Возвращение в Полтаву
Возвращение в Полтаву
Итак, долгожданный день наступил. Как возвращенцы, мы заняли три места в теплушке на станции Егоршино. В грузовом вагоне были устроены открытые отсеки из четырех двухъярусных дощатых нар. Мама и сестренка располагались внизу, я наверху. В центре вагона высилась буржуйка: дымоход выходил через отверстие в крыше. В теплушке размещалось до сорока человек. Такие составы служили основным транспортным средством для переброски военнослужащих в зону боевых действий. Большая часть обычных пассажирских поездов была задействована под передвижные госпитали.
За теплушками закрепилась недобрая слава «вшивых инкубаторов». Эти живучие твари одолевали несчастных людей днем и ночью. От них не было спасения. На длительных стоянках вне графика движения все выскакивали из вагонов. Несмотря на холодное время года, стаскивали с себя одежду и остервенело встряхивали ее. Пять суток пути до Харькова, несмотря на радость от возвращения на родину, стали мучительным путем на Голгофу. Лишь после прохождения санитарного пропускника на вокзале мы почувствовали некоторое облегчение. Правда, зудящие царапины от расчесов на теле и волосистой части головы долго давали о себе знать. Особенно у сестренки, которая уже была на грани нервного срыва.
На вокзале я попал в массовую облаву, которую проводила военная комендатура. Хотя линия фронта ушла за Днепр, Харьков входил в число прифронтовых городов. После проверки документов меня отпустили. Я возвратился на вокзал к перепуганной маме и сестренке. Но нет худа без добра: военный комендант, разобравшись, кто я и откуда, помог нам быстро добраться до Полтавы. Туда прямо от комендатуры отправлялось несколько машин. По его распоряжению для нас нашли место. Через несколько часов мы оказались у родного дома.
Но дальше порога не суждено было пройти. Наша комната оказалась занята работником прокуратуры города. Он был обескуражен появлением законных жильцов. В комнату нас не пригласил. Заявил, что у него имеется законный ордер на вселение и занятие пустующей жилплощади. Посоветовал обратиться в горсовет. Мы стояли в полной растерянности. Семья оказалась у разбитого корыта.
Холодный день поздней осени клонился к закату. Пугала перспектива провести ночь на улице. К счастью, соседи, которые безвыездно пережили оккупацию, узнали нас. Одинокая женщина, жившая в комнате цокольного этажа, предложила временное пристанище. Других вариантов не было. С благодарностью мы согласились. Она поведала об ужасах оккупации. Несколько семей из нашего дома были расстреляны. Целый район города, населенный ремесленниками еврейской национальности, подвергся уничтожению. К визиту фюрера в Полтаву 1 июня 1942 года проводились массовые зачистки. На вопрос, кто проживал в нашей комнате в годы оккупации, ответ был уклончиво-неопределенный:
– Незнакомые жильцы менялись без конца. Поговаривают, все ваше добро растащили.
Мы с мамой переглянулись. Она пригорюнилась. Но надо было устраиваться на ночлег. Утром мы сразу пошли в комиссию по правам возвращенцев. Она размещалась в одном из помещений городского совета, который чудом уцелел. Центр города лежал в руинах. От былой красоты ухоженных тенистых улиц остались одни воспоминания. Многочисленные памятники архитектуры выглядели искореженными скелетами с провалами черных глазниц. Приходилось обходить кучи строительного и бытового мусора, в хаотическом беспорядке заполонившего израненный город.
В комиссии нас встретили на удивление приветливо и внимательно. После сверки документов, подтверждавших наш статус, состоялось довольно тяжелое объяснение по поводу жилплощади. Пожилой юрист, просматривая большое количество бумаг, пытался прояснить нашу ситуацию:
– К сожалению, война нарушила закон неприкосновенности жилья. Люди уезжали в эвакуацию, а во время оккупации их имущество осталось без защиты. Мародеры, уверенные в своей безнаказанности, а также фашистские захватчики грабили все, что могли. Это произошло и с вашим жильем, из которого вытащили все, вплоть до дверных ручек и оконных шпингалетов. И все равно пришлось туда временно вселить прокурора с семьей. Дом, в котором он проживал до эвакуации, полностью разрушен. Мы пытаемся решить этот вопрос, но в город возвращается все больше людей. Их тоже где-то нужно размещать. А вам пока дадим направление в общежитие. Вы вправе обжаловать наше решение. Но сами понимаете, закон и порядок еще не скоро будут восстановлены. Война совсем рядом.
Юрист закончил длинный монолог и выжидающе посмотрел на нас. Мы безумно устали после многодневного пути в теплушке. А Полтава встретила нас не очень приветливо. Главное сейчас – пусть временно, но решить проблему с жильем. Поэтому, переглянувшись, мы попросили выдать документ для общежития. Юрист понимающе кивнул. Несколько раз повторил, что будет оказывать нам посильную помощь. Он оказался впоследствии одним из немногих людей, у которых слова не расходятся с делом. Увы, я не запомнил, как его звали. Жаль!
Мы распрощались и с направлением на руках отправились по указанному адресу. Недалеко от Южного вокзала уцелела школа фабрично-заводского обучения (ФЗО). До войны это была продуманная и налаженная система подготовки молодежного рабочего пополнения. Сейчас все нужно было возрождать с нуля – по аналогии с жизнью миллионов людей, включая нашу. Женщина-комендант выделила нам крохотную комнату без подселения. Это был наиболее удачный вариант. Более-менее вместительные помещения, как правило, занимали несколько семей.
Средства, заработанные на Урале, катастрофически таяли. Карточная система не покрывала даже самые скромные запросы изголодавшихся жителей. На возрождающемся рынке перекупщики сельхозпродукции называли заоблачные цены. Денежный аттестат отца еще не дошел до Полтавы. Я решил не терять времени и обратился в городской отдел трудоустройства. Мои послужные документы за два года войны произвели впечатление. Это было видно по лицам сотрудников отдела. В условиях дефицита рабочих рук, нужных для восстановления города, мне стали наперебой предлагать различные вакансии. Я понял, что легко устроюсь на работу. Поэтому решил спешить медленно. Взвесить все за и против. Несмотря на сформировавшуюся самостоятельность, пошел посоветоваться с мамой. Я очень доверял ее житейскому опыту, мудрости и женской интуиции. Внимательно выслушав меня, она сказала, что появилась еще одна вакансия, как ей кажется, наиболее подходящая. И объяснила:
– Сегодня утром, в твое отсутствие, директор школы ФЗО сказал, что им требуются преподаватели. Я предложила свои услуги в качестве консультанта по швейному делу. Для тебя есть на выбор несколько вариантов. Директор обещал устроить Яну в детский сад. Мы также сможем питаться в школьной столовой по льготным ценам.
На следующий день я познакомился с директором. Он расспросил о биографии, планах на будущее. Его заинтересовали мой небольшой строительный опыт и мечта стать архитектором. И он предложил проводить занятия по начальному курсу введения в архитектурно-строительное мастерство. По сокращенной программе подготовки рабочих профессий на это отводилось небольшое количество часов. Скромной была и почасовая оплата. Поэтому параллельно я согласился занять одну из наиболее востребованных вакансий – воспитателя, аналог классного руководителя обычной школы. Не скрою, меня одолевали сомнения: справлюсь ли. Ведь еще несколько лет назад в школе я не входил в число примерных учеников. Правда, за два года испытаний я сильно изменился.
Неуверенность прошла при первом опыте общения с учащимися. Как правило, преобладала сельская молодежь, пережившая ужасы и унижения оккупации. Их общий образовательный уровень был невысоким. Но они отличались целеустремленным желанием овладеть рабочим ремеслом и зацепиться за городскую жизнь. По уровню начитанности, знаний и практического опыта я объективно чувствовал свое превосходство. Все, что я им рассказывал во время учебных занятий, они слушали с нескрываемым интересом. Интуиция подсказывала, что нужно сохранять определенную дистанцию и полностью исключить панибратство. Неожиданно для себя я довольно быстро освоил педагогическую роль наставника. Иногда проскальзывала мысль, что эта стезя могла бы стать моей профессией. Правда, если не стану архитектором.
С момента возвращения я рвался посетить родную школу и узнать о судьбе учителей и одноклассников. Наконец, в один из пасмурных зимних дней, направился по знакомым израненным улицам к школе. Я настолько привык к неприятным неожиданностям, что ничему не удивлялся. От большого светлого здания остались обгорелые, растрескавшиеся стены без крыши. Вся, некогда ухоженная, территория была по периметру обнесена высоким глухим забором. Случайные прохожие поведали, что в годы оккупации здесь размещалось гестапо. Здание было взорвано фашистами при отступлении. Постепенно мне удалось выяснить судьбу некоторых учителей и учащихся школы. Умерли директор и Гася Иосифовна. Были уничтожены во время карательных операций преподаватели географии и физкультуры, а также семья профессора Шера. Иван Глоба и Конон Рыжий добровольцами ушли в действующую армию. Часть знакомых горожан успели эвакуироваться и до сих пор не вернулись в Полтаву. Мне были также озвучены имена моих одноклассников, которые предпочли сотрудничать с оккупантами. Попытка выяснить судьбу Наталки не увенчалась успехом. В элитном доме напротив Петровского парка никто вразумительно не мог сообщить что-либо о семье директора комбината. Оставалось ждать и надеяться, что их возвращение – вопрос времени.
В канун Нового года мы получили бесценный подарок. С помощью юриста из комиссии нам выдали ордер на крохотную комнату в трехэтажном старом доме, который чудом не задела война. Он размещался внутри двора, примыкавшего к территории краеведческого музея. Из единственного окна открывался очень красивый вид на музей. Конечно, новое жилье нельзя было сравнить с нашей прежней просторной комнатой, но как же мы обрадовались! К тому времени вернулся из эвакуации дядя Яков с семьей и бабушкой. К счастью, их жилье чудом сохранилось и не подверглось разграблению. Новый год мы встретили вместе. Это стало хорошим предзнаменованием!
В конце февраля 1944 года произошло знакомство, которое повлияло на мои дальнейшие планы. В общем коридоре нашего нового пристанища проживала молодая особа с маленьким ребенком. Звали ее Марыся. Ее муж, с которым успели сыграть свадьбу, вскоре погиб на войне. Мама приобщала ее к швейному делу, чтобы она имела хотя бы небольшой заработок в дополнение к скромным выплатам за погибшего мужа. К ней в гости наведывался гусарской внешности военный. При знакомстве, щелкнув каблуками до блеска начищенных хромовых сапог, представился: «Подполковник Александр Никульшин»[29]. Он командовал воинской частью, круглосуточно охранявшей аэродром, которому вскоре было суждено стать базой для знаменитых «летающих крепостей» союзников[30]. Но не буду забегать вперед.
Его заинтересовали зигзаги моего короткого жизненного пути. Резюме его было по-военному четким и конкретным:
– Уровень воспитателя ФЗО мелковат. Предлагаю вольнонаемную должность моего личного адъютанта при штабе. Будешь выполнять различные поручения, включая художественное оформление боевых листков и другой наглядной агитации. Людей у нас много, но всем медведь лапой на руку наступил. Денежное довольствие будет значительно выше. Хороший продуктовый паек. Новое обмундирование. Трудовой стаж с повышающим военным коэффициентом. Думай без затяжки.
Я согласился. Работа воспитателя школы ФЗО мне нравилась, но утомляли ночные дежурства в общежитии, которое находилось на далекой окраине города. Темнело рано, улицы практически не освещались. Опасность ограбления таилась в каждом разрушенном доме. Поэтому мама всегда очень волновалась. Директор был огорчен моим заявлением об уходе. Но мы нашли компромисс. За мной сохранили проведение занятий по курсу архитектурно-строительного мастерства два раза в неделю. Мама также продолжала учить молодежь швейному делу. С помощью директора Яна стала посещать детский сад и заметно выросла. Не по возрасту смышленая, любознательная и развитая, она запоем перечитывала детские книжки. Отличалась некапризным, спокойным, немного замкнутым характером. До школы ей оставалось менее полутора лет.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.