Глава двенадцатая В эмиграции

Глава двенадцатая

В эмиграции

Итак, мы двигались, и наше путешествие стало еще печальнее. Я был молод и силен, но некоторые из моих старших компаньонов начали чувствовать последствия долгого путешествия, которое мы предприняли столь поспешно и большая часть которого все еще была впереди. Но до того, как мы оставили Чонге, у меня возник самый благоприятный случай встретиться еще с несколькими лидерами кхампа и поговорить с ними искренне.

Несмотря на свои верования, я в большой степени восхищался их мужественностью и решительностью продолжать мрачную битву, которую они начали за нашу свободу, культуру и религию. Я благодарил их за силу и храбрость, а также, уже лично, за ту защиту, которую они мне предоставили. Я попросил их не обижаться на государственные прокламации, в которых их называли "реакционерами и бандитами", и объяснил им в точности, как китайцы диктовали тексты этих деклараций и почему мы вынуждены были издавать их.

В то время я не мог им честно советовать избегать насилия. Для того, чтобы сражаться, они пожертвовали своими домами и всеми удобствами и преимуществами мирной жизни. Теперь они не видели иной альтернативы, кроме продолжения борьбы, и мне нечего было им предложить. Я вынужден был ограничиться тем, чтобы попросить их не использовать насилие более, чем необходимо для защиты их позиций в горах. И я смог предупредить их, что мы имеем сообщение из Лхасы, что китайцы намереваются атаковать ту часть гор, где были их лагеря. Поэтому, как только они смогут оставить меня, им стоило бы вернуться для того, чтобы защищать свои лагеря.

Множество монахов и светских чиновников также ждали меня там, но мы вынуждены были сократить время, потому что оставалась опасность, что китайцы обойдут нас по другому пути и отрежут от Индии до того, как мы подойдем достаточно близко к границе.

Следующую неделю мы пробирались через самое сердце высоких гор. Каждый день этой недели мы должны были пересечь какой-либо перевал. Снег таял в долинах и на низких перевалах, и путь часто оказывался скользким и грязным, но иногда дорога выводила нас к высотам выше 19 тыс. футов, где все еще были снег и лед. Маршрут этот был создан древними торговыми караванами, и его переходы были трудными и долгими для людей, которые больше привыкли к удобной жизни в Лхасе. Первую ночь после Чонге мы остановились в монастыре, одним из почетных лам которого был мой старший учитель. Следующий день мы должны были пересечь Ярто Таг-ла, особенно высокий и крутой и трудный перевал. Некоторые пони не смогли взобраться по дороге и поэтому я и большинство других членов нашей партии вынуждены были сойти и вести их в поводу.

Но на вершине, к нашему удивлению, мы обнаружили плодородное плато, где паслись яки и было озеро, покрытое тонким льдом, с очень высокими снежными горами на севере. В эту ночь, после 11 часов трудной езды и восхождения, мы, будучи очень усталыми и потертыми нашими седлами, достигли местечка, именуемого Э-Чхудхогьянг. Это место очень хорошо известно в Тибете и о нем существует пословица: "Лучше родиться животным в месте, где есть трава и вода, чем человеком в Э-Чхудхогьянге".

Это уединенное место с населением всего лишь 400 или 500 человек. Оно всегда охвачено грозами и бурями, и земля его состоит из песка цвета пепла. Поэтому здесь вообще не было земледелия, а также не было никакой травы или дров. Люди были почти голодными, но счастливыми, поскольку они знали, как смотреть бедности в глаза. Они приветствовали нас с распростертыми объятиями, мы были очень им признательны и с благодарностью разделили их скромные дома. Некоторые из моих компаньонов, которые не смогли поместиться в домах, были рады и укрытию в сарае для скота. К этому времени мы путешествовали уже целую неделю.

Конечно, я понимал, что мои зарубежные друзья очень обеспокоены беспорядками в Лхасе и хотят знать, что случилось со мной. Но никто из нас не имел представления о том, что сведения о нашем побеге были на первых страницах газет по всему миру и что и в далекой Европе и в Америке люди с интересом ожидали, и я надеюсь, что с симпатией, - когда станет известно, спасся ли я. Но если бы мы это и знали, мы ничего не могли сделать, поскольку у нас, конечно, не было никаких средств коммуникации.

Но на этой стадии нашего путешествия мы услышали, как китайцы объявили, что распустили наше правительство, а это было действием, на которое мы уже могли отреагировать. Конечно, у них не было на это никакого права, юридического или иного. В действительности, сделав это заявление, они нарушили то единственное из их обязательств по соглашению из 17 пунктов, которое до сих пор номинально оставалось не нарушенным, обещание не изменять мой статус. Но теперь, когда это заявление было сделано, мы подумали, что сохраняется опасность, что тибетцы в изолированных районах могут счесть, что это было сделано по согласованию со мной. Нам показалось, что наилучшим выходом было бы не просто отрицать это, но создать новое временное правительство, и мы решили так и сделать, как только прибудем в Лхунцзе Дзонг. Он был еще в двух переходах.

Мы оставили Э-Чхудхогьянг в пять утра, чтобы успеть пройти еще один высокий перевал - Таг-ла, который вновь поднял нас, ведущих в поводу своих пони, выше линии вечных снегов. Это был еще один тяжелый день - десять часов скользкой каменной тропы, перед тем как мы добрались до места, именуемого Шопануп. Но там мы с радостью нашли более удобные условия, чем в предыдущую ночь в монастыре.

На следующий день мы достигли Лхунцзе Дзонга. "Дзонг" по-тибетски значит крепость. Лхунцзе Дзонг оказался большим зданием на скале, довольно похожим на Поталу, только поменьше. Официальные лица и старейшины этого населенного пункта вышли, чтобы встретить нас на пути, и когда мы подошли ближе, нас приветствовал монашеский оркестр, играющий религиозную музыку с террасы Дзонга. Более тысячи людей с курениями в руках стояли по обеим сторонам дороги.

Мы вошли в Дзонг совершить церемонию благодарения за наше спасение от опасностей. После этого мы провели религиозный ритуал для освящения основания нового временного правительства. Монахи, чиновники-миряне и деревенские старосты, а также много других людей присоединились к нам на втором этаже Дзонга, неся священные книги и соответствующие символы.

Я получил от монахов традиционные эмблемы власти, а присутствовавшие ламы, включая моих учителей, прочитали молитвы возведения на трон. Когда религиозная церемония завершилась, мы спустились на этаж ниже, где собрались мои министры и местные руководители. Этому собранию была зачитана декларация об основании нового временного правительства, и я формально подписал копии этого воззвания для того, чтобы они были посланы в различные места по всему Тибету. Церемонии закончились исполнением танца Дрошей, это танец для благословения будущего.

Мы провели три часа в этих приятных церемониях и совершенно забыли нынешние тревоги и трагедии. Мы ощущали, что делали что-то позитивное для будущего Тибета. Отсюда мы также послали письмо Панчен Ламе и подношение его монастырю Ташилунпо. Согласно обычаю, я должен был послать эти подношения во время моего последнего экзамена, происшедшего месяцем раньше, но тогда я не имел возможности это сделать.

Однако до нас все еще доходили рассказы о передвижениях китайцев, которые выглядели так, как будто они готовятся нас атаковать. Поэтому мы переехали из Дзонга, где мы были на виду, в монастырь, находившийся в некотором отдалении. Там мы провели митинг. К этому времени все мы осознали неприятную истину, состоящую в том, что, где бы мы в горах ни остановились, китайцы могут нас изловить и что мое присутствие в этом месте может вести только к новым боям и к новым смертям храбрецов, которые будут пытаться меня защитить.

Поэтому в конце концов мы приняли решение послать предварительно официальных лиц на границу с посланием, в котором будет содержаться просьба к индийскому правительству о политическом убежище. Мы не хотели пересекать границу до того, как получим такое разрешение. Мы поручили им пройти на индийскую территорию и найти ближайших индийских официальных лиц, которые могли бы принять это послание и переслать его в Дели. После этого им следовало дождаться ответа и принести его назад к границе.

Эта группа оставила нас в полночь, чтобы скакать к границе со всей возможной скоростью. По прямой до точки, где мы могли пересечь границу, было около 60 миль, а поскольку дорога кружила, то, вероятно, дистанция удваивалась. Мы последовали за ними в пять часов утра.

Чем более мы приближались к границе, тем труднее становилось наше путешествие. В течение нескольких дней мы были захвачены необычной чередой снежных бурь, были поражены снежной слепотой и попали под проливные дожди. В этот день дорога разделялась, и нам нужно было выбрать один из трех возможных маршрутов к следующему пункту, а именно - к деревне Джхора. Я выбрал маршрут, который включал еще один высокий перевал, Лаго-ла.

На его вершине мы попали в буран, было очень холодно. Наши руки замерзли, брови заиндевели. Мой младший брат особенно страдал, а те, у кого за время путешествия выросли усы, обнаружили, что они превратились в ледышки. Но, поскольку у нас не было запасных одежд, единственным способом сохранить тепло было идти. Поэтому мы вновь повели своих пони в поводу. На протяжении всего путешествия мы старались сохранить силу наших пони, насколько могли, не только потому, что тибетцы всегда так делали, но и в особенности потому, что им пришлось идти так далеко, а корма было так мало. Это была одна из причин того, что наше путешествие заняло так много времени и наши друзья в других странах долго должны были гадать, где мы находимся.

Около 11 часов утра мы прошли перевал и остановились отдохнуть. У нас было немного хлеба, горячей воды и сгущенного молока. Все казалось очень вкусным.

Три моих министра и два учителя отправились другим путем, несколько более долгим, но через более низкий перевал. А часть солдат была послана по третьему маршруту. Тем не менее, почти все, за исключением двух учителей, сумели достичь Джхора почти одновременно, в три часа пополудни. Учителя прибыли немножко позднее.

Здесь мы наконец догнали мою мать и сестру. Они выбрали другой маршрут значительно раньше и двигались так быстро, что смогли провести пару дней в деревенском поместье, которое было даровано моей семье в честь моего возведения на трон. Население Джхора нас тепло приветствовало, а на следующее утро, в 4 часа, мы двинулись дальше - теперь уже длинной вереницей из двух или трех сотен человек, включая солдат и кхампа.

Какое-то время дорога вела по дну долины, а затем снова начала карабкаться по склону Карпо-ла. Погода была прекрасной, небо ясное и снега вокруг было больше, чем мы когда-либо видели. Лицо нам обдувал сильный ветер. Очень немногие из нас имели очки для защиты глаз от сверкания снега. Остальные для того, чтобы избежать снежной слепоты, должны были закрывать глаза кусками цветной ткани или же прядями длинных волос, которые носили многие тибетцы.

У самой вершины перевала мы услышали звук, который в таком отдаленном и уединенном месте был неожиданным, не соответствовал обстановке и встревожил нас. Это был самолет. Неожиданно появился двухмоторный самолет, который летел по нашему маршруту. Он вызвал самые неприятные подозрения. А мы были ясно видны. Сотни людей и лошадей на блестящем снегу. Все слезли с лошадей и рассыпались. Большинство путников спрятались за камнями. Солдаты достали свои винтовки и были готовы открыть огонь, если что-то произойдет. Я стоял на темном островке, где снег стаял. Самолет пролетел прямо над нами, но не изменил курса и исчез так быстро, что мы не успели разглядеть его опознавательные знаки.

Впоследствии у нас были долгие споры по поводу этого самолета, как обычно и случается после возникновения неожиданной опасности, которая благополучно проходит. Мы сочли, что он должен быть китайским, поскольку никакое другое государство не послало бы самолет над этой территорией, и подумали, что он, должно быть, ищет нас, поскольку даже у китайцев вряд ли в этих местах могла быть какая-то иная цель.

Самолет не подал знака, что мы были замечены, и все же мы не могли поверить, что нас не увидели. Мы остались с довольно нелегким чувством, что китайцы теперь точно знают, где мы находимся и куда идем. Но все, что мы могли сделать, это разделиться на более мелкие партии, что было бы безопаснее в случае, если еще прилетят самолеты и, возможно, атакуют нас. Это было подтверждением того, что я должен был уйти в эмиграцию, ибо любое место в Тибете, где я мог бы остановиться, легко могло бы подвергнуться бомбардировке или осаде.

Около полудня мы остановились для отдыха и еды, и почти сразу, как только мы уселись, разразилась песчаная буря. Выдерживая ее натиск, мы двинулись дальше и вскоре попали на широкую равнину, где лежал толстый слой снега. Там вновь ярко засветило солнце, и тем, у кого не было очков, пришлось нелегко из-за снежного блеска.

Еще два дня этого довольно трудного путешествия привели нас к последнему тибетскому поселению. Оно называлось Ман-манг. Там мы обнаружили одного из чиновников, которых послали вперед, с доброй вестью, что индийское правительство готово предоставить нам политическое убежище и что он даже видел приготовления, которые делаются для того, чтобы принять нас в Чутангмо, первом поселении, где находятся индийские официальные лица.

Этой ночью в Ман-манге мы чувствовали себя в безопасности. Большую часть времени до этого момента мы спали совершенно одетыми, сняв только верхнюю одежду. Но Ман-манг находится в углу Тибета, и есть только одна дорога, ведущая к нему, которая надежно охранялась, поскольку мы оставили несколько сотен кхампа и солдат в последней точке, где боковые дороги сливались с нашим маршрутом. Теперь, если только они не начали бы бомбить нас с воздуха, китайцы не могли захватить нас врасплох.

Но тут на нас ополчилась погода. Впервые мы спали в палатках, и начался сильный дождь. Моя палатка начала протекать. Я проснулся около трех часов утра и попытался передвинуть постель в более сухое место. Но это не решило проблемы, и поэтому остаток ночи мне пришлось сидеть. Большинство остальных в других палатках столкнулись с этой же проблемой.

Наутро я чувствовал себя совершенно больным. Мы не пытались двигаться дальше. Я слишком плохо себя чувствовал для того, чтобы ехать верхом, а днем мне стало еще хуже. Мои спутники перевели меня в небольшой домик, но он был очень грязен и черен от дыма. Всю следующую ночь животные на первом этаже дома мычали, а петухи кукарекали под крышей, поэтому мне опять удалось поспать очень мало, и на следующее утро я едва был способен двигаться. Пребывая в этом меланхолическом состоянии, я по нашему приемнику услышал сообщение из Индии, что я упал с лошади и серьезно ранен. Если не считать мысли, что это сообщение, вероятно, огорчит моих друзей, оно меня довольно развеселило. По крайней мере, этой беды до сих пор мне удавалось избежать.

Если бы даже я чувствовал себя лучше, нам, вероятно, пришлось бы весь день пробыть в Ман-манге, потому что я должен был решить, кто отправится со мной в Индию, а кто останется. В целом было решено, что религиозные и политические деятели отправятся со мной, а военные в основном останутся.

Первые еще до того, как мы оставили Лхасу, решились следовать за мной, куда бы я ни направился. Но последние шли только для того, чтобы меня защитить, и большинство из них хотело бы вернуться в Тибет для того, чтобы продолжать борьбу. На второе утро я был все еще слишком слаб для того, чтобы скакать. Однако мы подумали, что необходимо двигаться для того, чтобы освободить арьергард из кхампа и солдат. Поэтому мои помощники помогли мне забраться в широкое седло дзо - это смесь яка и коровы, - покладистого животного с легким нравом. На этом примитивном тибетском транспорте я и покинул мою страну. При пересечении границы ничего особенного не произошло, местность была одинаково дикой и ненаселенной и с той и с другой стороны. Я увидел границу сквозь дымку болезни, усталости и несчастья, состояния более горестного, чем я могу описать.