Глава XIII

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XIII

Наполеон только что прибыл туда среди толпы умирающих людей, снедаемый досадой, но не позволяющий малейшему чувству проявиться на его лице при виде человеческих страданий; в свою очередь, эти несчастные также не роптали в его присутствии. Правда, никакое бунтарство было невозможно; это потребовало бы специальных усилий, поскольку каждый целиком был занят борьбой с голодом, холодом и усталостью; это потребовало бы объединения, согласования действий и взаимопонимания, в то время как голод и множество бед разделяли и изолировали людей; одним словом, каждый был занят исключительно собой. Они были далеки от того, чтобы истощать себя выражениями недовольства или жалобами, они шли в тишине, всеми своими силами сопротивляясь воздействию враждебной среды; постоянные страдания отвлекали их от каких-либо иных планов. Физические потребности поглощали все их моральные силы; он жили в мире своих ощущений, продолжая выполнять свои обязанности чисто механически, воспроизводя то, что было заложено в их сознание в лучшие времена, — и вовсе не по долгу чести и не из любви к славе, совсем не от того, что было порождено двадцатью годами побед.

Авторитет командиров никоим образом не подвергался сомнению, патерналистское начало было исключительно сильным, а опасности, беды и триумфы разделялись всеми. Это была несчастная семья, и наибольшей жалости заслуживал ее глава. Здесь царила величественная и грустная тишина; он и все остальные были слишком гордыми, чтобы жаловаться, и слишком опытными, чтобы не понимать бесполезность этих жалоб.

Между тем Наполеон стремительной походкой вошел в свою последнюю штаб-квартиру; там он составил свои последние инструкции, также как и 29-й бюллетень погибающей армии. В его квартире были приняты меры предосторожности, чтобы всё происходившее не стало достоянием гласности раньше следующего дня.

Предчувствие последней беды охватило его приближенных; каждый из них хотел последовать за ним. Их сердца тосковали по Франции, они хотели вернуться к своим семьям и покинуть этот ужасный холодный край; но никто не отваживался выразить это желание, их сдерживали долг и честь.

Наступила ночь, и подошел момент, который назначил император для сообщения командирам армии о своем решении. Были вызваны все маршалы. По мере того как они входили, Наполеон каждого из них отводил в сторону и сначала располагал в свою пользу рассуждениями и выражением доверия.

Так, увидав Даву, он пошел навстречу ему и спросил, почему его более не видно, не покинул ли он его? А когда Даву ответил на это, что ему казалось, что император им недоволен, он мягко открылся ему, а выслушав ответ Даву, сообщил даже, какой путь собирается избрать, и принял во внимание его советы по этому поводу.

Наполеон был ласков со всеми; потом, собрав всех за своим столом, он хвалил их за прекрасные действия в эту войну! О себе, о своем предприятии он только сказал: «Если бы я родился на троне, если бы я был одним из Бурбонов, мне тогда легко было бы совсем не делать ошибок!»

Когда обед подошел к концу, он велел принцу Евгению прочитать свой 29-й бюллетень, после чего громко объявил: в эту самую ночь он уезжает с Дюроком, Коленкуром и Лобо в Париж, его присутствие там необходимо для Франции и для остатков его несчастной армии. Только оттуда он сможет удержать австрийцев и пруссаков. Несомненно, эти народы подумают еще, объявить ли ему войну, когда он встретит их во главе французской нации и новой армии в миллион двести тысяч человек!

Он сказал еще, что сначала посылает Нея в Вильну, чтобы всё реорганизовать там; что ему помогут: Рапп, который потом отправится в Данциг, Лористон — в Варшаву; Нарбонн — в Берлин; что надо будет устроить сражение у Вильны и задержать неприятеля; что армия найдет там подкрепление, продукты и всевозможные боеприпасы; потом она займет зимние квартиры за Неманом; и он надеется, что русские не перейдут Вислу до его возвращения.

«Я оставляю, — добавил император, наконец, — командование армией Мюрату. Надеюсь, что вы будете повиноваться ему как мне и что среди вас будет царить полнейшее согласие!»

Было десять часов вечера; он поднялся и, сердечно пожав руки, поцеловал всех и уехал!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.