Эволюция Цзян Цзинго
Эволюция Цзян Цзинго
В 1985 г. лекционные дела привели автора в Свердловск. После выступления на Уралмашзаводе гостеприимные хозяева подарили лектору изданную в 1982 г. летопись Т. Ефимовой «Уралмашевцы». На 63-й странице хорошо изданной книги повстречалась вдруг знакомая фамилия. Не раз приходилось слышать ее от представителей старшего поколения китаеведов, она жила в памяти первостроителей Уралмаша, упоминалась и в разговорах во время различных бесед в Свердловске, а судьба человека, носившего ее, стала, по существу, легендой, которая обрастала все новыми и новыми подробностями. Так вот, фамилию (псевдоним) Елизаров получил сын главы Гоминьдана Чан Кайши — Цзян Цзинго, приехавший в Советский Союз в далекие 20-е годы. Большая часть жизни наследника Чан Кайши в СССР связана со строительством Уралмаша.
Судьба Цзян Цзинго действительно уникальна. Бывший член ВКП(б) стал ревностным защитником противоположных социалистической идеологии ценностей. Но личность Цзян Цзинго со всей своей неповторимой крутизной жизненных поворотов, политической и идеологической эволюцией принадлежит истории независимо от воли сторонников или противников как социалистической идеологии, так и гоминьдановской бюрократии.
…Они расстались в конце 1925 г., в год смерти Сунь Ятсена. Чан Кайши готовился к походу против северных милитаристов и много говорил о борьбе с империализмом, даже призывал к мировой революции. Цзян Цзинго, будучи членом китайского комсомола, искренне воспринимает призывы отца и едет на учебу в Советский Союз. Мог ли тогда молодой Цзян предположить, что решение Чан Кайши послать сына в Москву стало одним из многочисленных хитроумных шагов гоминьдановского лидера, делавшего ставку на бонапартистские методы в своей политике? Льстивое заигрывание Чан Кайши с правыми в Гоминьдане, с шанхайской мафией сопровождалось красивыми жестами в сторону Москвы. Гоминьдановский лидер, услышав о негативном отношении военных советников к своей очередной провокационной акции, обычно любил напоминать: я ведь послал сына в Москву.
В воспоминаниях Цзян Цзинго, опубликованных в КНР, больше говорилось о погоде, об обстановке в Москве, нежели о политических событиях в Стране Советов. Автор мемуаров вряд ли лукавил, когда вспоминал о своем и своих сверстников наивном восприятии окружавшей действительности. «Почему красноармейцы не носят красных фуражек и красной формы?» — проявил любопытство Цзян Цзинго. И получил ответ советского коллеги: «Мы называем свою армию красной из принципа. Коммунистическое знамя красное, и наша армия борется за коммунизм. Поэтому наша армия называется красной…»
Весной 1927 г. если чем и был известен в Москве Цзян Цзинго, то прежде всего родственными узами с главой Гоминьдана. В Советском Союзе среди слушателей Коммунистического университета трудящихся Востока (КУТВ) и Университета имени Сунь Ятсена уже тогда пользовался известностью будущий видный деятель КНР Дэн Сяопин. Он старше Цзян Цзинго всего лишь на пять лет, но за его плечами — опыт организатора-подпольщика, начавшего свою политическую биографию с распространения листовок среди китайских рабочих во Франции. Цзян Цзинго играл еще в мальчишеские игры, когда Дэн Сяопин, находясь в Париже, вступил в Социалистический союз молодежи Китая, а через два года — в европейское отделение КПК. Политический опыт Цзян Цзинго был для той поры действительно невелик, особенно если его сравнить с опытом студентов КУТВ. Да и сам Цзян не скрывал этого, в партийных документах он написал: «Состоял членом Гоминьдана с декабря 1925 по январь 1927 г., входил как член китайского комсомола», «не имел никакого определенного политического убеждения…»
Итак, свободный от «определенного политического убеждения», молодой Цзян невольно окунулся в политическую жизнь неведомой для него страны. Казалось, что все только и говорят о событиях на его родине. На голову обрушился поток противоречивой информации о перевороте, совершенном Чан Кайши в Шанхае. Комсомолец 20-х годов, как уже знает читатель, отказывается от отца.
Теперь молодые люди, разноязычные и разноплеменные энтузиасты, должны были надолго заменить наследнику Чан Кайши родных и близких, оставленных им далеко за Китайской стеной.
Конец 20-х — 30-е годы стали для советских людей годами самоотверженной борьбы за технический и социальный прогресс. Но это было и время, когда после смерти Ленина набирала силу тенденция к бюрократизации аппарата управления, когда всевозможными путями в стране насаждалась невиданная диктатура И. В. Сталина. Именно тогда вовлеченные в круговерть общественной и политической жизни Страны Советов представители молодежных движений из различных уголков мира делили со своими советскими сверстниками не только радости, но и свалившиеся на них тяжкие испытания. Немало пережил в начале своего жизненного пути и Цзян Цзинго.
Николай Владимирович Елизаров учится в КУТВ, в военной школе, затем по рекомендации Исполкома Коминтерна поступает в Академию РККА имени Толмачева в Ленинграде. Он секретарь комсомольской ячейки КУТВ, член комсомольского бюро военной академии. В феврале 1930 г. Н. В. Елизарова принимают кандидатом в члены ВКП(б).
Елизаров — Цзян Цзинго взвалил на себя — надо признать — непосильное бремя. Разрыв родственных связей с Чан Кайши казался немыслимым в свете устойчивых традиций китайских семейных отношений. Но подобные ситуации, когда сын восставал против отца, брат против брата, нередко возникали в буднях революции и гражданской войны.
Сыну китайского генерала предстояло ответить в автобиографии помимо прочего и на такой вопрос: зачем он появился в Советском Союзе? «Руководство Коминтерна, — отвечал Елизаров, — поставило передо мной задачу: для того чтобы стать хорошим и крепким большевиком, нужно проходить практическую большевистскую школу». И Цзян Цзинго учился жизни. Он и рабочий на заводе, и председатель подмосковного колхоза. Завод и колхоз, как признавал сам Цзян, стали «огромной жизненной, большевистской школой», где он «работал с большим желанием и подъемом, где учился у рабочих и колхозников, учился у руководителя партийной организации».
В начале 30-х годов Чан Кайши блокирует и осаждает советские районы Китая, делает все, чтобы уничтожить КПК, а его сын, откликаясь на призыв Коминтерна и ВКП(б), едет на Урал, где поднимается первенец советского тяжелого машиностроения — Уральский машиностроительный завод. Цзян Цзинго попал в удивительный, наполненный бурными событиями мир гигантской стройки Урала. Самоотверженность молодых строителей Уралмаша, казалось, не могли подорвать ни кампании чисток, ни голодный паек, ни тяжелейшие условия быта. Первая молодежная коммуна! Молодые коммунары делили между собой и радость и горе.
На Уралмаше постепенно росла известность Елизарова — Цзяна. Не раз в трудные моменты, когда на отдельных участках появлялись прорывы, отмечалось в книге «Уралмашевцы», партком формировал штурмовые бригады из коммунистов и комсомольцев. Слесарь-коммунист Н. В. Елизаров стал организатором первой коммунистической штурмовой бригады. Имя Елизарова было занесено в красную книгу ударников, его выдвигают на пост заместителя начальника по административно-хозяйственной части механического цеха № 1 (начальником АХО цеха). В протоколах сохранилась запись диалога, состоявшегося 30 сентября 1933 г. на заседании специальной комиссии во время чистки партийной ячейки механического цеха. Вопросы задавались Елизарову председателем и присутствующими с места:
— Что тебя заставило приехать в Советский Союз?
— Приехал в СССР получить опыт революционной борьбы и учиться…
— Сколько рабочих уволил из-за принципа или ради сведения личных счетов?
— Ни одного.
— Почему был груб с рабочими и оторвался от массы?
— Грубость бывает только в исключительных случаях. От рабочих масс я не оторвался.
— Как борешься за решение социально-бытовых вопросов рабочих механического цеха?
— Было подано 187 заявлений о квартирах, из них 90 удовлетворено квартирами. Заключен договор на три барака и благоустройство в цехе.
— Почему бывали случаи, когда в; третьей смене не хватало обедов?
— Потому, что столовая отпускала обеды без карточек.
— Будут ли рабочих снабжать дровами?
— У заводоуправления нет указаний по этому вопросу. Но мы дали заявку ОРСу на получение необходимого для нас количества дров.
— Каков принцип заселения в квартиры?
— В каменные дома вселятся высокоразрядники и завербованные рабочие. Остальные в каркасные дома и в бараки.
— Какие предпринимались меры по ликвидации обсчета рабочих в бухгалтерии?
— Был суд бухгалтерии, но обсчеты все же продолжаются, сейчас штат бухгалтерии укомплектовывается.
— Почему меня, партизана, выселили из квартиры?
— Вас не выселяли, а хотели переселить в лучшую квартиру…
Напряженность разговора в комиссии по чистке отражала серьезные трудности, с которыми приходилось сталкиваться пионерам Уралмаша. В это суровое время Елизаров был своим для уралмашевцев, о нем было сказано немало добрых слов. Кто-то напомнил, что Николай Владимирович не считался со своим временем и, если нужно, день и ночь проводил на работе. Другой говорил о его товарищеском отношении к рабочим, о его честном отношении к делу («решительно боролся с рвачами и прогульщиками»), третьи признавали: Елизаров достоен быть коммунистом. Речь шла и а недостатках… К ним относили нервозность и то, что проверяемый уделяет излишнее внимание «мелочам» («сам подметает пол, прибирает инструменты»), не продумывает тщательно вопрос, прежде чем принять решение, и т. д.
Своими решительными шагами, главное — публичным разоблачением отца, умелым приспособлением к окружающей обстановке Цзян Цзинго сумел преодолеть недоверие коллег. Нет, он не выглядел, даже если принять во внимание раздававшиеся упреки, капризным отпрыском высокопоставленного представителя китайской элиты. Цзян сдал очередной, нелегкий экзамен, его авторитет не мог не повыситься среди уралмашевцев, а на фоне многих человеческих трагедий успех сына отступника от идеалов китайской революции предстал и в его собственных глазах как немаловажная победа.
Когда молодой начальник АХО Н. Елизаров подметал пол в цехе, сам прибирал инструмент, писал и говорил, что он учится у руководителей, то его поведение укладывалось в русло конфуцианских традиций, которые оказали на Цзяна воздействие в самый решающий период его формирования как личности. Вместе с тем молодой Цзян рано потерял связи с отцом — Чан Кайши был всегда далеко от дома. Но и эта причина, хотя и играет свою роль, не может быть главной для объяснения столь необычного поведения сына китайского генерала.
В условиях формирования диктатуры Сталина наивысшей похвалы удостаивалась демонстрация преданности «вождю и учителю». Для Цзян Цзинго, получившего раннее воспитание в духе конфуцианских традиций, психоз, связанный с культом личности, преклонение перед величием «сталинского гения» выглядели вполне естественным проявлением народной воли («император — сын неба», «народ — песчинка в мироздании»), закономерным с позиций укоренившейся на его родине морали проявлением взаимоотношений между возведенной в абсолют властью «наместника неба» и пассивной массой народа («ветер дует — трава клонится»). Сын Чан Кайши, как и многие его коллеги по работе на Уралмаше, отождествлял с именем Сталина партию, дело социализма, энтузиазм советских людей. Такого рода ложное сознание находило отражение в партийной документации тех времен. Цзян Цзинго, исполнявший обязанности ответственного редактора газеты «За тяжелое машиностроение» (с февраля 1934 по февраль 1937 г.), неизбежно воспринимает стиль и навыки, столь распространенные в окружавшей его социальной среде того времени.
Перед автором лежит заявление, написанное рукой сына Чан Кайши. Цзян Цзинго ставит вопрос о переводе его из кандидатов в члены ВКП(б).
«В первичную организацию ВКП(б) при типографии Уралмашзавода. От кандидата ВКП(б) Елизарова Н. В. № кандидатской карточки 0 111 710.
Коммунистическая партия большевиков заботливо и внимательно воспитывала и выращивала меня, она переделала и сделала меня настоящим, свободным и счастливым человеком. Настоящее счастье — это бороться за дело миллионов. Настоящая свобода — это жить, бороться и мыслить передовой революционной идеей Маркса — Ленина — Сталина. Мой отец Чан Кайши является изменником и предателем великой китайской революции и в настоящее время главой китайской черной реакции. С первого же момента его измены я вел борьбу против него. Прошло 10 лет, проходя школу большевизма, мое коммунистическое убеждение стало еще тверже, еще решительнее. Теперь моя жизненная дорога прямая и открытая, путь коммуниста, борца за дело рабочего класса. Буду точно выполнять программу и устав ВКП(б). Отдаю всю свою жизнь за дело Ленина — Сталина. Прошу Вас перевести меня из кандидатов в члены ВКП(б).
Н. Елизаров 16.XI.36».
Вокруг личности Цзян Цзинго не умолкают разговоры. На страницах газеты «Уральский рабочий» печатались материалы, рассказывающие об очередных провокациях Чан Кайши, об отказе чанкайшистов от антиимпериалистической борьбы. Тем не менее коммунисты, обсуждавшие кандидатуру Н. Елизарова, дававшие ему рекомендации, хорошо отзывались о своем товарище. «Елизаров — сын бывшего, — заявил один из них, — но понял нашу линию и пошел против отца. У наших рабочих хорошее мнение об Елизарове». 7 декабря 1936 г. решением партийного собрания в типографии газеты «За тяжелое машиностроение» Н. Елизаров единбгласно переводится из кандидатов в члены ВКП(б). Его имя появилось и в списках депутатов Орджоникидзевского райсовета города Свердловска.
Ровно через месяц после того, как Цзян поставил свою подпись под заявлением о приеме в ВКП (б), его отец был пленен в Сиани, о чем читателю уже известно.
Для сына же в это время наступил тяжелый час испытаний. Репрессии обрушились и на ближайших друзей Н. Елизарова, на тех, кто помогал ему, находившемуся вдали от родных, найти свое место в незнакомом для него обществе, рекомендовал его в партию. Сколько честных людей, искренне преданных великой идее, погибло из-за грязных наветов, лживых доносов и обвинений!
«Бюро Орджоникидзевского райкома ВКП(б), — говорилось на страницах газеты «Уральский рабочий» 15 января 1937 г., — вскрыла в работе редакции «За тяжелое машиностроение» ряд крупных политических ошибок, притупление политической бдительности и отсутствие самокритики». «…В коллективе редакции «За тяжелое машиностроение» не было должной самокритики и большевистской бдительности. Газета не раз допускала враждебные и мелкобуржуазные выступления. Райком постановил освободить временно исполняющего обязанности ответственного редактора Елизарова и укрепить состав редакции проверенными партийными кадрами». Было признано, что ошибки, допущенные газетой, — результат недостаточного руководства газетой со стороны РК ВКП(б). Секретарь райкома, давший рекомендацию в партию Н. Елизарову, попал в ряды «врагов», а партконференция, проходившая 7–11 февраля 1937 г., закончилась для него печально — он стал очередной жертвой преследований. Казалось, что участь сына Чан Кайши предрешена. Но он, как депутат райсовета, еще некоторое время получает поддержку в горсовете Свердловска. С марта 1937 г. Н. В. Елизаров числится зам. зав. орготделом горсовета, с этого поста он и был взят под стражу органами НКВД.
В эти тяжелые дни, возможно, и запали в душу молодого Елизарова семена ненависти к коммунизму как к идеологии, что вряд ли может оправдать его перед памятью тех, кто проявлял о нем трогательную заботу и, возможно, из-за этого пострадал.
Весной 1978 г. автор, будучи в командировке в Сан-Франциско, включил один из каналов американского телевидения. С экрана блистал «президент» Цзян Цзинго. «Уж я-то знаю, что такое коммунизм!» — воскликнул он. С неприкрытой ненавистью говорил он о противоположной социальной системе. Он, как политик, видел в культе личности не трагедию великих народов как в Советском Союзе, так и в КНР, а их вину за приверженность идеологическим принципам, которым сам поклонялся в молодости.
Гоминьдановский посол в Москве (1936–1938 гг.) Цзян Динфу частенько вспоминал, как выполнял поручение генералиссимуса о возвращении его сына. Посол обычно начинал свой рассказ с того момента, когда в Москву на его имя пришла телеграмма от генералиссимуса: «Пожалуйста, найдите моего сына и возвратите его». Он тотчас же обратился к советским властям, и через несколько дней Цзян Цзинго был найден. Поэтому сыну Чан Кайши и удалось скорее всего избежать тюремного заключения. Его пригласили в посольство и сообщили о просьбе отца. «У меня трудности, — ответил Цзян, — я женился на русской девушке, и женился по любви». Посол попросил Цзяна привести его жену. Появившаяся вскоре гостья показалась дипломату провинциалкой. «Я сказал Цзяну, — вспоминал посол, — что он должен в любом случае возвратиться в Китай и взять с собой жену». Цзян поспешил дать согласие. Возвратившись в Китай через несколько лет, Цзян Динфу, встретив невестку Чан Кайши, был поражен: перед ним предстала грациозная леди, далеко не похожая на провинциалку.
Чан Кайши опасался, что сын, которого он не видел 12 лет, пробыв длительное время в чужой стране, уже не сможет воспринимать китайскую мораль, философию, национальный дух. Отец явно хотел видеть в своем наследнике ярого националиста и немало делал для этого. Чан Кайши потребовал от Цзян Цзинго тщательного изучения писем Цзэн Гофаня, для которого главным было чжусианское конфуцианство.[90] Нет, Цзян Цзинго не забыл заповеди, которые веками чтили его предки. Этико-политическое учение Конфуция всегда цементировало семейные устои, регулировало отношения между людьми. Пусть сын еще раз откроет классическую книгу «Ли-цзы» и внемлет наставлениям предков: «Отец должен быть ласков, а сын — покорным; муж должен быть верен, а жена послушна; старший должен быть снисходителен, а младший — послушен, государь должен быть человеколюбив, а чиновник — предан».
В любом семейном храме Цзян Цзинго мог прочесть табличку о том, что следует почитать «небо, землю, государя, родителя, учителя».
Период адаптации вскоре закончился, и Чан Кайши стал постепенно натаскивать своего отпрыска, чтобы он не только пользовался завоеванными отцом привилегиями, но и умел отстаивать их.
Что за фигура сын Чан Кайши? Доктор Цзян Динфу, отвечая на этот вопрос, говорил, что он считает сына Чан Кайши «не глупым человеком», а скорее «жертвой обстоятельств». «Мне кажется, — заявил в разговоре с Цзян Цзинго доктор Цзян Динфу, — что ты окружен посредственностями, а должен быть в обществе хороших людей». На это Цзян Цзинго ответил: «Вы действительно полагаете, что хорошие люди будут сотрудничать со мной?.. Никто из даровитых людей не хочет быть со мной…».[91] Чанкайшистская элита, видимо, с трудом привыкала к мысли, что «бывший коммунист» может стать «кронпринцем» в Гоминьдане. Но находившийся в расцвете сил — ему еще не было сорока — Цзян Цзинго испытывал жажду деятельности. До 1945 г. он возглавлял административные органы провинции Цзянси, в 1945–1947 гг. — отдел иностранных связей военно-политической администрации Северо-Восточного Китая, руководил молодежным движением.
Поручения отца в 1945 г. связаны были и с маневрами Гоминьдана по отношению к командованию советских войск, находившихся в Маньчжурии после разгрома японских оккупантов. Цзян Цзинго едет в Чанчунь, где вместе с высокопоставленными деятелями Гоминьдана отстаивает интересы Чан Кайши. Сюда же приезжает Сун Мэйлин. Мачеха Цзян Цзинго выступает на собраниях, раздает гоминьдановские ордена советским офицерам. По всему городу с приездом первой леди и сына генералиссимуса развешиваются гоминьдановцами плакаты: «Да здравствует величайший председатель Чан Кайши!»
Цзян Цзинго не раз появлялся перед советской аудиторией; участник событий тех лет В. Я. Сидихменов в беседе с автором вспоминал, что с ними разговаривал молодой, энергичный политический деятель, продемонстрировавший незаурядное знание русского языка. Он говорил о дружбе между народами СССР и Китая. «Вас 200 миллионов, — заявил оратор, — а нас — 600, вместе мы составляем силу в 800 миллионов, и это огромная сила». А в это время в Маньчжурии участились террористические акты против советских офицеров, китайских коммунистов. Пока Цзян Цзинго произносил медоточивые речи, наймиты отца совершали свои убийства из-за угла.
19 августа 1948 г., в разгар гражданской войны, разрухи и невероятной инфляции, объявляется валютная реформа. Цзян Цзинго назначается верховным администратором проведения реформы. Наводить порядок решено было с Шанхая. Сын рьяно принялся за дело, и с его одобрения тех, кто сопротивлялся нововведениям, подвергали наказанию прямо на улицах. Он арестовал несколько сот человек. Чрезвычайный трибунал выносил с его благословения смертные приговоры зарвавшимся спекулянтам. Цзян получил поддержку мэра Шанхая, но его руки связала подпольная мафия, члены тайного общества гангстеров «Зеленые».
В один из сентябрьских вечеров 1948 г. в доме мадам Чан раздался телефонный звонок. Хозяйка услышала тревожный голос сестры Сун Айлин. Племянник мадам Дэвид Кун — в опасности. Агенты Цзян Цзинго в Шанхае обнаружили склад запрещенного товара. Оказалось, что товар принадлежит «Янцзы девелопмент корпорейшн», контролируемый банкиром Куном. Цзян Цзинго решил арестовать сына банкира Куна — Дэвида. Мадам пришлось срочно лететь в Шанхай, чтобы как-то нейтрализовать зарвавшегося пасынка. Сам Кун выехал в США, избежав скандала. Главный штаб «Янцзы девелопмент корпорейшн» перевели во Флориду.
1 ноября миссия Цзян Цзинго закончилась. «После 70 дней своей работы, — Цзян начал привыкать к социальной демагогии, — я почувствовал, что не смог исполнить долг, который должен был исполнить… Я искренне желаю гражданам Шанхая использовать свои собственные силы для того, чтобы предотвратить контроль над Шанхаем со стороны нечистоплотных деляг, бюрократов, политиков и вымогателей». Сын диктатора лицемерил: благополучие его семьи, гоминьдановской плутократии было тесно связано с дельцами подпольного мира. Вирус разложения в китайском обществе распространился и по вертикали, и по горизонтали. Нарыв назревал уже не по месяцам, а по дням.
Доктор Цзян Динфу однажды достаточно откровенно посоветовал Чан Кайши подобрать для Цзян Цзинго более почетное место, нежели должность полицейского босса. «А что он может?»— спросил Чан у своего бывшего посла в СССР. Отец недооценил своего сына…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.