Накануне выселения

Накануне выселения

В Афьоне невозможно взять машину напрокат, но, к счастью, там расположен филиал одного из немногих хороших туристических агентств, где нам посоветовали воспользоваться услугами таксиста по имени Ведат. Я сразу проникся симпатией к этому жилистому коротышке с блестящими хитрыми глазами, и буквально за несколько минут мы договорились, что он отвезет нас к скальной церкви Аязин и фригийскому поселению Асланташ неподалеку от нее. Ведат подбивал нас еще полюбоваться красотами фригийского города Мидас Шехри. Но я рассудил, что поскольку там нет никаких византийских памятников (во всяком случае, известных мне), ехать туда пятьдесят – шестьдесят километров по горам не имеет смысла, и отклонил предложение водителя. Ведат принял отказ достойно, хотя не без видимого разочарования.

Мы поехали на север по шоссе на Сейитгази, но вскоре Ведат свернул на восток по грунтовой дороге, которая петляла пыльными коленцами по равнине, пестревшей полями опиумного мака. Пурпурный и белый, белый, пурпурный и зеленый – цвета пейзажа становились все более волшебными, да и стайки женщин, отправлявшихся на ишаках на работу в поле, казались чем-то сказочным. Вооруженные примитивными мотыгами и, вероятно, ежедневно занимающиеся тяжелым физическим трудом, они, несмотря на это, выглядели разодетыми как на свадьбу и неплохо смотрелись в своих седлах, ничуть не напоминая порабощенных и закутанных в черное мусульманок, как их обычно представляют на Западе.

Возвышающийся слева пологий склон с фантастическими выветриваниями внезапно взорвался куполом и апсидой церкви в классическом византийском стиле. Я захотел немедленно выйти из автомобиля, но Ведат знаками призвал меня сидеть (его выразительные жесты можно было перевести как «Всему свое время») и довез нас до окраины деревни. Здесь он наконец остановился и, улыбаясь, показал на круто уходящую вверх стену – каменную летопись архитектурных достижений двух тысяч лет человеческих усилий: фронтоны и пилястры, архитравы и крытые арками портики с примитивными ионическими капителями… Это были, по моему предположению, фасады фригийских и римских гробниц, но их восприятию в таковом качестве мешало то, что византийцы вновь заселили и расширили эти места вечного упокоения, когда им пришлось выдалбливать в скале свои дома и церкви. Наверняка можно было отнести к византийскому периоду и церкви с полукруглыми сводами и аккуратно вырезанными слепыми аркадами, и небольшие часовни с апсидами (правильнее было бы назвать их нишами), из которых открывался вид на колеблющиеся поля пурпурных маков. В одной из часовен мы нашли напоминание о том, что и в начале ХХ века в этих местах жили греческие христиане. Некто нацарапал на стене фразу, и я уже не в первый раз пожалел о своем незнании греческого. Удалось разобрать только римскую цифру «XIII», имя «KONSTANTINOS» и дату «1914».

Главной причиной нашего приезда в Аязин, однако, была большая церковь, которую мы миновали ранее. Она выглядела так, словно пребывала в процессе мучительного и требующего огромных сил «проступания» из скалы. Центральная апсида с тремя небольшими окнами смотрелась совершенно отдельно, а вот купол отделился от каменной поверхности лишь наполовину. Мы как будто стали свидетелями невероятно медленного – измеряемого тысячами лет – процесса превращения природных форм в архитектурные. Величественный интерьер был зачернен копотью костров, и от четырех квадратных колонн, некогда поддерживавших купол, остались только следы, но поскольку все сооружение было высечено в скале (в сущности, это была выдолбленная человеческими руками пещера), то и опоры оказались ненужными, и купол безмятежно плыл в пространстве поверх парусов.

Классическая планировка храма – крест, вписанный в квадрат, – господствовала в Византии в эпоху ее расцвета и сохранилась вплоть до падения империи. В этой планировке центральный и поперечный нефы имеют одинаковую длину, а их пересечение накрыто куполом, который удерживается на четырех колоннах или столбах. Иногда четыре дополнительных купола венчают угловые части, усиливая впечатление от квадратной формы здания.

Подобная планировка строения подчеркивает его единство, симметрию и гармонию. В Аязине все воплощено с невероятной любовью и точностью, что удивительно для столь удаленного места. Здесь нет огрехов, все выверено с изумительной страстью к совершенству.

Пока мы рассматривали церковь, в полумраке апсиды мелькнула и скрылась изумрудно-зеленая ящерица, напоминавшая не столько рептилию, сколько ожившую драгоценность. Разодетые в пурпурные и бирюзовые платья женщины шагали по дорожной пыли, словно ожившие фигуры средневековой миниатюры. В сводчатом помещении к югу от церкви я обнаружил вторую надпись и, в отличие от первой, ее разобрать сумел.

Кто-то начертал грубые линии греческого креста на скалистой стене и под ним трижды дату – «1922». Год сражения при Думлупынаре. Само место битвы расположено в тридцати милях от Аязина. И крест, и три раза повторенная дата выглядят безмолвным протестом и молитвой о спасении. Вскоре после того как была сделана эта надпись, все христиане, проживавшие в районе Афьона, последовали за побежденной греческой армией в ее безудержном бегстве на запад, в направлении Смирны. Там, на побережье, в отчаянной попытке спастись от наступающих турок, они присоединились к жившим в городе грекам и армянам. Не менее полумиллиона человек собралось на узкой полоске берега в полмили длиной, когда город за их спиной вспыхнул в огне пожаров. Люди оказались между стеной огня и морем. Спасти их было довольно просто – у входа в залив на рейде стояли британские, американские, итальянские и французские военные корабли, но они не сделали ни малейшей попытки помочь несчастным. Вместо этого западные союзники, которые еще недавно безрассудно провоцировали греческое правительство начать военные действия, неминуемо разжигавшие турецкие националистические страсти, заявили турецким властям о своем невмешательстве и в строгом соответствии с этим возвращали назад беженцев, сумевших доплыть до кораблей, в результате чего многие утонули.

Когда огонь стих, в город вошли турецкие солдаты. Последствия нетрудно было предвидеть: массовое насилие и возвращение многих беженцев во внутренние районы Анатолии.

В сущности, современный город был подвергнут средневековому разграблению. При этом временно находившиеся в водах восточной гавани представители западной цивилизации не забывали о соблюдении своих обычаев. Морские офицеры с разных кораблей приглашали друг друга пообедать. Не беда, что гости порой запаздывали, поскольку тела погибших запутывались в винтах катеров. Чтобы не слышать чудовищные звуки, доносившиеся с набережной, патефоны включали погромче. «Юмореска» Дворжака и арии из «Паяцев» в исполнении Джильи звучали над гаванью и дымящимися руинами Смирны, еще недавно одного из прекраснейших городов восточного Средиземноморья.

О судьбе греков, нацарапавших дату на стене церкви в Аязине, пожалуй, лучше и не думать.