Влахерны и черный дождь

Влахерны и черный дождь

В мае в Турции сухо или почти сухо, но в дни нашего приезда вся страна переживала самую паршивую и дождливую весну за последнее десятилетие. Съежившийся под рваными клочьями плачущих облаков город предстал в своем самом печальном обличье. Впрочем, меланхолия – ключевое слово для Стамбула при любой погоде. Она сквозит в безликих шеренгах белесых новостроек, вышагивающих в ближние пригороды, в желто-белых пятнах сыромятен, жмущихся к стене Феодосия, в зловещей веренице закупоривающих Мраморное море танкеров, в печальных глазах торговца коврами, произносящего в никуда: «Как дела?» – и отвечающего самому себе с улыбкой: «Не очень-то…»

Первый встречный сначала глядел на небо, потом бормотал извинения. Дождь шел три недели практически без остановки. Владельцы гостиниц и кофеен, как и всевозможные зазывалы, были в отчаянии: несколько туристических автобусов из Болгарии и Румынии, забрызганных грязью выше крыши, виднелись у Святой Софии. Исторгаемые автобусами меланхолические толпы иностранцев отнюдь не горели желанием изучать те места, откуда на них в течение веков изливались потоки веры, культуры и… политических притеснений. Если их глаза и выражали что-то внятное, то разве что желание прикорнуть где-нибудь на солнцепеке, но безжалостный холодный дождь продолжал поливать гравий чайных садиков. Одни только правительственные чиновники да синоптики (которым некогда было размышлять о таинственных материях) продолжали сомневаться в том, что непогода как-то связана с нефтяными пожарами, до сих пор полыхавшими в Кувейте. Говорили, что где-то на юго-востоке прошел черный дождь.

Я много раз представлял себе нашу переправу в Азию – как можно раньше, сразу же после приезда, «когда закатное солнце золотит спокойные воды Пропонтиды…» На деле же нам пришлось долго ждать, пока реальность снизойдет к нашим скромным ожиданиям. Потоки дождя продолжали омывать город, и единственное, что оставалось делать, это направиться осматривать печальные останки Влахернского дворца, расположенного в дальнем северо-западном углу старых городских стен, в запущенном, полудеревенском квартале, известном под названием Балат. Такси высадило нас на узкой улочке, ведущей к мечети Айваз Эфенди и видневшейся за ней башне Исаака Ангела. Сложенная из гранитных плит и увенчанная павильоном, который связывали с основной постройкой фрагменты, изъятые из более ранних сооружений, эта башня – вполне подобающий памятник незадачливому императору, свергнутому и ослепленному своим еще более никчемным братом. Между мечетью и башней широкие бетонные ступени, засыпанные всяким мусором, вели к фундаменту дворца, некогда по причине своей роскоши бывшего предметом зависти всего мира.

Хотя в путеводителях говорится, что Влахерны построены в XI или XII веке, известно, что уже в VI веке на этом месте существовал дворец. Он состоял из трех просторных залов, но долгое время пребывал в тени Большого дворца, располагавшегося на противоположном конце города в местности, полого спускавшейся от Ипподрома и Святой Софии к Мраморному морю. Час славы для Влахернского дворца совпал с правлением династии Комнинов (1081–1185), когда его в качестве резиденции избрали блистательно волевые и умные императоры – Алексей I, Иоанн II и Мануил I. Последний уделял исключительное внимание украшению дворца, где в закатные годы XII века императоры и придворные получили последнюю возможность насладиться празднествами и церемониями, не стесненными соображениями исторической, политической и экономической ответственности. Стены и потолки были покрыты мозаиками, изображающими сцены из «Илиады» и греческих трагедий, а также триумфы Александра. Западные гости порой буквально теряли дар речи от изумления. Путешественник XII века иудей Вениамин из Туделы, например, был убежден, что драгоценные камни в величественной короне Мануила I Комнина, подвешенной над его троном, позволяли обходиться в ночное время без освещения. Особенно выразительно свидетельство французского монаха Одо Дейльского (также XII век), как правило едко критиковавшего все византийское. О Влахернском дворце он пишет восторженно: «Внешние фасады бесподобны, но красота внутренних покоев превосходит все, что я могу о них сказать. Повсюду, изукрашенные искусным сочетанием золота и многоцветьем всех видов камня, полы из мраморных плит, подогнанных друг к другу с изощренным мастерством. Не знаю, что и для чего является большим залогом – редкое ли искусство для большей красоты или роскошь материала для огромной стоимости».

От былого великолепия почти ничего не осталось. Огромные красные башни, построенные для защиты западного крыла дворца, – пожалуй, самая яркая сохранившаяся деталь, зато фундаменты за мечетью Айваз Эфенди являют собой мрачную картину голых кирпичных сводов, напоминающую осколки разбитого черепа. В 1195 году в этих безрадостных подземельях был заточен и ослеплен Исаак Ангел, низвергнутый из своего многоарочного павильона с видом на лес и холмы за городской стеной.

Неподалеку от Влахерн какой-то дружелюбный старичок вышел нам навстречу из деревянного дома, обсаженного платанами вперемешку с фруктовыми деревьями, чтобы засвидетельствовать турецкое гостеприимство и сказать, как сильно он любит Америку и президента Буша. Не зная, как реагировать на подобные излияния, я просто поблагодарил его и перевел разговор на красоту деревьев его сада.

«Да, – согласился он, – но плодов не увидишь. Не дают созреть. Соседские мальчишки обрывают все, как только появляются первые зеленые сливы».

Он произнес это без малейшей злобы: любовь детей к незрелым сливам обсуждению не подлежала.

Мы спустились по крутому склону Влахернского холма в надежде найти место, где стояла церковь Влахернской Божьей Матери, построенная Юстинианом для хранения Честной Ризы Богородицы и Ее чудотворной иконы, по преданию написанной апостолом Лукой. Об этой церкви и ее святынях сообщается во многих исторических источниках. Говорили, что каждую пятницу покрывало, которым была занавешена икона, раскрывалось само собой. Во время осады, чтобы укрепить отвагу защитников и внушить благоговейный ужас варварам, обходили крестным ходом с чудотворной иконой стены, и надежные свидетели не однажды подтверждали, что видели, как Пресвятая Богородица в сверкающих одеждах шествует по городской стене. До трагедии Четвертого Крестового похода никто не подвергал сомнению мысль о том, что Город находится под небесным покровительством, иначе как бы он смог избежать злобы бесчисленных врагов на протяжении восьми столетий? Византийский взгляд на этот вопрос выражен в Житии Блаженного Андрея, чьи эсхатологические размышления были необычайно популярны. Когда его верный ученик Епифаний спросил святого: «Скажи, как произойдет конец этого мира? Как этот город, Новый Иерусалим, прекратит свое существование?» – Андрей отвечал безмятежно: «О нашем городе ты должен знать, что до конца времен враг ему не страшен. Никто не в силах его одолеть, ибо он посвящен Пресвятой Богородице, и никто не сумеет вырвать его из Ее рук. Многие народы будут нападать на его стены, но рога их будут обломаны, и они с позором обратятся в бегство. Мы же многое от них обрящем».

Однако Богородица не сумела защитить свой город от поражавших его пожаров, и в 1434 году церковь Влахернской Божьей Матери сгорела. К тому времени империя настолько обеднела, что не смогла собрать деньги на восстановление храма, и это грустное обстоятельство куда вернее свидетельствует об упадке, чем фальшивые драгоценности, использованные при коронации Иоанна Кантакузина столетием раньше, – кусочки красного, голубого и зеленого стекла, поразившие поэта Кавафиса как «подобье какого-то печального протеста и неприятья нищеты несправедливой».

Ко времени турецкого завоевания церковь представляла собой обугленный остов, но священный характер места сохранился благодаря святому источнику, долгое время продолжавшему бить из-под земли и после исчезновения иконы Богородицы и Ее благоуханной Ризы. Блуждая по кривым улочкам Балата, мы толком не представляли себе цели своих поисков. Что здесь могло остаться? Я знал, что турки называли святой источник заимствованным у греков словом «аязма», и вскоре увидел это слово, нацарапанное на увенчанной крестом арке ворот. За воротами находился великолепный розовый цветник, питаемый благословенными водами и украшенный резными капителями искусной работы и фрагментами антаблемента. В глубине цветника, под деревянным навесом, нашла пристанище современная Влахернская церковь – выкрашенное в розовый цвет шаткое сооружение, скорее напоминающее загородный домик, чем храм. Во всей обстановке этого места чувствовалось какое-то нелепое веселье. Это ощущение усилилось, когда кто-то невидимый нам принялся одно за другим швырять через ограду сада поленья. Такими и запомнились мне Влахерны: розы и грохот падающих поленьев.