться, как не на революцию? Вот она пришла, все говорят: теперь будет земля, а писатель Короленко их прямо убил словами о выкупе. Ну, ладно, выкуп возьмет на себя государство, но и оно ведь отдаст им землю не даром.
— Прежде платили и теперь платить, какая же это свобода!.. — горячо говорила одна из женщин. Она очень походила на солдата-оратора своей верой в то, что земля должна быть отдана бедноте даром, без всяких выкупов.
Три часа говорил с крестьянами Короленко.
А под конец один из мужиков, все время молчавший, сказал спокойно, уверенно, — и все вокруг закивали одобрительно головами:
— А по-нашему надо сделать так: нам раздать всю землю, а городским рабочим прибавить жалованья. И все будут довольны.
То, чего эти бедняки хотели, совпадало с требованием большевиков: немедленный и полный переход — без выкупа — всех помещичьих и частновладельческих земель в руки крестьян, организованных в Советы или другие демократические органы, и национализация земли.
Пора ехать. Короленко начал прощаться.
Когда он проходил мимо солдата, приехавшего в отпуск, тот сказал ему серьезно, даже как будто сожалея о нем:
— Если бы вы сказали такое у нас на фронте, то, пожалуй, живой бы не вышли.
Взгляды их встретились. Солдат смотрел сурово, прямо, пронзительными глазами человека, видевшего и знавшего то, что не видели и не знали другие. Но Короленко выдержал этот взгляд. Хотел ответить мягко, но слова прозвучали вызовом:
— У вас там, очевидно, не умеют слушать. Но если бы уже пришлось говорить, то ничего другого сказать бы не мог…
Солдат покачал головой.
— Нам это, что вы говорили, ненадобно.
С тем Короленко и уехал.
Солнце закатывалось — кровавое, огромное: к ветру, к непогоде. Чувство недоговоренности не покидало писателя. Если революция не сумеет ничего сделать для этой части сельского населения, то значит еще долго придется искать правды и успокоения.
Через несколько дней к Короленко приехали звать на свой митинг «хлеборобы-собственники». Узнав от посланцев, что они объявили собственность «священной и неприкосновенной», писатель понял, что заможные зовут его потому, что прослышали о его словах о необходимости выкупа за землю. Тогда он напомнил, что, кроме этого пункта, у него, близкого по убеждениям к социализму, есть и другие: он — за собственность до тех пор, пока общество не сочтет нужным ее упразднить, он — за отчуждение земель крупных собственников в пользу незаможных. После этого «собственники» больше за ним не приезжали.
Шли недели и месяцы новой власти, и все более убеждался Короленко в том, что деревенские низы с их верой в близость полного, всестороннего уравнения, в необходимость скорейшего окончания войны склонялись все более влево, к большевикам.
В августе 1917 года увидела свет статья писателя «Война, отечество и человечество». Она отразила мучительные раздумья писателя, его страстное желание счастья человечеству и — неумение увидеть движущие силы истории, общественный класс, которому уготовано повести людей, государства к гармонической, законченной идее человечества.
…В Полтаве похолодало. Хуже стало со здоровьем. Унылыми тучами застлало политический горизонт. В ответ на предложение выставить свою кандидатуру в Учредительное собрание Короленко ответил отказом.
Осень. Октябрь…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.