«Уважаемая публика»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Уважаемая публика»

В Ереване за кулисы к нам пришла пожилая женщина. Она впервые попала в цирк. Приехала с гор. Эта женщина нам сказала: — Большое вам спасибо. Мне так понравилось, как вы выступаете. Так все понятно — прямо на армянском языке. Нам было приятно это услышать. Ведь в «Маленьком Пьере» мы не произносим ни одного слова.

(Из тетрадки в клеточку. Май 1964 года)

Каждый раз перед выходом на манеж я смотрю через щелочку занавеса в зрительный зал. Разглядываю публику, настраиваюсь на встречу с ней. Как нас сегодня примут? Смотрю, нет ли среди зрителей моих знакомых. Я люблю, когда на представления приходят друзья, родные, знакомые артисты. Тогда во время работы я стараюсь лишний раз остановиться около них, поздороваться, подмигнуть, а иногда что-нибудь крикнуть им. Мне это доставляет удовольствие.

Раньше мне казалось, что многоликая масса зрительного зала только и ждёт от тебя промаха, чтобы с радостью засвистеть, затопать ногами. Проработав пару лет, я понял, что ошибался: народ приходит к нам благожелательный, настроенный по-доброму, щедрый на аплодисменты.

Публика! Она ведь для нас самое главное. Мы репетируем, ломаем голову, придумывая новые номера, переживаем и мучаемся, когда что-то не получается, и все это ради зрителей, ради уважаемой публики.

Артист должен поражать и удивлять публику своим номером, заставить ее смеяться или, затаив дыхание, следить за опасным трюком. Когда цирк перестанет удивлять, восхищать, поражать, он перестанет быть цирком.

Помню, Николай Акимович Никитин говорил просто:

— В цирке публику надо попугать и рассмешить. Тогда она валом к нам пойдет.

Мы, артисты, делим все города на цирковые и нецирковые. Минск, Киев, Саратов, Тула, Горький — это цирковые города. А есть города, где трудная публика. Среди них Иваново, Курск, Куйбышев. Там к цирку зрителей не приучили. К ним относится и Кривой Рог, в котором построили цирк — дворец, а народ туда не ходит.

Есть города сложные, например, Одесса. Одесситы цирк любят, принимают и разбираются во всех тонкостях нашего искусства. В прошлом справедливо считалось: если артист хорошо выступил в Одессе, то номер у него стоящий и пройдет везде. Старые артисты рассказывали мне, что в давние времена на цирковую премьеру в Одессу от каждой улицы шло по одному человеку. На билет деньги собирали в складчину. Если этот человек говорил: «Это таки стоит посмотреть», — вся улица покупала билеты. Если же он изрекал: «Пусть их смотрит Жмеринка», — цирк прогорал.

Каждый город любил свой жанр, своих артистов. Были города, где народ обожал чемпионаты борьбы, в других пользовались успехом номера с хищниками. Но везде любили клоунов. Давно, еще работая в Горьком, я стал свидетелем того, как публика бушевала, когда из-за болезни клоуна программу пустили без коверного. Проходит один номер, второй, третий, и в зале начинают раздаваться выкрики:

— Рыжего давай! Давай клоуна!

А в антракте обиженные зрители устроили директору скандал.

Каждый вечер в цирке представление. И почти каждый вечер зрительный зал настроен по-разному.

— Сегодня публика тяжелая, — говорит кто-нибудь из артистов, выходя с манежа. Это означает, что работать ему трудно. Зрители слабо реагировали, мало хлопали, шумели. Причины разные. Например, вечером в воскресенье публика менее восторженная, чем накануне. Сидя на представлении, многие подсознательно думают о делах, которые их ждут завтра. Бывает, что какие-нибудь события влияют на настроение людей. Помню, после гибели наших космонавтов народ в зале сидел сдержанный, притихший. Влияет на реакцию зрителя и погода. В дождливый холодный день и люди в зале какие-то нахохлившиеся, холодные.

Когда публика доброжелательно настроена, она помогает артисту, вдохновляет его. Один воздушный гимнаст признался мне:

— Если публика хорошо принимает, я как будто на крыльях работаю и почти не устаю.

Самое главное — с первого же появления на манеже найти контакт с залом.

— Вот, бывает, выходишь и чувствуешь, — говорил нам Карандаш, — не берет, не берет тебя зал. Тогда и начинаешь нащупывать, чего же хотят зрители. Иногда даже репризу на ходу меняешь, зная, что она не пойдет. И что же, в конце концов переламываешь зрителя, заводишь его. Но это умение вырабатывается годами.

Мы с Мишей не любим так называемые целевые представления, когда все билеты целиком закупает коллектив фабрики или завода. В обычные дни публика в зале разная. Все заранее покупали билеты, настраивались. А на целевые спектакли многие идут из-за того, чтобы не отставать от других, за компанию. Потому у таких зрителей и другой настрой. Ко всему, что мы показываем, они относятся прохладно. И мы это чувствуем.

Бывает, что в цирк приходит человек нетрезвый. Выпил, настроение поднялось, и он решает пойти в цирк, покуражиться. Подвыпивший человек, наблюдая, как прыгают акробаты, падают в опилки клоуны, считает, что и он может кое-что показать. Такие люди, спотыкаясь, лезут на манеж, подают на весь зал реплики, мешая и публике и артистам.

У коверного Павла Боровикова был свой способ поставить на место пьяного. Он подходил к нему и на весь зал проникновенно говорил:

— Дорогой товарищ! Большое вам спасибо за то, что вы помогаете мне в работе. Как говорится: «Ум хорошо, а… полтора лучше».

Публика смеялась. Пьяный, как правило, замолкал.

В юности я прочел рассказ о том, как один человек ежедневно ходил в цирк и ждал, что кто-нибудь упадет и разобьется или кого-нибудь разорвут львы. Причем не просто ждал, а мечтал о таком зрелище. Может быть, такие люди и есть, но я их не встречал.

Бывают у нас несчастные случаи. Редко, но бывают. Сорвется артист с трапеции, и его уносят с манежа. В зрительном зале сразу волнение, гул. В этом случае нам, коверным, приходится срочно выходить на манеж, заполнять непредвиденную паузу. Работаем, а сами думаем: «Как там наш товарищ?» Публика же сидит молчаливая, насторожившаяся. И какие же аплодисменты раздаются, когда инспектор манежа объявляет, что артисту оказана медицинская помощь и чувствует он себя хорошо. А бывает, что в конце представления артист, чуть прихрамывая, стараясь улыбаться, сам выходит на манеж. Публика неистово аплодирует, радуясь, что все кончилось благополучно.

Помню, работали мы в Калинине. На одном из дневных представлений во время выступления жонглера с горящими факелами кто-то опрокинул банку, в которой смачивались факелы. В бензин попала искра. Вспыхнуло пламя. Загорелся пол, занавес, повалил дым… Цирк деревянный, публики в зале битком — в основном сидят дети с бабушками. Мы с Мишей в отчаянии хватаем огнетушитель и бежим на манеж.

Миша в это время, прыгая вокруг меня, исполняет какой-то дикий танец. Дети, думая, что мы показываем очередную репризу, смеются.

Только когда пожар погасили и представление пошло своим чередом, до нас дошло, чем все это могло кончиться. Потом мы, правда, смеялись, вспоминая, как сбили с ног жонглера, как с безумно вытаращенными глазами плясал Шуйдин, а я весь облился пеной из огнетушителя. Но до конца представления у нас дрожали руки.

Самые благодарные зрители — дети. Для них посещение цирка — праздник. Они охотно включаются в любую игру, им нравится ощущать себя соучастниками представления. Но порой они бывают неуправляемыми.

На одном утреннике дрессировщик Владимир Дуров легкомысленно предложил желающим выйти на манеж и покормить слоненка. Желающими оказались все дети. Они лавиной ринулись на манеж и шумной толпой окружили слоненка, который с перепугу ни от кого не принимал лакомства. Потом детей полчаса рассаживали по местам и подбирали на манеже бесчисленные варежки, шапочки и калоши.

Дети все подмечают, во все вникают. Эмиль Теодорович Кио рассказывал мне, как однажды он чуть не плакал, когда во время представления на манеж выбежал какой-то мальчишка и, открыв один из его таинственных ящиков, перед всеми разоблачил секрет фокуса.

Зрители любят, когда в клоунаде упоминается название городского района, который имеет какую-то свою особенность. То ли это название места, где много хулиганов, то ли район базара-толкучки… Когда мы работали с Карандашом, он всегда спрашивал у работников местного цирка:

— Ну, какой у вас самый веселый район?

Спрашивал для того, чтобы, выезжая в одной из своих реприз на ослике, на вопрос инспектора: «Карандаш, ты куда собрался?» — назвать этот район.

В Москве, например, была Марьина роща, в Тбилиси — Сабуртало — название местного базара.

Только в Ереване у Карандаша вышла осечка. Когда Михаил Николаевич спросил у униформистов о смешном районе, ему стали предлагать всякие заковыристые названия. После долгого спора старший униформист сказал:

— Михаил Николаевич, у нас все знают Абаран, назовите это место.

Абаран так Абаран. Выехал на представление Карандаш на ослике и на вопрос инспектора, куда он едет, на весь зал прокричал:

— На Абаран!

Что тут в зале поднялось! Минуты две стоял такой смех, что Карандаш растерялся. А за кулисы прибежал директор цирка и стал умолять Карандаша не упоминать Абаран. Оказалось, что это место, куда водили случать ишаков.

Зритель — первый и самый главный рецензент нашей работы. Мы внимательно прислушиваемся к реакции зала, стараясь почувствовать, где зрителю скучно, фиксируем ненужные паузы. Словом, все наши репризы, интермедии, клоунады мы всегда окончательно доводим на зрителе. Когда кто-нибудь из публики приходит к нам за кулисы, мы охотно разговариваем с ним и стараемся узнать, что понравилось больше, что меньше. И бывает, что одни что-то восторженно хвалят, а другие это же самое ругают. Одни любят лирические, трогательные репризы, другие жаждут «животного смеха».

— Я, знаете ли, — говорил мне один полный, жизнерадостный зритель, — хочу в цирке посмеяться животным смехом. Так, чтобы ни о чем не думать. Лишь бы посмешней! Вот вы водой обливались — это так здорово, что я просто плакал от смеха…

С годами публика меняется. Да и мы, артисты цирка, становимся другими. Иногда я задумываюсь, как бы реагировала публика, если показать ей сегодняшние репризы лет тридцать-сорок тому назад. Наверное, многое показалось бы странным, а то и непонятным.

— Нам все время нужно думать, — говорил мне Карандаш, — что они, зрители, хотят «кушать» в цирке, иначе мы выйдем в тираж.

Перед каждым представлением, прежде чем выйти на публику, я спрашиваю у выступавшего передо мной артиста:

— Ну, как публика сегодня?

— Мировая, — отвечает он, улыбаясь. — Наша, цирковая.

И, подогретый этими словами, настроенный на хороший прием, я радостно выхожу на манеж, чтобы начать свою работу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.