Со смертью начинает история

Со смертью начинает история

Вернулись женщины в Париж в середине декабря 1944 года. Задержку вызвало письмо от соседки по квартире на улице Кристин. Соседка, американская художница Катрин Дадли, сообщила, что разыскала их прежнего мастерового, русского эмигранта Швидко, и тому потребуется несколько недель для приведения в порядок квартиры. В отсутствие хозяев многие предметы исчезли — немцы, оставляя Париж, грабили квартиры. Но волею случая картины уцелели. Дадли живописала, как их спасли; помогла девушка, работавшая по соседству и услышавшая шаги немцев:

Они пытались выставить ее за дверь, но девушка не унималась. Немцы разъярились при виде картин Пикассо, вопя, что разрежут их на куски и сожгут: ‘De la saloperiejuive. bon ? bruler!’[72] Ha большую картину обнаженной в розовых тонах — ‘cette vache’! Они узнали ваш портрет, сделанный Роузом — у них была ваша фотография. <…> Девушка помчалась в свой офис, вызвала по телефону полицию, и через 10 минут, к вящему удовольствию толпы, у дверей появился комиссар полиции с 30 агентами. В этот момент гестаповцы в спальне примеряли ваши китайские пальто.

Немцы, выпотрошив несколько чемоданов, ретировались, заперев квартиру на ключ. Но девушка, дождавшись их ухода, вставила новый замок.

Бернар Фей в интервью 1973 года добавил детали к сказанному. Пикассо позвонил ему и попросил уберечь картины от мародеров. Фей связался с графом Меттернихом, ответственным за охрану произведений искусства во время оккупации. Коллекция Гертруды числилась в реестре Германской администрации по еврейской собственности. Меттерних попросил опечатать квартиру, что и было сделано после длительной бюрократической борьбы между двумя администрациями. Коллекция была спасена.

Прождав месяц, загрузив все, что можно было, в грузовик, продрожав всю холодную и дождливую ночь в поездке, вся троица (не забудем Баскета) вернулась в Париж. По дороге их остановили бойцы Сопротивления, желая выяснить, кто они такие и куда направляются. Открыли портрет Пикассо. Элис предупредила: «Осторожней, это картина Пикассо, не повредите ее». Упоминания имени знаменитого художника, к тому времени ставшего членом коммунистической партии Франции, оказалось достаточным для пропуска: «Поздравляем вас, мадам, вы можете проезжать»

Их квартира была на замке, все было приведено в порядок. Утренний осмотр на кухне выявил отсутствие серебряных подсвечников и других ценных предметов утвари. Исчезло постельное белье, кухонные принадлежности.

Узнав о приезде, собрались прежние знакомые: консьержка и секретарь владельца дома, переплетчик — все прибежали с вопросами и рассказами о том, как приходили гестаповцы.

Немедленно появился Пикассо. Они обнялись. Все пришли в радостное волнение. Привезенный с собой большой красивый стол времен Генриха IV отдали Пабло, в квартире места для него не нашлось.

Неожиданно на пороге возник Хемингуэй: «Привет, Гертруда, я стар и богат. Давай прекратим цапаться». На что она ответила: «Я не стара. Я не богата. Давай продолжим схватку».

Франсис Роуз приехал в Париж в связи с предстоящей выставкой и, уж конечно, навестил своих обожательниц. Немедленно откликнулся и Брейвиг Имс. Бывший шалопай с нескрываемой гордостью сообщил, что во время войны работал в Информационном бюро, вещавшем на Францию, а ныне открывает в Шербуре радиостанцию[73].

Стали приходить письма от друзей, жаждавших узнать о самочувствии женщин и расспросить о подробностях жизни в оккупации.

А затем на улицу Кристин посыпались визитеры — как старые знакомые, так и американские журналисты. Похоже, что четырехлетняя жизнь в покоренной Франции, из которой два года в полном отрыве от внешнего мира, добавили популярности Гертруде. Среди посетителей были и два Дональда, оба литературоведы — Сазерленд и Геллап, оба будущие биографы Стайн.

Но особенно популярной Гертруда стала у солдат. Летом 1945 года, каждый раз отправляясь в парк на прогулку (с собакой, естественно) она останавливала солдат на улице, расспрашивала, откуда родом, как служилось, что намереваются делать.

Преисполненные глубокой благодарности к освободителям женщины открыли им свои сердца и дом. Материнский инстинкт никогда не покидал обеих. Не было дня, чтобы кто-нибудь из военнослужащих, в одиночку или группами — иногда по приглашению, иногда случайно — не появлялся у них. Некоторые из посетителей читали свои стихи. Чай, пирожные, иногда ленчи, сопровождаемые историями о пережитых военных годах и рассказами о коллекции. Многие из солдат впоследствии поддерживали связь с Гертрудой, посылая благодарственные письма, делясь событиями их мирной жизни.

Один из ее любимчиков, капитан Джозеф Бэрри, изучал прежде журналистику в Мичиганском университете, а теперь готовил диссертацию в Сорбонне. Прекрасно изъяснявшийся на обоих языках, компанейский парень стал «приемным племянником» женщин. Стоило одной журналистке написать очевидную ложь, критикуя Стайн за неприветливость к солдатам, как Бэрри тотчас же послал письмо редактору в защиту Гертруды. Он также взял на себя обязанности по координации выступлений Гертруды в местах дислокации американских военных частей. По просьбе журнала Лайф в июне 1945 года женщины посетили за 4 дня множество мест в Германии и Австрии, перелетая из города в город на специальном самолете, представленном командованием Американских войск в Германии. Они побывали в Кельне, Кобленце, Франкфурте, Гейдельберге, Зальцбурге.

Интервью следовали одно за другим, от автографов уставала рука. В Берхтесгадене женщины посетили резиденцию Гитлера; военные забавлялись, лазая по дому и по крыше, тогда как Гертруда с Элис уселись в креслах на балконе. Там же временно расположилась коллекция картин, собранная Герингом. Осмотрев ее, Гертруда пришла в восторг и отметила, что коллекция отбиралась под весьма профессиональным руководством. Выступая перед солдатами, писательница, как обычно, не стеснялась говорить, что думает, и в Гейдельберге заявила следующее:

Сержант Сантьяни, пригласивший меня сюда, пожаловался, что я запутала им [солдатам] мозги. <…> Я очень рассердилась на них, они признались, что немцы нравятся им больше, чем другие европейцы. Конечно, сказала я, они льстят вам и слушаются вас, в то время как другие страны вас не любят и говорят так. <…> Могу поспорить, что 4-го июля они [немцы] поднимут наш флаг, и вы, как малые дети, будете польщены целиком и полностью, вусмерть, я говорю об этом с горечью, потому что вам потом придется сражаться с ними опять. Да ладно, сказал один мне, по крайней мере, мы на вершине. Да, ответила я, но на земле есть места поопаснее, чем вершина.

И в другой раз:

Генерал Осборн спросил меня после победы, что, по моему мнению, надо сделать, чтобы просветить немцев. Я сказала, что надо предпринять только одно: научить их непослушанию; пока они послушны, рано или поздно какой-нибудь негодяй прикажет, и тогда случится несчастье. Научите их непослушанию, сказала я, заставьте каждого немецкого ребенка усвоить, что ему надлежит, по крайней мере, один раз в день сотворить доброе дело, и не верить тому, что говорит их отец или учитель; внесите смятение в их умы и, возможно, тогда они будут непослушны и воцарится мир. Послушные воюют, непослушные любят мир…

Несмотря на усталость, Гертруда, казалось, приобрела второе дыхание.

В марте 1945 года вышла из печати книга Войны, которые я видела. Разошлась тиражом около 10 тысяч в течение месяца. В Британии публикация принесла дополнительный гонорар. Стайн купила новый автомобиль, на сей раз полностью оснащенный всеми необходимыми приборами. Проезжая однажды по улице Гранз-Огюстен, они встретили Пикассо. Художник удивился, ведь он советовал ей купить подержанный автомобиль. Она и раньше не слишком воспринимала советы, а уж теперь… «Это именно то, что я хотела. Прощай, Пабло», — и укатила. Так состоялась последняя встреча двух выдающихся личностей в истории литературы и искусства первой половины XX века. Их дружба прошла через взлеты и падения, но оба ею дорожили до самого конца. Гертруда ощущала себя старшей сестрой Пикассо. Они великолепно понимали друг друга, хотя в раздражении иногда говорили ужасные вещи.

Гертруда посвятила художнику два словесных портрета: Пабло Пикассо: Если бы я сказала ему и книгу Пикассо (1938).

Обоим предстояла мировая известность: Пикассо — прижизненная, Гертруде — посмертная.

Сохранилось теплое воспоминание художника о Гертруде и ее понимании живописи:

Она была необыкновенным существом. Входила в комнату, и та мгновенно заполнялась, даже если была целиком пустой. Она разбиралась в живописи. И покупала мои картины, когда никто другой во всем мире не хотел. Она была другом. И писателем первостепенной важности. Подумайте, что она сотворила задолго до Джойса.

Об уважении Пикассо к Гертруде свидетельствует Франсуаза Жило, очередная пассия Пикассо, с которой он познакомился в 1943 году:

Одним весенним утром он сказал мне: «На этой неделе мы навестим Гертруду. Это тебя развлечет. К тому же я очень доверяю ее суждению. Если она одобрит тебя, мое хорошее мнение о тебе только укрепится».

С того момента у Франсуазы пропало всякое желание встречаться с Гертрудой Стайн. Но визит писательнице они нанесли.

Вдохновленная послевоенным вниманием американских солдат и беседами с ними, Гертруда приступила к написанию нового произведения Брюси и Вилли, в которой дала обобщенный портрет американских солдат, оказавшихся в Европе, их ощущения, характер и язык.

Одновременно возобновилось сотрудничество с Вирджилом Томсоном по созданию новой оперы по заказу Колумбийского университета. Стайн хотела создать либретто о президенте Гранте, но после обсуждения с композитором остановилась на образе лидера суфражистского движения Сюзен Б. Энтони.

Название будущей оперы звучит символически — Мать всем нам. Томсон невольно идентифицировал Стайн с Энтони: «Она [Гертруда] показала мне Сюзен Энтони в сцене из домашней жизни, и это вполне могла быть сама Гертруда и Токлас, обсуждающие карьеру Стайн». И не ошибся. Позднее Дональд Геллап, библиограф Йельского университета, бывший в 1945 году постоянным посетителем дома на улице Кристин и присутствовавший при обсуждении замысла оперы, подтвердил, как рождались действующие лица — все прототипы, включая себя и Элис, Гертруда выбирала из числа знакомых.

Либретто было закончено в марте 1946 года. Томсону оно понравилось: «Очень драматично, очень красиво…».

Писательнице предстоял еще один перелет, на сей раз в Бельгию, Брюссель, для встречи с американскими солдатами. Это появление на публике стало последним. Гертруда почувствовала себя скверно. Доктор посоветовал обратиться к специалисту, но Гертруда наотрез отказалась.

В конце концов, ее убедили отправиться на отдых. Джозеф Бэрри повез женщин на виллу, принадлежавшую Бернару Фею, намереваясь вернуться домой поездом. Но вернуться и немедля пришлось всем — в дороге Гертруде стало хуже. Элис позвонила племяннику. В Париже, у ворот дома ждала скорая помощь, и Гертруду поместили в Американский госпиталь в Нейи.

Три последние новости — предисловие Ван Вехтена к одной из книг Стайн, два сигнальных экземпляра только что вышедшего романа Брюси и Вилли и сообщение о предстоящей постановке в Америке пьесы Да, это для очень молодого человека доставили больной приятные мгновения.

Со слов Элис известны последние дни и часы писательницы. Анализы, проведенные в больнице, показали далеко продвинутую стадию рака матки. Врачи посчитали операцию чересчур сложной и отказались ее делать. Гертруда пришла в ярость, стала угрожать (как и 30 лет тому назад, когда нападали на ее прозу, отметила Токлас). Наконец, два хирурга согласились. Один из них признался: «Я сказал мадам Стайн, что прооперирую ее. Если вы даете слово чести женщине такого характера, то обязаны его выполнить. Я ее прооперирую».

К тому времени Гертруда Стайн уже пребывала в затуманенном сознании. Токлас пишет: «Я сидела около нее. После полудня она спросила: ‘Так каков ответ?’ Я промолчала. ‘В таком случае, — спросила она — каков вопрос?’».

Ее увезли на каталке в операционную, больная впала в кому, и врачи не смогли ее оживить.

Гертруда Стайн скончалась 27 июля 1946 года. Причиной смерти по заключению доктора явилась карцинома матки. До похорон тело поместили в склеп при Американском Кафедральном соборе. Поскольку никакой предварительной договоренности касательно места захоронения предпринято не было, потребовалось два месяца, прежде чем было получено место на кладбище Пер-Лашез, как того добивалась Элис. Погребение состоялось в середине октября. Дизайн надгробия (скромного, но красивого своими пропорциями, по словам Элис) сделал Франсис Роуз. А буквы вырезаны в стиле надписи на Арке римского императора Трояна в Беневенто.

Лео узнал о смерти сестры из газет. Он пережил ее всего на год с небольшим и скончался 29 июля 1947 года от перитонита, возникшего после операции по поводу рака желудка. Незадолго до смерти был опубликован его долголетний труд, содержавший воспоминания и рассуждения об эстетическом подходе к современному искусству. Естественно, не обошлось и без упоминания имени Гертруды, к тому времени ушедшей из жизни.

* * *

«Со смертью начинается история», — писала Гертруда Стайн.

История Гертруды только начиналась.

Все крупнейшие газеты откликнулись на ее смерть. Газета Нью-Йорк Таймс в некрологе сообщила читателям о смерти «знаменитой женщины-писательницы, одной из самых противоречивых фигур в американской литературе». Французское радио посвятило ей получасовую передачу.

Друзья забросали Токлас письмами и телеграммами со словами соболезнования и утешения.

За 4 дня до смерти, 23 июля, Стайн написала завещание. В нем содержались следующие пункты:

Оплатить все надлежащие долги.

Портрет работы Пикассо передать Музею Метрополитен в Нью-Йорке.

Рукописи и письма (50 записных книжек и 172 папки), находящиеся в квартире на момент смерти, надлежит передать Йельскому университету.

Ван Вехтен назначался литературным душеприказчиком. Ему предстояло издать неопубликованные произведения. Для этой цели Ван Вехтену предоставлялась полная свобода в использовании денежных средств от наследства по своему усмотрению.

Все наследство переходило к Аллану Стайну, ее племяннику, с условием выделения ежемесячного пособия Элис для поддержания соответствующего уровня жизни: «Я уполномачиваю душеприказчиков выплачивать ей доход с моего наследства, для чего позволяю получать денежный эквивалент от [продажи] картин и другой собственности».

На тот момент у Гертруды хранились ценные бумаги на сумму 20 тысяч долларов и 6650 долларов наличными.

Душеприказчиками наследства Стайн назначила Элис Токлас и Аллана Стайна. После смерти Токлас все переходило к Аллану, а затем к его возможным детям.

Завещание — штука замысловатая и, как ни старайся предусмотреть все возможные обстоятельства, судьба всегда подбросит каверзу. В данном случае ранняя смерть Аллана (в 1951 году) доставила Элис немало хлопот — пришлось иметь дело с его второй женой. К тому же, видимо, пытаясь избежать французской системы налогообложения, а также из-за очевидных патриотических чувств, Стайн заявила себя гражданкой США, «юридически прописанной в Балтиморе, штат Мериленд, но проживающей по улице Кристин, Париж». И, как следствие, контроль за расходованием средств осуществлялся юридической фирмой в Балтиморе, и в некоторых случаях требовалось решение французского суда. Из-за юридического крючкотворства и Элис (ей полагалась ежемесячная сумма в $400), и Ван Вехтен частенько испытывали трудности в своевременном получении необходимых денежных сумм. А назначив и распорядителя наследством[74], Гертруда лишила Элис права самостоятельно продавать картины. Посмертная инвентаризация показала 29 картин и рисунков Пикассо, 7 картин Хуана Гриса, один рисунок Матисса, остальные картины — менее значительные (по их тогдашней стоимости).

* * *

Забвение миновало Гертруду Стайн. Многие художники и театральные режиссеры искали и находили в ее сочинениях достаточно материала для всплеска своего творчества. Короткие зарисовки Стайн, т. н. пьесы, можно было легко поставить, и они ставились в малых театрах и небольших коллективах. Разговорный стиль, простор для широкой интерпретации, некий скрытый мистицизм, метафизичность, иными словами, раздолье для режиссерской фантазии пришлись по вкусу многим театральным работникам. И в наши дни имя Гертруды Стайн все время на слуху. Современные художники-концептуалисты обнаружили клад в ее мыслях, рассуждениях и произведениях и попытались реализовать какие-то находки. Назовем, к примеру, звуковую скульптуру Человеческий камертон № 4 (Human Tuning Fork #4, 2004 год), созданную Терри Берлиером. Глен Лигон создал целую серию инсталляций, навеянных рассказами Стайн. Одна из них (2005 год) представляет собой два электрических шнура и между ними неоновую лампу, сделанную в виде слов «negro sunshine» — словосочетание из Меланкты. Свет, исходящий из неоновой лампы, визуально отражает, по мысли художника, ренессанс негритянской культуры. Широко известны в наше время и работы Эда Руши (Рушея), во многих из которых он пытался воплотить элементы литературного стиля писательницы. Создавая знаменитую портретную серию выдающихся евреев 20-го века, Энди Уорхол включил туда и портрет Гертруды. В сфере музыки, кроме работ уже упомянутых Вирджила Томсона и Джеральда Бернерса, следует назвать композитора М. Купфермана (одноактная опера В саду, 1952), Вильяма Банфилда (Гертруда Стайн изобретает прыжок раньше всех), Джонатана Шеффера (Кровь на полу столовой)[75] и ряд других, менее значимых музыкальных произведений.

Успех сопутствовал и еще одной пьесе Доктор Фауст зажигает огни, поставленной в Германии.

Начинающим и зрелым филологам не надо ломать голову, чем заниматься. Многие произведения писательницы представляют собой достаточно трудные и увлекательные загадки, решение которых служит незаменимым материалом для подготовки и усовершенствования лингвистов всех рангов. Жизнь и творчество Гертруды Стайн — нескончаемая тема для исследований; эссе, статьи, диссертации и книги появляются ежегодно.

С 1990 года в Нью-Йорке существует Репертуарный театр Гертруды Стайн, задача которого поддержать новые веяния и новые технологии в области современного визуального искусства.

Даже известный кинорежиссер Вуди Аллен не удержался — парижская жизнь после первой мировой войны и личности Стайн, Фитцджеральда, Хемингуэя оказались притягательными. Его фильм Полночь в Париже стал заметным событием в киноиндустрии.

Хотела Гертруда Стайн или нет, но ее жизнь и имя стали лозунгом многих клубов, объединяющих людей с нестандартной сексуальной ориентацией. Самый известный из них — Демократический клуб Гертруды Стайн в Вашингтоне, существующий с 1976 года.

Когда нью-йоркские власти решили установить в Брайан-Парке первый памятник, посвященный женщине, выбор пал на Гертруду Стайн. Метровая скульптура писательницы, сидящей в позе Будды (по скульптуре Джо Дейвидсона), была открыта 5 ноября 1992 года.

Свыше 30 лет тому назад в США предприняли попытку издать т. н. Библиотеку Америки, включающую лучшие произведения американской литературы. Творчество Гертруды Стайн нашло достойное место в проекте — 99-й и 100-й тома общим объемом в 1785 страниц.

Апофеозом стайнианы можно считать две огромные выставки, устроенные в 2011 году. Одна — персональная в Сан-Франциско, необычайно большая по объему информации, под названием Обозревая Гертруду Стайн, была посвящена жизни и деятельности писательницы. Другая — Коллекция Стайнов — отразила усилия всей знаменитой семьи по коллекционированию и пропаганде художников-модернистов первой половины XX века — Сезанна, Матисса, Пикассо, Гриса и других. Обе выставки состоялись на родине Стайнов — в Сан-Франциско. Неполная коллекция, около 200 работ (включая 40 Пикассо и 60 Матисса), отправилась в Париж, затем вернулась в Нью-Йорк. «Невозможно переоценить заслугу этой эксцентричной американской семьи как покровителей изобразительного искусства в Париже XX века, — заявила куратор выставки Джанет Бишоп, — Стайны стали истинными лидерами модернизма, впитав и защитив новое искусство в самом его зародыше, задолго до того, как оно получило широкое признание».