Дорога в Конью

Дорога в Конью

Компании мелких торговцев нередко наведывались в пансионат «Солнечный закат» по вечерам, чтобы отведать фирменной жареной рыбы госпожи Узун и выпить ракии. Откупоривая очередную бутылку, господин Узун бросал в нашу сторону выразительный взгляд и возводил глаза к небу. Человек исключительной вежливости и безупречного поведения, он явно не хотел, чтобы мы считали всех турецких мужчин пьяницами. Напрасное беспокойство: мы были последними, кто стал бы осуждать их за это, тем более что хозяин явно недооценил две австралийские пары, прибывшие за день до нашего отъезда в Конью. Эти люди явно знали толк в застольной беседе и выпивке; их разговоры время от времени прерывались возгласами: «Хорошо сидим… А не заказать ли еще бутылочку?..»

Меня осенило вдруг, что самый выдающийся уроженец Коньи, великий поэт и суфийский мистик Джалаладдин Руми вполне одобрил бы их поведение. Ведь именно Руми заявлял, что «быть трезвым – значит не жить» и страстно воспевал «простое вино, делающее нас свободными и беспечными».

Дорога в Конью делает большую петлю к северу от горного массива Дедеголь, после чего поворачивает на юг, к озеру Бейшехир. Широкое, но неглубокое, усеянное более чем двадцатью островами озеро Бейшехир – самое крупное в Писидии, однако берега его почти безлюдны.

В XII столетии и, скорее всего, долгое время спустя острова были заселены греками-христианами, но когда в 1120 году Иоанн II Комнин вел здесь военную кампанию, выяснилось, что местные греки, в которых он видел своих подданных, приходу императорской армии ничуть не рады. У них не было ни малейшего желания освобождаться от мусульманского ига, и они так настойчиво отказывались признать власть императора, что пришлось в конце концов захватывать острова силой.

Правление Иоанна отличалось справедливостью и добронравием, и он мог бы рассчитывать на лучший прием, но прошло уже более полувека с тех пор, как императорская власть в последний раз проявила себя в этом районе, и местному византийскому населению приходилось находить общий язык с турками. Более того, они научились ценить неназойливость сельджукского правления и были рады избегать общения с императорскими сборщиками налогов. Иоанн Комнин, хотя и заботился о благополучии своих граждан, все же был вынужден изыскивать средства для содержания огромной наемной армии и блистательного двора. Человек, именовавший себя римским императором, наместником Бога на земле и носивший титул «равноапостольный», вполне мог допускать (и допускал) чрезмерные знаки почтения со стороны подданных, но и он не вправе был, выражаясь современным языком, делать экономику сверх меры затратной. К тому же образцовая религиозная терпимость султанов лишала правление христианского монарха особых преимуществ. «Обычай, усиленный временем, – нравоучительно замечает Никита Хониат, – сильнее и племени, и веры». Таким образом, это поражение, ничуть не меньше, чем военное, обрекло на провал попытку Комнинов вернуть Анатолию.

Восточный берег озера болотистый и весь зарос камышом. Глядя на покрытые снегом горы, вздымающиеся далеко за противоположным берегом, я вспомнил, как в прошлом году летел над этим озером из Аданы в Стамбул. Оно выглядело сверху как бассейн, наполненный бирюзовой краской, в которую плеснули немного молока и добавили пурпурного цвета острова. И тогда, и сейчас я вспоминал одинокие развалины Кубадабада, летнего дворца сельджукских султанов, на западном берегу озера. Дорога к этому месту ужасна во всех отношениях, и я не знаю ни одного человека, добравшегося туда, хотя лично я, что уж греха таить, такой попытки даже не предпринял…

От великих средневековых дворцов – Аббасидов в Багдаде, Фатимидов в Каире, Влахернского в Константинополе – остались крохи или вообще ничего, за исключением восторженного описания современников, так что, вероятно, стоило претерпеть некоторые неудобства ради возможности постоять среди развалин Кубадабада и поглядеть на панораму озера и островов, некогда услаждавшую взор Аладдина Кейкубада I, блистательнейшего из сельджуков. От Бейшехира с его деревянной мечетью и изящным мавзолеем дорога резко повернула на северо-восток, устремившись почти в противоположном направлении сквозь долину, усеянную лоскутками зеленых и цветущих полей. В XIII веке здесь проходил караванный путь из Коньи в Бейшехир и дальше через Тавр к Аланьи на берегу Средиземного моря, где сельджуки основали свою зимнюю столицу. Дорога выбралась наконец из долины в череду сухих каменистых холмов, и вскоре показался огромный караван-сарай. Широкими воротами и многоугольными башнями напоминая укрепленный дворец, он, как и сотни ему подобных сельджукских караван-сараев, был построен за счет казны и предназначался для бесплатного ночлега и отдыха всех путников, независимо от их национальности, вероисповедания и сословной принадлежности. В крупных караван-сараях имелись свои лекари, беднейших странников обеспечивали обувью. В числе благотворительных заведений при караван-сараях были больницы, библиотеки, суповые кухни и сумасшедшие дома, что делало сельджукский султанат самым прогрессивным государством Средневековья (я уж не говорю о многих современных странах, которым до него в этом отношении далеко). Особенно приятно отметить, что сельджукские приюты для умалишенных содержали постоянные оркестры, чья музыка должна была смягчать меланхолию и тоску их обитателей. В общем, не удивительно, что большинство подвластных сельджукам христиан не горели желанием вернуться под власть византийского императора.

Всякий путник, странствовавший от Коньи по холмам пешком и достигший караван-сарая, несомненно, нуждался в новой обуви. Земля там пустынна и негостеприимна – цвета пергамента и слоновой кости. И когда идешь со стороны Бейшехира, кажется, будто ты не приближаешься к городу и плодородной долине, но входишь в пределы пустыни.