КАРНАВАЛ 1671 ГОДА
КАРНАВАЛ 1671 ГОДА
На сей раз для карнавальных празднеств Людовик XIV желает использовать свой собственный театр — давно заброшенный великолепный зал во дворце Тюильри. Он поручает Мольеру сочинить один из тех дивертисментов, что больше всего нравятся при дворе, не столько из-за текста, сколько из-за роскошных декораций и музыки — хоров и балетов Люлли. Мольер принимается за работу. Он выбирает (или король ему указывает) историю Психеи, которую уже разрабатывали Бенсерад и Лафонтен в своей «Любви Психеи и Купидона» (1669). Этот мифологический сюжет вполне может служить каркасом для готовящегося пышного зрелища, но Мольеру он совершенно чужд. К тому же и времени ему дается немного; поэтому он просит Кино написать слова для песен Люлли, а великого Корнеля — помочь с самим текстом. Великий Корнель не обижается на такое предложение, а даже спешит взяться за перо. Раз собратья считают его конченым человеком, он покажет, на что способен. И на одном дыхании старик пишет тысячу строк, которые делают из «Психеи» если не шедевр, то по меньшей мере чудо изящества. Любовные стихи, сочиненные Корнелем в шестьдесят четыре года, принадлежат к самым прекрасным в нашей литературе, и «Психею» совершенно напрасно больше не читают и не советуют читать!
Мольер пишет пролог и все первое действие, а также первые сцены второго и третьего актов. Корнель делает все остальное, за исключением песен Кино. Конечно, полного слияния двух стилей не получается. Корнель пишет по-корнелевски и как в лучшие свои времена. Мольер пробует подладиться к тону старого мастера; кое-где ему это удается, но все-таки в его части ощущается какая-то натужность. Не то чтоб ему не хватало вдохновения и пыла, напротив! Несмотря на слабое здоровье и множество тревог, хлопоты по устройству таких зрелищ необыкновенно воодушевляют Мольера. Ведь это настоящий, чистый театр, театр, свободный от всяких ограничений, — мечта каждого увлеченного своим делом актера. Но мифология — не его стихия. В этих громоздких сооружениях природе места не находится! Господина де Мольера больше интересуют люди, его современники, чем боги Парнаса. А что касается Люлли — воспользуемся случаем сказать: он сделан из того материала, который идет на флейты. Он чувствует себя легко в любом сюжете и безо всякого труда переходит от наковальни Вулкана к дуновению Зефира, от пасторали к пещерам царства мертвых и к чему угодно, лишь бы был предлог звучать его скрипкам. Этот человек — сама музыка своего века, и одновременно — весьма ловкий делец.
Пролог, как водится, начинается реверансом в сторону Людовика XIV:
«Пора сражений миновала.
Король, что всех сильней,
Уж славы чужд своей
И мир вернул земле усталой.
Сойди на землю, мать любви,
И нас весельем оживи!»
Венера соглашается спуститься с небес на такое приглашение. Она жестоко разгневана. Простая смертная, Психея, своей вызывающей красотой похищает у богини поклонение людей. Венера не может этого снести и велит своему сыну Амуру наказать дерзкую девчонку.
У непозволительно прекрасной Психеи враги не только на Олимпе. Две ее сестры, Аглавра и Кидиппа, завидуют ее любовным победам. Они ищут причину такого успеха и наконец сходятся на том, что попросту Психея непристойно вешается на шею мужчинам, завлекая их надеждой и ничего не давая на самом деле. У сестриц злые языки. Появляются два друга-соперника, принцы Агенор и Клеомен. Оба они пылают страстью к Психее, но не возненавидели друг друга из-за этого; наоборот, любовь их сближает. Они открываются в своих чувствах. Психея не без юмора предлагает им взамен себя сестер. Но тут начальник стражи, Ликас, приносит дурную весть. Оракул дал королю страшный ответ: раздраженные боги требуют, чтобы Психею отвели на вершину скалы и оставили поджидать чудовищного ядовитого дракона. Сестры не слишком опечалены таким несчастьем и даже испытывают нечто, «что напоминает блаженство».
Итак, бедняжку Психею ведут на место жертвоприношения. Ее сопровождает траурное шествие (плакальщицы издают вопли отчаяния, танцовщики выражают свое безутешное горе подобающими случаю пируэтами). Вот и «внушающая ужас» пещера в глубине «мрачного скалистого ущелья». Король-отец захлебывается от рыданий. Психея, превозмогая страх, который навевают ей эти пустынные места, где она должна ждать смерти, пытается его утешить:
«О нет, я этих слез не стою, мой отец,
И оказать должны вы им сопротивленье!
Грусть не должна смущать покоя тех сердец,
Которым вверены заботы управленья».
Не бог весть какие стихи! Король возмущается «безжалостным законом» богов, похищающих у него любимую дочь. Тщетно Психея увещевает его смириться. В тот миг, когда, если можно так выразиться, из дочери Мольера Психея готовится стать дочерью Корнеля, в ее голосе появляются корнелевские нотки:
«О, сжальтесь над моей слабеющей душою!
В минуту горести мне надо твердой стать,
А вы меня заставили страдать
Своею нежностью и добротою».
Сцена вторая второго действия: мы входим к Корнелю. Он слегка «мольеризирует», будучи достаточно искусен, чтобы справиться с переходом от одной манеры к другой. Прощанию Психеи с сестрами немного недостает живого чувства. Впрочем, единственная задача этой сцены — намекнуть, что боги, может быть, смилуются над Психеей. Избавившись от докучных сестер, Психея может отдаться страху, без стыда излить боль расставания с жизнью:
«Я наконец одна, могу сама с собою
Обдумать я судьбу ужасную свою».
У Мольера силуэт Психеи расплывался. Ее холодная, высокомерная красота не трогала сердца. Но в корнелевском мире статуя оживает, согревается, обретает человеческий голос:
«Восторги каждый шаг сопровождали мой,
Но я, пленив других, всегда была свободной
И, слушая хвалы пыланье всенародной,
Царица всех сердец, была сама собой».
Однако Психея недолго остается в одиночестве. Влюбленные в нее принцы, Агенор и Клеомен, отваживаются явиться в ужасном ущелье и готовы сразиться с чудовищным змеем, чье приближение неотвратимо. Психея велит им жить и обратить отныне свой пламень на ее сестер, которые только того и ждут. На глазах у Агенора и Клеомена два Зефира уносят Психею, и она скрывается в облаках. Действие заканчивается интермедией, где циклопы Вулкана чеканят вазы, принесенные четырьмя феями. Интермедии занимают много места в пьесе, представление которой длится пять часов, а самого текста в ней не более двух тысяч строк.
В третьем действии Зефир дает Амуру отчет в своей службе. Он бережно перенес Психею во дворец, словно сошедший со страниц «Тысячи и одной ночи» — колонны из ляпис-лазури, большие серебряные вазы. Амур, чтобы исполнить повеление матери, принял облик человека, взрослого мужчины. Эта метаморфоза ему столь по душе, что он объявляет:
«Таким навеки оставаться
Я порешил, о мой зефир!
Амуром взрослым я назваться
Могу с тех пор, как создан мир».
Мольер играет скромную роль Зефира. Мишель Барон, уверенный в себе, в полном расцвете своих семнадцати лет, — бога Амура. Он продолжает:
«Младенчество достойно сожаленья,
Меня оно выводит из терпенья,
И уж пришла пора мне стать большим».
Это больше чем изящный намек; это признание, чуть ли не прямо требующее не снисходительности, но восхищения зрителей. И действительно, в этот вечер Мишель Барон покорит все сердца, пожнет все лавры и завоюет себе место в сонме великих актеров. Мольер знает, чего стоит этот мальчик. Он попросил старого Корнеля вставить в свой текст эти строчки как знак благожелательности к Мишелю. Его дружба всегда внимательна и деятельна. Барон — Амур произносит странные слова, тоже звучащие неожиданно искренне; такой искренности Мольер, конечно, не мог предвидеть!
«Что говорить о том? Зефир! Ты видишь сам —
Психея всех милее и чудесней.
На небе, на земле, скажи, известна ль нам
Краса, которая приятнее очам,
Краса, которая казалась бы прелестней?»
Психею играет Арманда. На ней «юбка золотой парчи, отделанная тремя рядами серебряных кружев, с вышитым корсажем и рукавами, украшенными чистым золотом и серебром, другая юбка серебряной парчи, обшитая спереди кружевами чистого серебра, шелковая мантия, отделанная такими же кружевами…» (Опись 1673 года).
Одним словом, она ослепительна, и к тому же — очаровательна. Роль Психеи как нельзя лучше подходит к ее такой юной и хрупкой фигурке танагрской статуэтки. Ей тоже предстоит пережить великий день своей жизни. Ее движения, переливы голоса вторят Амуру — Барону. В этот счастливый миг Арманда и Мишель образуют идеальную пару; они слишком молоды, чтобы выйти из роли, когда упадет занавес.
Но вернемся к пьесе. Психея не понимает, зачем Зефир принес ее в этот дворец. Она еще не может поверить в милосердие Венеры и молит о смерти, которая избавила бы ее от мучительного ожидания:
«Не заставляй страдать, терзай меня скорее,
Чудовище, спеши меня пожрать!
Коль гибнуть я должна, ужель сама я змея
Должна для этого искать?
Вот жизнь моя, — возьми же, не жалея,
То сердце, что ты должен растерзать.
Уже устала я рыдать
Над бедной участью моею,
Уже устала умирать —
Теряю силы и бледнею».
Впрочем, очевидно, что этой трепещущей жертве грозит совсем другая смерть. Что должны были об этом думать зрители 1671 года? Появляется Амур. Вздохи Психеи наполняются иным смыслом:
«Я тотчас, видя вас, совсем спокойной стала,
Забыла о конце своем,
Моей былой тоски как будто не бывало,
И холод жил моих согрела кровь огнем…
…Гляжу — и хочется мне с вами дольше быть,
Такая в вас очарованья сила.
И я могла б сказать, что я вас полюбила,
Когда бы знала я, что значит полюбить.
Не отвращайте взор: он сердце мне пронзает,
Он полон нежности, горяч он и влюблен,
Внушенный им огонь и сам он разделяет».
Амур корит ее за то, что она так долго чуждалась любви. Он объясняет ей, что теперь она несет наказание за свою холодность. Но Психея в восторге от этой «сладкой казни». Тогда Амур открывает свою страсть, но хочет победить Психею одним обаянием, а не божественной властью. Он ставит такие условия:
«Мое вы узнавать не тщитесь имя, званье
И края этого названье —
Все это вы узнаете потом».
Психея больше не принадлежит себе, она на все согласна:
«За вами следовать — вот вся моя отрада:
Других желаний мне не надо».
Она только просит позволить ей в последний раз повидаться с отцом и сестрами, чтобы рассеять их скорбь, — ведь гибель ее мнимая. Амур колеблется, внезапно охваченный ревностью:
«Покуда солнца луч целует вас в висок
И ваши волосы ласкает ветерок
С такою нежностью — я негодую.
Мне ненавистен воздух сам,
Который вы вдохнули с наслажденьем.
Ревную я к одежд прикосновеньям
И к воздыхающим устам,
И доставляет мне мученье
Мысль, что вы преданы неведомым мечтам…»
Психея отвечает в том же духе. Это прелестный любовный дуэт. В шестьдесят четыре года (да еще в те времена!) — какая молодость души! Милый старый Корнель! Правда, он легко воспламеняется, а к Арманде питает «безграничное уважение»: что это значит, можно догадаться.
После того как Амурчики и Зефиры попели и попрыгали вволю, появляются сестры Психеи, чтобы ее погубить. Они прилетают на колеснице Зефира. Дворец, куда они попадают, вызывает их зависть. Аглавру и Кидиппу все эти чудеса «приводят в возмущенье». Они досадуют, что Психея не в могиле, и злобно изыскивают средство нанести ей решающий удар, что для их низких сердец означает — разрушить ее счастье. Этот прекрасный возлюбленный, этот могущественный принц, владеющий такими сокровищами, — кто он? Как его зовут?
«Вы любите его, и он вас любит страстно,
Вам мил он, вы ему милее всех сейчас,
И ваше счастье было бы прекрасно,
Когда б вы знать могли того, кто любит вас».
Психея противится, как умеет:
«Не все ль равно, кто он? Ко мне он полн вниманья;
Чем дольше он со мной, тем больше он влюблен;
Готов предупреждать он все мои желанья,
И прихоти мои — ему закон.
Мне непонятны ваших чувств терзанья,
Когда мне весь дворец прекрасный подчинен».
Одна из гнусных баб намекает, что милый друг может и перемениться в чувствах, что, возможно, он уже женат, чем и объясняется такая подозрительная скромность. Это колдун, который развеет в прах подаренный Психее дворец, когда ее ласки ему наскучат. Завистницы уносятся на облаке, но они успели посеять семена смятенья в сердце Психеи. Возвращается Амур, еще более нежный и нетерпеливый. Он удивлен холодностью Психеи, ее печалью. В конце концов она признается:
«Вы любите меня, я обожаю вас;
Вы сердце мне зажгли, душа полна сейчас;
Блаженство высшее вдыхаю,
Но, к горю своему, кого люблю — не знаю».
Амур пытается уклониться от ответа:
«Когда б подозревать могли вы о несчастьях,
Какие на себя готовитесь навлечь!»
И наконец раскрывает свою тайну:
«Так слушайте. Я бог, сильнейший из богов,
Властитель на земле и царь средь облаков.
И воздух и вода в моей единой власти.
Ну, словом, я — Амур, я — бог любовной страсти».
Допытываясь, кто он такой, Психея нарушила обет: она теряет возлюбленного. Гонимый прочь Судьбой, Амур расправляет крылышки и улетает. Дворец и сад исчезают. Психея остается одна, на берегу ревущего потока. Она хочет броситься в воду, но речной бог ее останавливает, утешает и советует бежать от гнева Венеры. Венера вне себя от ярости, прежде всего потому, что ее сын попался в сети любви к этой смертной. Она увлекает Психею за собой.
Четвертая интермедия позволяет использовать декорации Аида, пылившиеся в дворцовых запасниках: огненное море, волны которого непрерывно бушуют; оно окружено горящими развалинами; посреди волн — дворец Плутона. Психея пересекает огненное море в ладье Харона, а вокруг поют и скачут фурии и бесы.
Трогательные жалобы Психеи изливаются в гибких и плавных стихах:
«Морей подземных волны и пещеры,
Где, ненависть питая к свету дня,
Мегера[211] с сестрами живет, лишь зло храня,
Где Иксион,[212] где Тантал,[213] где виперы,[214]
Где мук ужасных явлены примеры,
В местах, где все терзается, стеня, —
Найдется ль боль, которою Венера
Наказывает за любовь меня?»
Она вздыхает, вспоминая возлюбленного:
«…горя моего
Мне тяжесть тем сейчас сильнее
И тем мученье нелегко,
Что от меня он далеко…
…Мои мученья он, наверно, разделяет;
Узнав тоску мою, и сам страдает он;
Мое волнение его смущает;
Любви законам сам он, верно, подчинен.
Пусть виновата я и пусть Венера злится —
Опора мне лишь он, к нему душа стремится.
Среди опасностей, сужденных мне опять,
Он верен нежности, что страсть ему внушила,
И жизнь мне возвращает с новой силой,
Когда приходится мне умирать…»
Посреди адских мучений, на которые обрекла ее Венера, Психея встречает Агенора и Клеомена. Принцы умерли от любви к ней. Они бросились со скалы, когда увидели, что она исчезла. Они ни о чем не жалеют, только жаждут, чтобы Амур поскорее явился за Психеей. Что он и делает, желая вырвать ее у своей мстительной матери. По счастью, Юпитер склоняет слух к мольбе Амура. Чтобы успокоить Венеру, он причисляет Психею к бессмертным и тем делает возможным ее брак с Амуром. Психея восклицает:
«Вновь с вами мне судьбой даровано свиданье!»
Амур отзывается эхом:
«Вы наконец моя, души моей желанье!»
Как положено, все завершается апофеозом, где соединяются песни и танцы богов, муз, полишинелей, шутов и воинов Марса.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.