Комната в Москве
Комната в Москве
Очень много времени уходило на поездки в город и обратно, и мы стали мечтать о переезде в Москву. Но как-то вяло ? слишком неосуществимой казалась эта мечта. Вдруг оказалось, что одна из сестер Иосифа Евсеевича, тетя Соня, решила вместе с мужем перебраться из Киева в Москву. И отец предложил Аросе вариант тройного обмена: они переезжают к нему, на Даниловскую, а мы на площадь, что дадут за киевскую комнату. Арося начал поиски, но ничего подходящего не подворачивалось, и он как-то поостыл. Начиналась весна ? и в город тянуло уже не так сильно.
Петя был первым и единственным из всех моих братьев, кто окончил десятилетку, причем на «отлично», и родители надеялись, что он пойдет учиться дальше. Но Петя решил жениться. Невестой оказалась Катька ? новая жиличка тети Лизы. Она работала на фабрике «Парижская коммуна» мотальщицей, материлась, как мужик, любила выпить и была старше Пети на пять лет. Все уговоры были напрасны ? парень уперся. Наконец, исчерпав все доводы, отец запретил сыну переступать порог своего дома вместе с «этой солохой».
И они уехали в Кимры, где, как уверяла Катька, ей предстояло получить большое наследство. А вскоре мне стали приходить от Петра письма с воплем о помощи. Работы нет, наследство в виде старого гнилого домишки никто не покупает. Ребята просто голодали. Мне стало их жалко, я предложила им вернуться и временно остановиться у нас. И трех дней не прошло, как отправила письмо, а они уже объявились. Спать им пришлось на полу ? поставить кровать или хотя бы раскладушку было просто негде: мы с Аросей спали на ящиках, купленную кровать отдали няне, да еще стояла коляска, где спала Сонечка.
Утром Катька закатила скандал.
? Это хамство, ? заявила она, ? класть гостей на полу.
И принялась ругать Петьку. А заодно и всю его родню, лишившую его законного наследства.
? О каком таком наследстве ты говоришь? ? в изумлении спросила я. ? Наши родители, слава богу, живы, да и нет у них ничего, что наследовать. Квартира ? и та казенная.
? А корова?
? Корова? Что же тебе хвост от нее отрезать?
Петька хмуро молчал, а Арося заливался хохотом, слушая нашу перепалку. Катька помолчала, а потом обратилась к Аросе тихим, елейным голоском:
? А правда, что евреи на Пасху закалывают младенцев, жарят и едят их?
Я вся замерла и с ужасом взглянула на Аросю. Он продолжал смеяться, видно, не сразу дошел смысл вопроса. Но вдруг как ужаленный подскочил с кровати, посмотрел на меня, потом на Катьку и, неожиданно улыбнувшись, залихватски ответил:
? О да! Без этого и праздник не в праздник. Я, например, очень люблю жареные ножки младенцев!
Но самообладание, мне кажется, покинуло его, и, грохнув дверью, он выскочил на улицу. Я за ним следом:
? Арося! Я сейчас же выгоню их!
Схватила его за руку, но он вырвался и бросился бежать в сторону станции. Я тоже побежала, но догнать смогла лишь на платформе.
? Прости меня, ? сказал он. ? Но эта баба взбесила меня.
— Я тебя понимаю, ? ответила я, ? но боюсь, что у меня не получится их сразу выдворить.
? Я пока поживу у отца, ? сказал Арося, впрыгивая в подошедший поезд. ? Жду тебя там завтра вечером.
Я вернулась в хату разъяренной. Петя старался успокоить меня и оправдать жену: она, мол, ляпнула спроста. Катя ходила по комнате с независимым видом и вела себя так, будто оскорбление было нанесено ей.
Я категорически потребовала, чтобы они удалились.
? И не подумаем, ? ответила Катя, ? этот домик принадлежит Пете так же, как и тебе!
Я подхватила ребенка и с няней ушла к родителям. Отец сказал:
? Захотела быть лучше и добрее всех? Вот и получай на орехи!
На другой день, встретившись с Аросей, узнала, что он развернул бешеную деятельность по осмотру квартир, где предлагался обмен, и уже остановился на одной в районе Аэропорта, на Красноармейской улице.
Смотреть отправились вместе. Деревянная дача стояла в саду, обнесенном забором. Комнатка была маленькая, на втором этаже, но имела террасу и отдельную кухоньку. Нам все понравилось, а главное ? хозяева хотели как можно быстрее перебраться в Киев, даже без осмотра предлагавшегося им помещения. В ту же ночь переговорили по межгороду с тетей Соней, и дело как будто сдвинулось с места.
В ожидании обмена мы жили на Даниловке, в Аросиной комнате, все вчетвером.
Летние каникулы в нашем институте отменили: было приказано выпустить наш курс досрочно ? не летом тридцать третьего, а осенью тридцать второго. Сталин, узнав о плохих делах в книготорговле, потребовал немедленно укрепить ее молодыми специалистами. Вот и решили нас превратить в книготорговцев.
А тут еще нас бросила няня ? прямо во время сессии, показала телеграмму: «умирает отец» ? и только ее и видели.
Приехала в Бирюлево, к маме, та мне сказала, что к соседям приехала хорошая девушка из семьи «раскулаченного» и ищет работу. Настя оказалась для нас просто подарком ? смирная, аккуратная и трудолюбивая, хотя ей только-только исполнилось шестнадцать.
В начале лета 1932-го к нам неожиданно нагрянул Сима, мой брат, и сказал, что Шурочка прислала родителям письмо, требуя немедленно забрать от нее Алексея, иначе она сдаст его в милицию.
...Из армии Алексей вернулся красивый, возмужавший, членом партии. Поступил, не без содействия Василия Минина, бухгалтером в сберкассу (пригодилось, хоть и короткое, обучение в коммерческом училище), откуда вскоре после свадьбы, без сожаления сдав партбилет, перешел в помощники к дяде Мише, в мастерскую по восстановлению производственной ветоши. Стал зарабатывать втрое против того, что получал прежде.
От родных они с Шурочкой поначалу не отделялись, питались за одним столом, внося деньги. Я нередко посещала этот дом, пользуясь случаем набить свой обычно тощий желудок обильной и вкусной едой.
Во главе стола восседал очень грузный отец Шурочки ? Константин Николаевич. Он не верил в длительность НЭПа, торговли своей не восстанавливал и служил в качестве «спеца» в том же Охотном ряду. Стол ломился от блюд с птицей ? утка, куры, гуси, во всех видах, жареные, вареные, в пирогах и пельменях. Как будто хозяин был владельцем птицефермы, а не скромным служащим госмагазина. Но это полбеды. Главное, на столе всегда стояла батарея бутылок с водкой и вином, отец и его сыновья пили, и мой брат старался от них не отставать.
Эта тина все сильней засасывала Алексея. Застать его «врасплох» было невозможно. В доме могло не быть хлеба, но водка и вино стояли в шкафу всегда. Шурочка получала от мужа деньги на хозяйство не сразу, а по мере надобности. Широким жестом он лез в боковой карман пиджака, доставал бумажник, спрашивал: «Сколько?». Меня эта манера удивляла чрезвычайно. В нашей семье отец отдавал маме всю получку, лишь изредка просил оставить какой-то мизер на табак и гильзы, которые набивал сам. Отец не пил, разве что за праздничным столом с семьей. Всякая покупка обсуждалась совместно. Шурочка же никогда не знала, сколько Алексей зарабатывает ? ему нравилось самому покупать жене и родившейся дочери вещи и безделушки. «У меня для жены отказа нет», ? не однажды с купеческой гордостью говорил он. Но мастерская дяди Миши уже больше года как была ликвидирована. В дом постучалась бедность. Бывшей фее пришлось пойти работать.
Шурочка встретила нас злая, как будто в ее несчастье были виноваты мы. Свистящим шепотом она поведала, что Алексей пропивает ее брошки и браслеты, а теперь взялся и за подушки; не впуская нас в комнату, указала на дверцу чулана. Голый, в одних трусах, без простыни и одеяла, Алексей лежал, скрючившись, на железной койке. По-моему, он не спал, притворялся. Мы растолкали его и предложили поехать в Бирюлево. Он покорно согласился. Шурочка брезгливо сказала, что одеть «вашего брата» не во что ? он пропил все костюмы и рубашки. Пришлось нанять такси, и в таком натуральном виде сын предстал перед родителями. Мама плакала, отец возмущался, но Алексей был равнодушен и к слезам, и к ругани. Утром я привезла ему костюм и ботинки Ароси. Вещи оказались велики ? заузили, ушили, подштопали, словом, как-то обрядили.
Алексей как будто пришел в себя, говорил, что рад уходу от жены, что она якобы ему изменяла, вот он и запил. Арося пристроил его бухгалтером. Брат дал слово, что рекомендацию Ароси оправдает и будет «держаться».
А недели через две мужу позвонили на работу и спросили, куда подевался его «протеже», уже три дня на службу не выходит. Я кинулась в Бирюлево, думала, заболел, но испуганная мама уверяла, что он каждый день в одно и то же время уезжает на работу. Правда, вчера ей показалось, что он был выпивши, но Алексей объяснил свой вид усталостью. В тот вечер домой он не явился. Я вернулась в Москву и на вокзале, на всякий случай зашла в отделение милиции ? и нашла! Как выразился дежурный, его принесли волоком, подобрав в одних трусах и рубашке.
Снова его одели, снова устроили на работу, но история повторилась.
Наконец, ближе к концу лета, настал день переезда на Красноармейскую (Тетя Соня с мужем уже поселились на Даниловке).
Наняли грузовик; грузить вещи нам помогали двое мальчишек лет двенадцати ? мой двоюродный братишка и его приятель. Увязались ехать с нами на Красноармейскую. Я с Сонечкой на руках села в кабину, Арося, Настя и мальчики ? в кузов, на перевозимую кровать. Арося не заметил, что в какой-то момент мальчишки пересели на борт. Когда мимо промчалась машина, груженная пышной копной сена, Арося обернулся ? приятеля моего братишки в кузове не было; начал бешено стучать в крышу кабины. Остановились; подбежали к выпавшему ? он лежал уже далеко от машины, распластавшись, как тряпичная кукла. Передав дочку няне, приподняла его голову. Крови не было. Мальчик открыл глаза. Спросила, что болит.
? Ничего, ? очень внятно ответил он и бессильно опустил веки.
Шофер подогнал машину; я устроила обмякшее тело мальчика у себя на коленях. Квартира его отца была по пути ? занесли мальчика туда, дали пить, и вдруг он потерял сознание.
Отец равнодушно взирал на нашу суету. Пока думали, что делать, он успел выпить и рассказать, что жена, бросив троих детей, сбежала с любовником. Я поняла, что заниматься мальчиком и навещать его в больнице придется мне.
Рядом была детская «Павловская». Приехали туда, но нам отказали:
? Держите пока дома. Мест нет.
Поехали в Первую Градскую; на этот раз вели себя умнее: сказали, что подобрали сбитого мальчика на дороге и кто он и откуда ? не знаем. Слава богу, приняли.
На Красноармейскую добрались только к вечеру; вещи разгружали под буйную ругань ? шофер поносил нас на чем свет стоит: что потеряли столько времени из-за этого «щенка», что на колесе «грыжа», бензин кончается, а начальство вычтет из зарплаты. Чтобы он, наконец, заткнулся, пришлось заплатить вдвое[35].
Незадолго до Октябрьских, нежданно-негаданно, собственной персоной появляется у нас на Красноармейской мой злополучный братец Шурка.
Освободили его накануне, и мама с папой велели ему съездить ко мне, чтобы «успокоить Раю». Удивление от внезапного освобождения еще не покинуло Шурку.
? Понимаешь, перевели нас в Бутырки. А там только и разговоров, что работает комиссия по амнистии. Вызывают. Рассказал, что взяли-?? буханку хлеба да двести граммов масла. Они между собою начали шушукаться. А женщина из комиссии ? такая молодая, светленькая ? подходит ко мне и спрашивает: «Нечепуренко? Из Бирюлева? А сестра у тебя училась на юридическом?» «Да, говорю, все так, а сестра — Рая!» Она отошла, а потом вдруг слышу: «Нечепуренко, как впервые осужденного и несовершеннолетнего, который осознал свой неправильный поступок, по амнистии от наказания освободить».
Я поняла, что членом комиссии была Рая Коробко ? в нашей группе кроме нее были только две блондинки ? Адель Комаровская и я. Мы с Раей не дружили, много спорили, она была резка в суждениях, ортодоксальна, а меня обвиняла в излишнем либерализме[36].
Между тем Шурочка атаковала родителей письмами, негодуя, что не может угнаться за Алексеем, чтобы получить алименты. Я поехала к ней и посоветовала привлечь его к уголовной ответственности «за уклонение от уплаты алиментов». Я полагала, что брат отучится пить, если будет на некоторое время лишен свободы.
Алексею дали полтора года.
Лекции по программе курса свернули и осенью 32-го нам, недоучкам, вручили дипломы и бросили на укрепление книготорговли.
По распределению я попала на хорошее, по общему мнению, место ? в городской библиотечный коллектор на должность консультанта по художественной литературе. Поначалу мои обязанности и мне, и моим сокурсникам казались очень привлекательными, но уже через полгода я почувствовала, что потеряла всякий вкус к чтению: приходилось читать все, что выходило в стране, и каждый четверг излагать содержание книг и давать им оценку перед собранием библиотекарей Москвы.
Однако моя зарплата была достаточно велика ? двести пятьдесят рублей в месяц, и я стала уговаривать Аросю уйти с работы, где он получал сто пятьдесят, и целиком отдаться литературному труду, о чем мы, только начав совместную жизнь, уславливались. Он долго не решался, считая, что вдвоем мы быстрее заработаем деньги, нужные для обмена, ибо район Аэропорта, где мы жили[37], был тогда довольно глухим уголком; темными вечерами ходить было страшно, а по утрам приходилось в полном смысле сражаться, чтобы втиснуться в трамвай.
Наконец мне удалось сбежать из бибколлектора в издательство ВЦСПС «Профиздат», на редакционную работу. От зарплаты кружилась голова ? девятьсот рублей при выполнении нормы!
Однако всему пришлось учиться заново. На нашем отделении критики мы лишь оценивали произведения, а как они создаются и редактируются, понятия не имели. Я впервые увидела гранки, верстку, узнала, что такое печатный лист и корректура. С оценкой представленных к изданию рукописей я еще справлялась, а вот как править тексты неграмотных в основном авторов ? работников профсоюзов, ? постигала на ходу. Но удивительно благожелательное отношение товарищей, работавших в издательстве, ? старшего редактора Менджерицкой Эрнестины Владимировны, зав. производством Фастовской Клары Ефимовны и зав. книжным отделом Топора Валентина Николаевича, ? помогли быстро пройти и этот курс. Редактировала я, как правило, дома. Арося, со своим безупречным чувством языка, помогал отделывать стиль, так что выпуск моих книжек в свет проходил без срывов и задержек.
Вскоре наши материальные успехи позволили нам приступить к поискам нового жилья. К осени 33-го дело удалось. Доплатили за нашу восьмиметровую комнатку тысячу рублей и въехали в четырнадцатиметровую ? в самом центре, в Столешниковом переулке.
До работы на Солянке мне было рукой подать. Арося сразу после переезда ушел «на вольные хлеба» ? стал писать для радио и изучать материалы о Раменской текстильной фабрике, одной из первых на Руси, для издания книги в задуманной М. Горьким серии «История фабрик и заводов».
Той же осенью, досрочно, «за хорошее поведение и ударный труд», выпустили Алексея ? почти год провел он в заключении, участвуя в строительстве здания художественной галереи на Крымской набережной. Вернулся похудевший, с обветренным лицом, молчаливый; к водке и вину не прикасался. Случайно или нет, но они встретились с Шурочкой, и вскоре он переселился к ней. Все вздохнули с облегчением: кошмар окончился. Теперь мама была признательна мне за тот «радикальный метод» лечения от алкоголя, который по моему совету применила Шурочка, а ведь осуждала меня и очень долго обижалась.
Жизнь как будто налаживалась.
Но наши соседи... ? они словно сошли со страниц Зощенко.
Бывший хозяин комнаты уверял, что большая темная проходная, в которой находилась топка печи и куда выходили двери, ? общая наша и соседская. Но переехав, еще только внося вещи, застали такую картину: проходная ярко освещена, под люстрой ? стол, за ним гуляет веселая компания, а в углу, вдобавок, стоит застланная белым покрывалом кровать.
Я тут же решила выяснить в домоуправлении, на каком основании занята общая с нами площадь, но Арося уговорил меня на первых порах с соседями не ссориться ? мол, эта площадь нам нужна только для прохода, а что они здесь будут есть и спать, нас не касается.
Соседи жили в проходной комнате, словно другого помещения у них не было. У себя они блюли чистоту и порядок, а в «проходной» ежедневно устраивали пьянки, ссорились и дрались ? иногда приходилось вмешиваться и разнимать. На пути к нашей комнате валялась обувь, стояли табуретки, на стене висела одежда. Если у нас в печь не влезало полено и мы оставляли его до времени на полу, внезапно от удара ногой наша дверь распахивалась, и полено влетало в комнату.
С годами наши чувства становились все крепче и сильнее. Единственное, что омрачало нашу жизнь, ? это мои частые разъезды по делам редакции, во время которых не раз попадала в ситуации, которые Аросе явно не нравились. Не понимая этого, я, заливаясь смехом, и, признаться, с известным тщеславием, рассказывала Аросе о своих приключениях, считая, что между нами не должно быть ничего скрытого.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.