Офлаг ХIII-Д
Офлаг ХIII-Д
В марте 1942 года пленных начали отправлять из Замостья в глубь Германии.
Куда?
Кто-то узнал, что в таинственный офлаг ХIII-Д. Что это такое: тюрьма, острог, крепость или лагерь, а может, какой-то особо секретный объект, который будут строить заключенные? Догадок было много, высказывались разные предположения, но точно никто ничего не знал.
Генералов и старших офицеров, в том числе и Д. М. Карбышева, вывезли вторым эшелоном. Как и другим, ему выдали около двух килограммов хлеба и предупредили: этот паек на пять дней.
Очень важно, оказывается, иметь хороший глазомер и разделить порцию ровно на пять частей. Но еще важнее умерить голод, остановить себя. Многие — очевидцем был ехавший в том же эшелоне старший лейтенант А. С. Санин — съели весь свой хлеб и умерли в муках…
Пленных выводили из лагеря Замостье партиями по 500–600 человек в колонне по пяти в ряд и под конвоем сразу на вокзал. Здесь их загнали в пристанционный двор. Только в сумерки подали железнодорожный состав — 35 грязных вагонов и один классный. Двери всех вагонов были открыты, а вентиляционные люки, заменявшие окна, заделаны железными решетками.
Посадку производили одновременно во все вагоны. У каждой раскрытой створки стояло по три солдата. Один из них ножом срезал у пленных брючные пуговицы, а двое других прикладами подталкивали людей на подвешенную к вагону стремянку.
Внутри вагоны были перегорожены на две части колючей проволокой. В одну половину, без нар, вталкивали около 90 пленных. Во второй размещался конвой — три человека на невысоких нарах с мягкими подстилками.
Погрузка закончилась. Конвойные заняли свои места. В дверях оставили небольшие щели для воздуха.
Раздался свисток паровоза. Эшелон двинулся на запад, в Баварию.
Несмотря на позднее время и усталость, никто из военнопленных не спал. Мешали уснуть не только духота и теснота. Все были подавлены тем, что их увозят все дальше и дальше от Родины. Удастся ли вновь ее увидеть?
Когда эшелон находился уже неподалеку от Кракова, пленные всколыхнулись: генерал Огурцов сумел незаметно проделать дыру в дощатом полу вагона и выпрыгнуть…
Карбышев, узнав о побеге, сказал с надеждой:
— Вот и хорошо! Может быть, удастся ему спастись.
Охрана хватилась слишком поздно. И чтобы избегнуть объяснений с начальством, скрыла побег Огурцова — должно быть, причислила его к умершим в дороге.
Сведения о бегстве генерала Сергея Яковлевича Огурцова приведены здесь по данным, полученным от Петра Павловича Кошкарова, встречавшегося с Д. М. Карбышевым в лагерях для военнопленных.
В апреле 1972 года газета «Красная звезда» опубликовала более поздние документы, приведенные членом Советского комитета ветеранов войны полковником в отставке Н. А. Прокопюком.
В них утверждается, что генерал С. Я. Огурцов весной 1942 года совершил побег из тифозного барака лагеря для военнопленных в городе Хельм. В этом ему помогли советские врачи-военнопленные. Вблизи польской деревушки Тарнаватка, что лежит у шоссе между городами Томашув и Замостье, местные жители свели генерала и бежавшего вместе с ним чеха Танчерова с двумя небольшими вооруженными группами советских воинов, также вырвавшимися из плена. Это были группы Мишки Татара, вошедшего впоследствии в историю освободительной борьбы польского народа под именем Михаила Атаманова, и Васьки Грузина — ныне здравствующего Василия Терентьевича Манжавидзе.
Так возник партизанский отряд имени Григория Котовского. В его организацию генерал Огурцов вложил свой боевой опыт и недюжинный талант. По замыслу Сергея Яковлевича отряд должен был стать кавалерийским. Генерал рисовал перед бойцами картину будущих стремительных конных рейдов по тылам противника, выход на Украину. Но замыслам его не суждено было сбыться. 28 октября 1942 года в бою с крупной карательной группировкой противника у села Зелоне Томашевского повета Сергей Яковлевич пал смертью героя.
Дмитрию Михайловичу Карбышеву, конечно, передали первую версию — о бегстве Огурцова из вагона на ходу поезда. Карбышев одобрил этот дерзкий шаг и настраивал других военнопленных на бегство из лагерей…
Вернемся, однако, в эшелон военнопленных, идущий с востока на запад, из Замостья в глубокий тыл рейха.
На четвертые сутки, в полночь, эшелон пересёк границу Германии. На одной из станций к вагонам почти вплотную подошла толпа немецких бюргеров. Многие в руках вместо хлеба — как нередко было в Польше — держали камень. С криком «Хайль Гитлер!» фашисты бросали камни в стены вагонов, стараясь изловчиться и попасть в просвет открытой двери. Никто из охраны не прогонял фашистских последышей. Группа юнцов, подняв оглушительный шум и свист, принялась забрасывать вагоны гнилой картошкой, мусором.
На других стоянках эшелон встречали примерно так же.
На шестой день эшелон оказался на небольшой железнодорожной станции.
«Хаммельбург» — гласила аккуратная вывеска.
К эшелону, подошла команда солдат во главе с офицером. Эшелон оцепили, открыли двери вагонов.
— Алле раус! Шнеллер! Выскакивай! Быстрее!
Подгоняя пленных прикладами, пинками, солдаты тут же строили их в колонну. Процедура приемки-сдачи от одного конвоя другому заняла немало времени.
Наконец колонна пошла по проезжей части главной улицы Хаммельбурга.
Грохотали по асфальту деревянные колодки. Жители открывали окна и с испугом смотрели на толпу одетых в жалкие лохмотья изнуренных людей.
Пройдя к окраине Хаммельбурга, колонна вышла на широкое шоссе Нюрнберг — Вюрцбург. Впереди, прихваченная ледком, лежала, словно кривая сабля в ножнах, река Заале. Но измученные люди не замечали красот баварской природы.
Пересекли по мосту реку. Дорога сразу резко повернула влево и круто поднялась вверх, извиваясь между цепью невысоких холмов. Пять километров по холмам и взгорьям для Дмитрия Михайловича в другое время были бы приятной прогулкой. А теперь каждый шаг давался с огромным усилием. Его поддерживали товарищи и помогли подняться на большое холмистое плато, где колонна, наконец, остановилась.
Всю дорогу от станции до ворот лагеря рядом с Карбышевым шел В. И. Герасимов. Они были вместе в Острув-Мазовецка и в Замостье. Герасимов помогал Карбышеву нести его мешок с незатейливыми солдатскими пожитками, поддерживал за руку: здоровье генерала основательно пошатнулось после перенесенного в Замостье тифа.
Вот он, офлаг ХIII-Д. Офицерский лагерь, вблизи которого проходила линия Зигфрида, ждал пополнения и был готов к приему его.
В левой части лагеря виднелись небольшие домики для немецких офицеров, невдалеке от них — казармы солдат охраны. Рядом с казармами несколько двухэтажных зданий военного госпиталя. Такой же двухэтажный увеселительный кабак — казино. На его высокой готической башне блестели медные стрелки больших часов, напоминавшие о себе каждые 15 минут мелодичным колокольным звоном.
Гестапо разместило в подвалах казино камеры-застенки. Перепившиеся истязатели спускались вниз по лестнице учинять допросы и пытать свои жертвы.
Чуть дальше раскинулось огромное старое кладбище русских военнопленных, похороненных здесь в первую мировую войну.
Южнее лагеря, в низине, окруженной невысокими холмами, беззвучно дремал городок Хаммельбург.
У ворот офлага ХIII-Д Герасимов спросил Дмитрия Михайловича:
— Не попытаться ли мне перейти в солдатский лагерь?
— Попытайтесь. Основное сейчас — остаться солдатом, сохранить честь советского воина. Ведь мы лишь временно вышли из строя.
Ворота распахнулись, и лагерь проглотил очередную колонну.
При входе офицерам велели идти направо, а солдатам налево, в транзитный барак.
Началась санобработка. Потом регистрация, снятие отпечатков пальцев, фотографирование. Всем выдали нагрудные номера. Карбышеву достался № 5722.
После трехдневного пребывания в карантине Дмитрия Михайловича перевели в так называемый штаб-офицерский барак. В лагере Карбышев встретился с П. П. Кошкаровым, с которым познакомился еще в Замостье. Петр Павлович успел связаться с подпольным антифашистским комитетом сопротивления, созданным в августе 1941 года генералом Иваном Семеновичем Никитиным и Христофором Николаевичем Алавердовым. Но их обоих арестовало гестапо, и к приезду Карбышева комитет возглавлял генерал-майор авиации Григорий Илларионович Тхор, волевой, отчаянно смелый человек.
— Я с Тхором знаком, замечательный генерал, — сказал Карбышев Кошкарову.
Невысокого роста, с живым, энергичным лицом и умными проницательными глазами, Григорий Илларионович был во многом схож с Карбышевым. Статный, ладный, притягивавший к себе, как магнит, других людей.
Давно ли знал Тхора Карбышев? Часто ли они встречались до войны?
Во всяком случае, в лагере они сошлись близко, потому что позже Дмитрий Михайлович ставил многим в пример этого отважного авиатора.
Григорий Илларионович Тхор родился в 1903 году в селе Подлипки близ Конотопа на Украине. Сын рабочего, активного участника революционного движения, он добровольно вступил в ряды Красной Армии, прошел путь от рядового бойца до генерала. Военное образование получил на пехотных курсах имени Щорса. Был курсантом Кремлевской военной школы, а позже окончил Борисоглебскую школу военных летчиков. В 1936 году Тхор за успехи в боевой подготовке награжден орденом «Знак Почета». И в том же году, летом, он с группой советских летчиков вступил добровольно в Интернациональную бригаду Испанской республики.
В 1939 году комбриг Тхор командовал военно-воздушными силами Забайкальского военного округа, там ему было присвоено звание генерал-майора авиации.
Великая Отечественная война застала генерала на Юго-Западном фронте врио командира 62-й дальнебомбардировочной авиационной дивизии. В первые же дни войны с 22 по 30 июня дивизия под его командованием совершила более двух тысяч вылетов.
Массированным налетом на немецкие аэродромы в районе Белой Церкви она уничтожила 50 немецких самолетов и была представлена к ордену Красного Знамени.
18 сентября 1941 года после упорных боев оставшиеся от 62-й авиадивизии части под командованием Тхора стали отходить по указанию штаба армии на восток. Утром 23 сентября в неравном бою на высотах восточнее Млехи-Загребель генерал Тхор был тяжело ранен. Местные крестьяне подобрали его на поле боя и увезли в село, некоторое время укрывали. Донос предателя — и Тхор попал в гестапо.
Фашисты неоднократно предлагали советскому генералу перейти к ним на службу. После полугода уговоров и пыток его привезли в Хаммельбург.
Г. И. Тхор, как и Д. М. Карбышев, прошел тяжкий путь по фашистским концлагерям, держался так же, как он, и, вероятно, поэтому встретился с Карбышевым в бараке одного и того же лагеря…
Комитет сопротивления, лишенный своих руководителей Никитина и Алавердова, короткое время был пассивен, но с появлением Тхора вновь активизировался. Генерала ввели в состав комитета, выбрали руководителем подпольной организации.
Дмитрия Михайловича доставили в Хаммельбург на несколько дней позже Тхора. Очевидно, боевой летчик уже знал о Карбышеве, о его стойкости, о выработанных им «Правилах поведения советских людей в фашистском плену».
Вот основные положения «Правил»:
1. Организованность и сплоченность в любых условиях плена.
2. Взаимопомощь. В первую очередь помогать больным и раненым товарищам.
3. Ни в чем не унижать своего достоинства перед лицом врага.
4. Высоко держать честь советского воина.
5. Заставить фашистов уважать единство и сплоченность военнопленных.
6. Вести борьбу с фашистами, предателями и изменниками Редины.
7. Создавать патриотические группы военнопленных для саботажа, вредительства и диверсий в тылу врага.
8. При первой возможности совершать побеги из плена.
9. Оставаться верными воинской присяге и своей советской Родине.
10. Разбивать миф о непобедимости гитлеровских войск и вселять военнопленным уверенность в нашей победе[9].
С прибытием Карбышева подполье оживилось еще в большей мере.
Карбышев одобрил план действий Тхора. Тонкий знаток человеческой души, Карбышев увидел в Тхоре настоящего вожака, способного повести за собой людей.
По заданию немецкого генерального штаба гестапо было поручено выяснить, в чем загадка высоких моральных и боевых качеств воинов Красной Армии. Еще в декабре 1941 года командование лагеря объявило советским военнопленным: все желающие, независимо от воинского звания, могут приступить к описанию истории боевых операций тех подразделений, частей и соединений Красной Армии, в которых они служили. За это советским военнопленным посулили облегчить лагерный режим, улучшить условия обращения и питание. Для «историков» выделили специальное, хорошо оборудованное помещение — так называемый «исторический кабинет»[10]. На его стенах — стратегические карты СССР и другие наглядные пособия.
«Кабинет» находился в подчинении исторического управления немецкого генерального штаба и был создан с далеко идущими разведывательными целями.
Большинство советских военнопленных поняли истинные затеи фашистов и отказались участвовать в этой провокации.
Однако нашлись и такие, которые попрали свою честь — за лишнюю порцию баланды, за пачку сигарет.
С появлением в Хаммельбурге Карбышева и Тхора подпольный комитет повел решительную борьбу с этими «историками».
Из уст в уста стали передавать карбышевские слова, ставшие в лагере поговоркой: «Никогда не делайте того, что хочет враг, а делайте то, чего он не хочет».
Злостным «историкам» объявили бойкот. Их ловили, отбирали и уничтожали их записи и запасы бумаги. На некоторых «историков» такие меры подействовали, и они отказались от первоначальных намерений.
В один из вечеров участники подполья напали на «исторический кабинет», разгромили его, а начальнику, предателю Гаврилову, разбили голову.
Противодействие работе этого «кабинета» оказалось столь значительным, что представители германского генерального штаба сочли за благо поскорее ретироваться из лагеря.
Большое внимание Карбышев и Тхор уделили борьбе с антисоветскими организациями белогвардейцев.
Сколоченная беляками совместно с гестапо Русская трудовая народная партия — РТНП — зазывала к себе колеблющихся, неустойчивых людей. Предатели объявили набор в так называемую Русскую освободительную армию — РОА, входившую в состав немецко-фашистских войск. Нашелся предатель на роль командующего «армией» — Власов.
Вербовщики РОА свою охоту за малодушными совмещали с «посевом» ложных слухов, провокаций, доносами. В бараки поселили лазутчиков-агитаторов, переодетых в форму советских офицеров, откормленных фашистских молодчиков из числа белоэмигрантов и специально обученных агентов. Голодавших советских военнопленных соблазняли и поторапливали:
— Кто хочет свободы и сытой жизни, тот должен побыстрее записаться в РОА! Смотри, не опоздай! А опоздаешь — на себя пеняй!
Из Берлина в помощь вербовщикам прибывали кипы фашистских антисоветских газет: «Клич», «Новая доба», белоэмигрантское «Новое время».
Не помогли лазутчики, вербовщики, агенты, провокаторы, газетки. Военнопленные выдержали не только словесную и печатную Психическую атаку, но и пытки в гестапо, издевательства в подвале казино.
Особое «внимание» проявляли фашисты к Карбышеву. Не удалось склонить его к прямой измене — пусть хоть чем-то, хоть мелочью опорочить его в глазах остальных пленников.
Офицер Е. М. Синьковский присутствовал при таком эпизоде.
У генерала Карбышева внезапно исчезла фуражка. На другой день к нему пришел комендант лагеря и заявил, что ему стало известно об этой пропаже, и предложил генералу пройти с ним на склад и подобрать себе там фуражку.
— Неудобно ходить генералу без фуражки. Пойдемте, помогу вам в беде.
На складе не нашлось генеральской фуражки Красной Армии, на полках лежали различных размеров головные уборы немецко-фашистских войск.
Тогда комендант предложил:
— Господин генерал! Сами видите, на складе, к сожалению, сейчас нет того, что вам нужно. Но генерал всегда остается генералом! Поэтому я готов вам помочь. Предоставляю вам право на свой вкус выбрать любую нашу генеральскую фуражку, нашего вермахта. Да, да, я разрешаю. И носите ее, как говорят русские, на здоровье!
Взгляд Карбышева быстро скользнул по стеллажам. В одном углу он заметил сваленные в кучу советские армейские пилотки. На некоторых из них были даже пятиконечные звездочки. Дмитрий Михайлович подошел к этой куче, взял одну пилотку, расправил ее и, надев на голову, сказал по-немецки коменданту:
— Господин полковник, посмотрите сами: неправда ли, пилотка мне к лицу куда больше любой немецкой генеральской фуражки?
Поблагодарив за оказанную возможность возместить пропажу, Карбышев ушел со склада.
А вот что писал капитан А. К. Ужинский о встрече с Карбышевым в Хаммельбургском подполье:
«…В марте в Хаммельбург была доставлена из Замостья очередная партия военнопленных. В этой партии оказался и Д. М. Карбышев.
Мне довелось много слышать о нем еще в академии, изучать его труды и теперь очень захотелось увидеть его. Меня познакомили с ним. Дмитрий Михайлович припомнил, что перед началом войны встречался с другими слушателями на строительстве укреплений у западной границы. Прощаясь, я рассказал Карбышеву, что среди узников ходят слухи, будто фашисты хотят выведать у него состав нашего бетона, идущего на строительство дотов. Дмитрий Михайлович рассмеялся:
— Тайна нашего бетона в нас самих. Передайте, капитан, товарищам, чтобы они были стойки как бетон, и тогда никаких наших тайн враг не узнает.
С первых же дней пребывания в Хаммельбурге Д. М. Карбышев связался с руководителями подпольного движения сопротивления. Я почувствовал это по одному факту.
В то время готовился побег из лагеря большой группы военнопленных. Поскольку я работал в мастерской игрушек и возглавлял там подпольную группу, генерал Г. И. Тхор и майор Н. Ф. Панасенко поручили мне изготовить компасы для всех участников побега. Один компас, вмонтированный в футляр от часов, я преподнес генералу Тхору.
Но вот встречает меня Дмитрий Михайлович и говорит:
— Компасы-то вы делаете неплохие, а конспиратор из вас неважный. Для чего часовой футляр? Как спрячете его при обыске?
И тут же посоветовал делать сердцевину стрелки не из алюминия, а из меди, чтобы она была надежней. На другой день об этом же сказал мне и Г. И. Тхор. Стало ясно, что он советовался с Карбышевым»[11].
Старший лейтенант А. С. Санин вместе с другими военнопленными Хаммельбургского госпиталя отмечали 62-летие Дмитрия Михайловича:
«… Это был торжественный, хотя и очень скромный вечер. Готовились к нему около трех недель. От каждого обеда что-нибудь обязательно оставляли для праздничного стола. Выбор, правда, был скудный, картошка в мундире, иногда кусочек маргарина да немножко повидла в бумажке.
Наконец, 26 октября 1942 года поздно вечером, когда из госпиталя ушли все гитлеровцы, в палату санитаров вошел Дмитрий Михайлович — подтянутый, чисто выбритый и даже веселый. Мы усадили его на почетное место, и вечер начался. Горячо поздравив Дмитрия Михайловича с днем рождения, пожелали ему доброго здоровья, долгих лет жизни и счастья. Вместо вина в кружки налили холодный кофе. Потом начались воспоминания о мирной жизни, рассказы о планах, которые нарушила война, но к исполнению которых мы намеревались вернуться после разгрома фашизма.
Беседа затянулась далеко за полночь. Дмитрий Михайлович был весел, разговорчив, а когда уходил от нас, сердечно благодарил за скромные подарки и товарищеский ужин. Этот вечер каждый из нас запомнил на всю жизнь. Тогда мы еще ближе узнали Дмитрия Михайловича, еще раз убедились в том, какой он замечательный человек, простой и душевный, беспредельно любящий Родину, твердо уверенный в неизбежности победы над врагом»[12].
Герой Советского Союза, защитник Брестской крепости, майор П. М. Гаврилов вспоминает об одном характерном эпизоде:
«Осенью 1942 года в Хаммельбург для усиления вербовки советских военнопленных приехал власовский генерал в гитлеровской форме, с нарукавным знаком „РОА“. Накануне его приезда Карбышев, Тхор, Михайлов побеседовали с пленными.
Договорились: если вызовут кого-либо из строя, то всем взяться за руки и не выпускать вперед малодушного.
Так и поступили.
Генерал-предатель долго витийствовал перед строем, сулил „златые горы и реки, полные вина“. Напоследок скомандовал:
— Кто готов с оружием в руках бороться против большевиков — пять шагов вперед!
Никто не сделал ни шагу.
Генерал побагровел, повторил команду:
— Пять шагов вперед!
Опять никто ни шагу.
И тут генерал Тхор неожиданно и громко крикнул:
— Господин фашистский холуй! Желающих нет и не будет, убирайтесь вон!
В строю на левом фланге раздался свист, его поддержали в середине и на правом фланге. Вербовщик РОА ушел освистанный, как тенор, задавший, козла».
Дошла в Хаммельбург и радостная весть об окружении и разгроме армии фельдмаршала Паулюса под Сталинградом. Ее привез попавший в плен командир 17-й танковой бригады майор П. С. Махура.
17-я бригада входила в состав 26-го танкового корпуса 5-й танковой армии, которой командовал генерал Романенко, и принимала участие в прорыве фронта гитлеровских войск южнее Усть-Хоперской. Здесь она стала гвардейской. Махура командовал группой прорыва и, тяжело раненный, обожженный, контуженный, попал в руки гитлеровцев.
Карбышева отважный танкист знал с 1939 года по Москве. Это было после возвращения Махуры из Испании. Как и Тхор, он сражался в Интернациональной бригаде и, возвратившись в Москву, прочел в Академии моторизации и механизации[13] лекцию о форсировании реки Эбро республиканскими войсками в районе Флико-Аско. На лекции присутствовал Карбышев. Он работал тогда усиленно над своим трудом «Форсирование рек» и весьма заинтересовался этой операцией. Дмитрий Михайлович попросил Махуру подробно рассказать, какие меры применили республиканцы для обеспечения переправы.
Махура передал тогда генералу любопытные подробности об одной военной хитрости, которая удалась республиканским саперам. Они навели над Эбро для форсирования этой реки три моста — два постоянных под водой, а один ложный — над рекой. Фашисты бомбили видимую переправу, а о подводных понятия не имели.
В Хаммельбурге Петр Махура поделился с Карбышевым новостями с фронта.
А новости были ошеломительными. Армия Паулюса разгромлена. Поражение полное.
— Судный день фашистской Германии настал, — сказал Дмитрий Михайлович друзьям. — Слава советского оружия восторжествовала!
Карбышев достал самодельную карту, разложил ее на столе и попросил Махуру показать места боев, расположение наших и вражеских войск на фронте.
Некоторое время генерал сидел в раздумье, потом взял в руки самодельный циркуль и линейку, старательно измерил расстояние по карте, что-то вычислил.
— Обрадовать вас, так сказать, взаимно? — спросил лукаво Карбышев. — По моим подсчетам, мы окончательно отпразднуем победу, то есть займем Берлин, где-то в апреле сорок пятого.
Петр Махура по настоянию Дмитрия Михайловича несколько дней подряд переходил из барака в барак, рассказывал узникам правду о Сталинграде.
Генерал Тхор так же, как Карбышев, был убежденным сторонником массовых побегов из лагеря. По предложению Григория Илларионовича наметили побеги нескольких групп военнопленных из Хаммельбурга. Группа Тхора должна была направиться на восток, в Советский Союз, группа Михайлова — в Югославию. Третья группа в составе Поносова, Трифонова, Толкачева — в Швейцарию.
Комплектование групп закончили быстро. Назначили старших. Поручили дозорным изучать смену часовых и расположение постов, чтобы отвлечь внимание охраны лагеря в момент побега. Распределили обязанности. Смастерили разборные компасы. Скопировали в немецкой столярной мастерской масштабную карту. Заготовили запас продуктов, который хранился в инфекционном отделении ревира, куда гитлеровцы, опасаясь заразы, предпочитали не заходить. Но не избегли предательства. Генерала Тхора арестовали и увезли в нюрнбергскую тюрьму. Осуществление побегов приостановилось.
Застряв на востоке, гитлеровцы стали спешно подбирать «подчистую» все резервы. Их тыл остался без рабочей силы. Особенно остро ощущался недостаток в квалифицированных рабочих на военных заводах. Выпуск танков, самолетов, орудий, пулеметов, ружей и боеприпасов катастрофически падал. В Хаммельбургском лагере срочно приступили к формированию рабочих команд.
Вначале набирали только младших офицеров, позднее — всех, до полковников включительно.
Во время одной из проверок на аппельплаце гитлеровцы зачитали приказ, гласивший, что каждый человек, который находится в Германии, обязан работать, иначе его не будут кормить.
Раздалась команда:
— Все желающие ехать на работу добровольно — в сторону!
Из трех тысяч советских военнопленных отошли в сторону не более ста человек.
Администрация лагеря начала урезать и без того скудный паек. Среди военнопленных пошли толки о том, что отказ от работы приведет к усилению репрессий и к новым жертвам, в то же время поездки на работу увеличат возможность побега.
Карбышев считал, что от работы, предложенной немцами, не нужно отказываться. Но работать советские люди должны так, чтобы работа эта приносила фашистам только вред. Дмитрий Михайлович советовал всячески саботировать, портить оборудование, выпускать такое оружие, которое сразу же выходило бы из строя в боевой обстановке.
Вторичный набор в рабочие команды прошел более удачно и спокойно, что весьма удивило администрацию лагеря, подготовившуюся к «крутым мерам».
Одну команду в 600 человек гитлеровцы отправили в город Райсендорф, вторую — 2000 пленных — в Нюрнберг.
В сентябре из того же лагеря была отправлена рабочая команда № 10 113. Она состояла почти полностью из советских старших офицеров. Среди них полковник П. Ф. Сухаревич, много политработников: бригадный комиссар Григорьев-Перельман, полковые комиссары С. А. Снитцарь и Л. С. Николаев и другие сподвижники Д. М. Карбышева по борьбе в Хаммельбурге.
Хаммельбургский лагерь почти опустел. В лагере остался «обслуживающий персонал» и военнопленные югославы, поляки и французы.
Тяжело переживал Дмитрий Михайлович расставание с друзьями, особенно с Петром Филипповичем. В самые мрачные дни фашистской неволи в Острув-Мазовецка, Замостье и Хаммельбурге Сухаревич был правой рукой генерала. Прощаясь с Петром Филипповичем, Дмитрий Михайлович крепко обнял его и, не скрывая своего волнения, сказал:
— Верю, хочу верить, Петр Филиппович, что мы еще встретимся! Час победы скоро пробьет!
— Я такого же убеждения, — ответил Сухаревич.
Команду № 10 113 направили в город Регенсбург на Дунае в тяжелый режимный лагерь. Изможденных военнопленных принуждали грузить и выгружать баржи и железнодорожные вагоны в Регенсбургском порту.
Всю дорогу к порту Сухаревич, Снитцарь и Григорьев-Перельман ехали в одном вагоне. В Регенсбурге у причала порта Снитцарь, выбрав удобный момент, обратился к военнопленным:
— Наша рабочая команда прибыла сюда не покоренными пленниками, а представителями великой партии Ленина.
Снитцарь сказал, что твердо верит: немецкие коммунисты действуют в подполье, накапливают силы. А закончил словами Карбышева:
— Плен для советских людей не означает прекращения борьбы. Они ее продолжают и в лютых, даже самых тяжелых условиях.
Вскоре Снитцарь, Сухаревич, Григорьев-Перельман стали популярными не только среди военнопленных, но и у немецких грузчиков, крановщиков и матросов Регенсбургского порта. Команда № 10 113 портила грузы, создавала заторы.
В конце 1942 года кто-то предал Снитцаря и Григорьева-Перельмана. Их схватили гестаповцы и казнили.
Но и после казни двух патриотов-коммунистов подполье продолжало действовать.
Летом 1944 года, после покушения на Гитлера, гестапо особенно свирепствовало. В июне Сухаревича, Шамшеева и Панфилова вместе с другими участниками подполья отправили в Вюрцбург в тюрьму гестапо. У Сухаревича при обыске обнаружили схему с нанесенными на ней населенными пунктами от Регенсбурга до чехословацкой границы. Гестапо усмотрело в этом доказательство подготовки побега.
На допросе Петру Филипповичу предъявили обвинение в саботаже и коммунистической пропаганде и отправили на «медленное уничтожение» в лагерь смерти Маутхаузен.
Лето 1943 года. Кровопролитные бои на Курской дуге.
Начальник инженерных войск 38-й армии, генерал-майор Н. В. Крисанов, взволнованный известием о своем учителе, писал своей жене:
«Любаша, здравствуй! Спешу тебе сообщить новость. Нашими войсками взят в плен фашист, бывший надзиратель Хаммельбургского лагеря для советских военнопленных. Я его сам допрашивал, чтобы выяснить, не знает ли он генерал-лейтенанта Карбышева. Он мне ответил, что фамилии он не помнит, но по внешности, которую я ему описал, он вспомнил одного пленного. Весь лагерь называл его „большевистским генералом“, ему создали особые условия, положенные пленному генералу, он отказался от них, ел то, что давали всем пленным. За ним приезжали из Берлина, обещали генеральский чин германской империи. Но от всех благ, которые ему предлагали, он отказался. Пленные в лагере считали его своим руководителем, и вскоре командование было вынуждено перевести его в другой лагерь.
Любаша, пока эти сведения нельзя считать достоверными, я еще приму все меры, чтобы уточнить их. Но я этим данным верю. Именно таким и представляю себе Дмитрия Михайловича. Гитлеровцы могли пытаться завербовать его к себе на службу как известного, талантливого ученого. Коммунист Карбышев, истинный патриот, мне кажется, не только не мог согласиться продать свою Родину из-за личных благ, но считал позором даже разговаривать с теми, кто сулил ему всякие „блага“, требуя от него измены. В плен он мог попасть только тяжело раненным. Но и в плену, мне кажется, он не мог не разъяснять пленным правоту нашего дела. Человек стальной воли, каким был Дмитрий Михайлович, он не мог не вселять военнопленным бодрость духа и веру в победу советского народа…
Очень прошу тебя, Любаша, попытайся разыскать семью Карбышевых и узнай, нельзя ли оказать ей помощь».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.