XI НА ШАХМАТНОЙ ДОСКЕ ЕВРОПЫ (1628–1630)
XI
НА ШАХМАТНОЙ ДОСКЕ ЕВРОПЫ (1628–1630)
Рубенс пересек территорию Франции с молниеносной быстротой. Он позволил себе только небольшой крюк — проехал через Ла-Рошель. Вот уже целый год героическая крепость сопротивляется жестокой осаде. Однако конец близок. Весной по приказанию Ришелье на реке построили плотину. С тех пор город отрезан от моря. Англичане два раза пытались оказать помощь осажденным, но потерпели неудачу. Скоро голод сломит сопротивление мужественных ла-рошельцев. В письме к своему другу Пейреску Рубенс говорит о том, что осада Ла-Рошели — «зрелище, достойное самого глубокого восхищения» [210]. Но несколько месяцев спустя, когда Пьер Дюпюи составит надпись, прославляющую военный подвиг французов, Рубенс сурово заметит: «Будем надеяться, что автору представится случай блеснуть своим стилем, прославляя более достойный сюжет, когда победа, одержанная над чужеземцами, заставит померкнуть лавры, завоеванные в междоусобной войне».
И вот Рубенс в Мадриде. Со времени его первого приезда в Испанию прошло двадцать пять лет. Много воды утекло с тех пор. Тогда королем был молодой человек, ровесник Рубенса, а его всемогущим фаворитом — герцог Лерма. Филипп III умер в 1621 году. Его сыну, Филиппу IV, двадцать три года. Природа щедро одарила этого венценосца — ему одинаково легко даются физические упражнения и умственные занятия. Он блестящий наездник, отличный фехтовальщик, искусный стрелок; одно из его любимых развлечений — охота, где он поражает всех своей ловкостью. При этом король наделен живым умом, у него большие способности к изучению языков, он интересуется историей. Его влечет и к искусствам. Он страстный поклонник живописи, и не только любитель — он сам пишет и рисует. Театр — его страсть, и здесь он тоже не ограничивается ролью зрителя. В девять лет он уже играл в комедиях. Да и теперь ничто не доставляет ему такого удовольствия, как исполнять роли в импровизированных пьесах, которые ставятся иногда в апартаментах королевы.
Испанская литература переживает эпоху расцвета, причем каждый писатель охотно пробует свои силы в драматургии. Сервантес[211]умер, но старый безумец Лопе де Вега[212] продолжает неутомимо творить — его пьесы исчисляются сотнями. Священник, скрывшийся под псевдонимом Тирсо де Молина[213], только что написал пьесу «Севильский обольститель», создав бессмертный образ Дон Жуана. Аларкон и Кальдерон[214] уже проявили свое замечательное мастерство. При дворе живет капеллан Гонгора[215], тот самый, которого его почитатели будут звать то «андалузским Пиндаром», то «испанским Гомером». У этого изобретателя блистательного, но усложненного и непонятного стиля много противников, которые безжалостно насмехаются над ним, — среди них выделяется Кеведо[216], плодовитый и разносторонний автор, которого король назначил своим секретарем.
Придворные не нахвалятся любезным правом Филиппа IV. Никогда еще испанский монарх не был так обходителен со своими подданными. Он нежно любит своих сестер. Он искренний католик, но в нем нет святошества его отца и неумолимой жестокости деда. Несмотря на свою изнеженную внешность, он великолепно владеет собой. Его большие голубые глаза взирают на окружающих с хладнокровием, которое ничто не может нарушить. Никто не видел короля в гневе, но зато никто не видел, чтобы он смеялся. У Филиппа IV очень белая кожа, светлые волосы, высокий лоб, мясистые губы и выступающий подбородок, как у всех Габсбургов.
В начале своего царствования король пожелал сам входить во все дела и единолично править государством. Но это ему быстро наскучило, потому что он человек слабовольный. Он продолжает с достоинством играть роль государя, но принимать решения предоставляет другим. Его называют «король для церемониала». Есть у него еще одна, более существенная слабость — женщины. Его любовные похождения бесконечны, и число его внебрачных детей неуклонно растет. Оливарес, хорошо изучивший характер своего властелина, охотно берет на себя роль поставщика и сводника, лишь бы выговорить себе свободу действий в государственных делах.
Примечательная личность этот «граф герцог». Намеревавшийся вначале принять духовный сан, дон Гаспар Гусман, граф Оливарес, а позднее герцог де Сан Лукар, сделал свою главную ставку, когда умер предыдущий король. За несколько лет до этого Оливареса вызвал в Мадрид и приставил к инфанту Филиппу герцог де Лерма, который вскоре понял, что не раскусил своего подопечного. Лерма попытался от него избавиться, но тщетно. Оливарес сумел до конца воспользоваться выгодами своего положения, когда его юный господин — Филиппу едва исполнилось шестнадцать лет — взошел на трон. Хотя Филипп IV объявил, что у него никогда не будет фаворита, Оливарес без всякого труда в очень короткий срок получил самые широкие полномочия. Боясь влияния королевы Изабеллы Бурбонской, он приставил к ней в качестве первой фрейлины свою собственную жену, старую, злобную и безобразную женщину, обязанностью которой было шпионить за дочерью Генриха IV.
Великие честолюбцы типа Оливареса почти интуитивно догадываются, откуда идет опасность. Вот почему он сразу почувствовал недоверие к этой прелестной королеве, о которой Кальдерон писал:
«Всех цветов прекрасней чистый,
Хрупкий, нежный цвет лилеи,
Цвет лилеи — Королева».
Оливарес не безуспешно пытался поссорить королеву с Филиппом. При этом он внушал своему повелителю, что сам он трудится денно и нощно, да и в самом деле не жалел сил. Вечно обложенный какими-то бумагами, обо всем успевающий подумать, он стал необходим мягкотелому монарху. Сам он жил как аскет и слыл неподкупным. Он утверждал, что любой конюх счастливее его. Раболепствуя перед королем, который утешал его, когда он разыгрывал человека, обремененного заботами, Оливарес со всеми остальными держался высокомерно и нагло. Он уже давно снискал всеобщую ненависть. Его обличали бесчисленные памфлеты. Все открыто желали его смерти, многие желали даже смерти короля — лишь бы избавиться от ненавистного министра.
Приезд Рубенса взволновал всех аккредитованных при испанском дворе дипломатов. Художник часто беседует с Оливаресом. Что это значит? Говорят, что этот фламандец — близкий друг герцога Бекингема. По слухам, он только что из Англии. Предполагают, что он явился для того, чтобы вести переговоры о перемирии с голландцами, а может быть, о мире с англичанами. Рубенс предстает перед хунтой. Хунта выносит решение, что переговоры с Англией следует продолжать. Первые результаты можно считать удачными. Но в это время приходит сенсационное известие — убит герцог Бекингем. Что теперь будет с переговорами? Правда, другой посланец Бекингема, Эндимион Портер, как бы между прочим сообщает, что все шаги навстречу Испании были предприняты с согласия короля. Брюссель это подтверждает. Между тем пала Ла-Рошель, и становится известно, что ведутся переговоры о мире между Англией и Францией. К этому прилагают усилия венецианцы. Испании надо немедля парировать удар. Испанцы пытаются в Лондоне прощупать государственного секретаря Коттингтона и главного казначея Уэстона. Коттингтон дает понять, что вскоре собирается в Мадрид… Приходится ждать.
Но Рубенс неспособен оставаться без дела. Впрочем, у него всегда есть занятие. Ведь он пишет так, как другие дышат. Мадридский двор — прекрасное место для художника. Король больше интересуется живописью, чем политикой. У него великолепные собрания картин, а в его придворном живописце Рубенс обнаруживает блистательно одаренного человека. Ему двадцать девять лет. Его зовут Веласкес[217]. Фламандскому художнику доставляет большое удовольствие беседовать с ним и давать ему советы.
Дон Диего де Сильва Веласкес родился в Севилье, где брал уроки у Эрреры Старшего и у Пачеко[218], на дочери которого он женился, по самое большое влияние на него оказал Рибера[219]. С 1623 года благодаря могущественным покровителям, но также и потому, что он написал прекрасный конный портрет короля Филиппа IV, Веласкес стал придворным живописцем короля. В мастерской, оборудованной в самом замке, у монарха есть свое собственное кресло — он любит приходить в мастерскую и беседовать с художником, но главное, смотреть, как тот работает. В севильский период Веласкес писал религиозные или бытовые сцены, но служба у короля заставила его обратиться исключительно к портрету. Придворные, Оливарес, король, в первую очередь король, лицо которого никогда не меняется, — таков узкий мирок, который теперь ограничивает художника. Его собратья не способны ничему его научить. Ни один из них не оценил гениального дарования недавно умершего Доменико Теотокопули по прозвищу Эль Греко[220], который удлинял свои изображения, чтобы «уподобить их небесным телам, ибо источники света издали кажутся нам большими, даже когда они малы».
В богатейших коллекциях короля преобладают иностранные художники. Можно себе представить, какое впечатление произвел на Веласкеса приезд Рубенса во всем блеске его славы. Дон Диего впервые в жизни увидел живого великого художника. Глава фламандской школы хорошо знает Италию — ведь он жил там восемь лет. До него фламандцы, как и испанцы, отличались некоторой жесткостью форм. Рубенс научил их, как можно оживить изображение, смягчая контуры и омывая их мягким светом. Антверпенский художник показал, что он не забыл уроки венецианского волшебника, и, к восхищению Веласкеса, на свой лад сделал несколько копий своего любимого Тициана. Веласкесу интересно послушать и рассуждения фламандца о стиле. Ведь он так отличается от испанских художников — в нем как бы соединились Ренессанс и Контрреформация. Он любит пышность. Ему нравятся роскошные формы, богатые аксессуары. Он мастер ослепительного нагого тела, которое тщетно пытаются научиться писать испанцы. Из всех этих элементов он создает яркие, темпераментные и чувственные картины, которые поражают блеском исполнения.
Не мудрено, что Веласкес держится очень скромно в присутствии этой блистательной личности, и не исключено, что в этой скромности, о которой свидетельствует Пачеко, есть привкус горечи. Ведь Веласкес — личный живописец короля и ему обещано исключительное право изображать монарха. Но едва приехал Рубенс, как ему заказаны портреты короля, королевы, членов королевской семьи… Все теснятся вокруг него. Все восхищаются невероятной легкостью, с какой он работает, его поразительной манерой — на своих портретах он ухитряется заполнять взбаламученные небеса орлами и женскими фигурами, почти совсем нагими.
Какими жесткими кажутся портреты, написанные Пантохой де ла Крус, Алонсо Санчесом Коэльо, Бартоломео Гонсалесом и даже Сурбараном [221] и Веласкесом, в сравнении с этими темпераментными творениями, по которым словно прошелся какой-то радостный вихрь. Они отнюдь не отличаются глубиной, но в них есть что-то необычное, а это нравится двору, где по милости короля празднества, спектакли и охота в большей чести, нежели политика. Сколько бы ни писал Веласкес строгие портреты, психологической глубины которых Рубенсу никогда не достичь, все равно успех достается иностранцу. Выезжая из Антверпена, Рубенс, который никогда не теряет из виду практической стороны дела, на всякий случай взял с собой восемь картин — теперь они обогатят королевские коллекции. Рубенс, как всегда, полон энергии, хотя порой подагра приковывает его к постели. Король Филипп часто навещает его — судя по всему, королю доставляют большое удовольствие беседы с фламандским художником.
Вскоре от предубеждения короля против этого разночинца, который желал вести переговоры от имени благородной Испании, не остается и следа. Более того, король преисполнен дружеского расположения к художнику. Стоит ли этому удивляться? Рубенс всегда умел нравиться великим мира сего. Но, будучи опытным придворным, он сохраняет трезвость ума. Он судит короля, и судит весьма сурово: «Самого короля мне попросту жаль. Природа наделила его самыми прекрасными достоинствами, как душевными, так и телесными, в чем я убедился, каждый день встречаясь с ним, и если бы он больше доверял самому себе и поменьше полагался на своих министров, он мог бы одолеть все удары судьбы. А теперь ему приходится расплачиваться за свою доверчивость и за глупости, совершенные другими, и его окружает ненависть, которой он вовсе не заслужил»[222].
В апреле 1629 года происходит наконец первый благоприятный сдвиг: Англия согласилась отправить посла в Мадрид при условии, что Испания отправит посла в Англию. Выбор пал на Рубенса. Что это — доказательство расположения короля или тревоги Оливареса, желающего избавиться от человека, который мог бы приобрести слишком большое влияние на Филиппа IV? Быть может, сыграло роль и то и другое. Одно безусловно: Рубенсу считают возможным доверить столь трудное дело. Оливарес торопит его с отъездом. Король назначает его секретарем тайного совета Нидерландов — отныне его больше не смогут считать дилетантом на дипломатическом поприще.
Рубенс выезжает из Мадрида. У него есть все основания быть довольным — он облечен официальной миссией; во время пребывания при дворе он написал около четырех десятков полотен, среди них — серию портретов короля и членов его семьи; он мог свободно копировать полотна своего любимого Тициана. На пальце у него кольцо, усыпанное бриллиантами, которое ему перед отъездом подарил король. Рубенс снова торопливо проезжает Францию. 13 мая он прибывает в Брюссель. Инфанта умоляет его без промедления ехать дальше, так как положение осложнилось: оскорбленный увертками испанцев, английский король заключил мир с Францией. Рубенс ненадолго заезжает в Антверпен. Оттуда в сопровождении своего шурина Яна Бранта он едет дальше. В Дюнкерке он садится на английский корабль. 5 июня Рубенс прибывает в Лондон.
Немедленно вызванный в Гринвич, он предстает перед английским королем. У Карла I — благородная осанка, он сдержан и величав. Неколебимо убежденный в своих королевских прерогативах, он ведет открытую борьбу с парламентом. Положение еще ухудшилось за последние годы. Этому в немалой степени способствовала злосчастная политика Бекингема. Серьезнейшие обвинения, выдвинутые против этого министра, пали и на короля, ибо король стоек в своих привязанностях. Хотя Карл I протестант, его подозревают в симпатиях к католикам, так как он не соглашается принять против папистов жестокие меры, которых требуют пуритане. Жена Карла I, Генриетта Французская, которую он нежно любит, — католичка, и это еще усиливает подозрения против короля. Король не лишен здравого смысла, но он проявил неосторожность и мягкотелость, слепо покрывая дерзкие и зачастую нелепые затеи Бекингема. Убийство его любимца причинило королю большое горе. Однако он вынес из него урок — отныне он будет править сам, а министры будут всего лишь его слугами.
Рубенс излагает королю точку зрения Испании. Отвергнув предложение о предварительном перемирии, Карл подтверждает, что искренне желает мира с Испанией. Но для этого необходимо, чтобы Испания пошла на уступки в Пфальце. Начало не предвещает ничего доброго, потому что испанское правительство отнюдь не расположено вступать на путь уступок. Кроме того, Рубенсу становится известно, что англичане замышляют наступательный союз с Францией. В Лондоне уже ожидают прибытия французского посла, облеченного полномочиями для переговоров. Рубенс добивается от короля обещания, что, пока продолжаются переговоры с Испанией, никакие договоры с другими странами заключены не будут. Это кое-какой успех, но не такой уж большой, потому что два крупных политических деятеля, Ричард Уэстон и Френсис Коттингтон, предупреждают Рубенса, что король слишком поторопился с обещанием, и совет министров его дезавуирует.
Обеспокоенный Рубенс требует у короля письменного подтверждения его слов. Король дает такое письмо, но оно составлено в весьма уклончивых выражениях и Рубенс чувствует, что большего ему не добиться. Хотя король и некоторые крупные деятели, вроде Уэстона и Коттингтона, принимают Рубенса очень дружественно, против него вся партия сторонников Франции и послы Венеции и Голландии.
Рубенс чувствует, что дело заранее обречено на провал. Он просит у инфанты разрешения вернуться на родину. Но ему такого разрешения не дают. Приходится оставаться в Англии. Положение Рубенса не из легких. После того как в Лондон прибывает посол Франции Шатонеф, французская партия с еще большим усердием пытается свести на нет усилия испанского представителя. Тем временем Шатонеф предлагает захватить Пфальц. Итак, представители двух королей — Его католического величества и Его христианнейшего величества — схватились между собой, стремясь склонить на свою сторону еретическую Англию! Впрочем, французский король, истребляя своих гугенотов, оказывает денежную помощь протестантам Голландии, а Филипп IV, не желающий договариваться с Генеральными штатами из-за религиозных расхождений, предоставляет субсидии главе французских гугенотов Субизу. Что поделаешь — политика… Только августейшая инфанта, искренняя и непреклонная в своей набожности католичка, ничего не смыслит в этой игре.
Посол Франции бросает на чашу весов влияние своих союзников — это папа, республика Венеция, герцог Мантуанский и герцог Савойский. Кроме того, за его спиной вырисовывается еще и тень самого грозного из них — силуэт худого, долговязого человека с тонкими, болезненными чертами лица — кардинала Ришелье. Все знают, что это подлинный властелин Франции. Он утверждает, что «бодрствует, когда король спит». Эта фраза даже не метафора — почти все ночи кардинал проводит за работой. Он сломил непокорных дворян, победил гугенотов. Он играючи раскрывает заговоры и интриги, которые строят и плетут против него его многочисленные противники. С необычайной ловкостью он заставляет плясать под свою дудку слабого, робкого и в то же время храброго человека, который сидит на французском троне под именем Людовика XIII. Образ действий кардинала прост, он сам сформулировал его в афоризме: «Не столь опасно вести себя, как подобает властителю, сколь высказываться не так, как подобает подданному». Поэтому Ришелье служит своему королю, но так, как находит это нужным. А он желает обуздать Испанию и подорвать власть императора. Он решил осуществить идею беарнца: сокрушить австрийскую династию! Вначале Ришелье вел себя так, что его считали другом Испании, — Бентивольо попался на эту удочку. Ришелье недаром сказал: «Достигай цели подобно гребцу — повернувшись к ней спиной». Борясь с протестантами внутри страны, кардинал дает возможность зарубежным протестантам умирать за его политику — двойная выгода! Хотя он утверждает, что его любимое занятие — писать стихи, он занят тем, чтобы возвысить Францию и прославить самого себя, ибо он честолюбив и весьма высоко себя ценит. Все средства для него хороши. Он обожает кошек, а людей презирает, но хорошо их изучил и умеет ими пользоваться. Для осуществления своих целей он в данный момент заинтересован в Англии. Он готов заплатить за это нужную цену. Он отправит второго посланца в Англию с новыми, еще более выгодными для нее предложениями — Франция согласна воевать с Испанией. Она может напасть на Италию и Бургундию. Голландцы займутся Испанскими Нидерландами. Англия должна оказать только поддержку своим флотом, а взамен она получит все, что Франция будет в состоянии ей дать… Заманчивое предложение!
Рубенс добился от английского короля, что Коттингтон будет послан в Испанию, но как только это стало известно, французская партия попыталась помешать его отъезду. Коттингтон и сам не торопится уезжать — он опасается, что в Испании не добьется толку, и не хочет рисковать своим положением. Пока что в Испанию послана нота с перечнем всех английских требований. К тому же англичане желают, чтобы Испания отправила в Лондон полномочного посла в обмен на английского посла в Испании. Рубенс настаивает, чтобы испанцы поскорее дали ответ. Но приходится считаться с испанской медлительностью. Наконец назначен посол — дон Карлос Колома. У Рубенса становится легче на душе. Но ненадолго! На английскую ноту ответа все еще нет, а французы делают все более щедрые предложения — положение испанского представителя становится все более затруднительным. Рубенс сердится на проволочки, губящие дело, которое он убежденно защищает. Он мечтает вернуться на родину. И не потому, что его плохо принимают в Англии: «Ко мне здесь во всех отношениях относятся очень хорошо и уважительно, — пишет он. — Я пользуюсь даже большим почетом, чем мне положено по праву, но я не могу оставаться здесь дольше, чем этого требует королевская служба. Этому мешает состояние моих собственных дел». Рубенс отнюдь не преувеличивает, когда пишет о том, как его принимают в Англии.
Английский двор — один из самых привлекательных в Европе. Королева Генриетта-Мария покровительствует драматическим авторам и художникам. Иногда она сама со своими придворными дамами разыгрывает пасторали в Соммерсет-Хаус. Несмотря на резкие нападки пуритан, у театра есть многочисленные приверженцы. Пусть умер Шекспир[223], но живы Чемпен, Флетчер, Бен Джонс, Мессинджер[224] и Форд.
В Англии, стране с таким неблаготворным климатом, Рубенс обнаруживает великолепные коллекции картин, и не только в королевских дворцах и во дворце покойной Бекингема. У заказчика Рубенса, графа Арундела, есть картины Гольбейна[225], Рафаэля, Леонардо да Винчи, Тициана, Веронезе и многих старых немецких и фламандских мастеров. Он владеет знаменитой коллекцией античной мраморной скульптуры. Он ввел в Англии обычай строить кирпичные дома, а для такого почти целиком деревянного города, как Лондон, население которого растет все быстрее, это большой прогресс. Но это еще не все. Арундел открыл архитектора, который в дальнейшем поможет своей стране вырваться из плена готики. Это Айниго Джонс[226], строитель дворца Уайтхолл и многих других зданий в итальянском стиле. Рубенс, который десять лет назад написал прекрасный портрет семьи Арундел, теперь пишет портрет самого графа в кольчуге. Этот воинственный портрет напоминает о том, что могущественный меценат еще и маршал Англии.
Рубенс познакомился с просвещенными любителями искусства и учеными людьми, в их числе с сэром Коттоном и секретарем Босуэллом. Менее пылкие чувства он выражает по отношению к голландскому ученому Корнелису ван Дреббелу[227], изобретателю микроскопа и термометра, ибо считает, что «его дарование принадлежит к числу тех явлений, о которых Макиавелли писал[228], что издали и по рассказам они кажутся крупнее, чем они есть на самом деле»[229].
Наряду с этим Рубенс сурово судит одного из прославленных людей Англии, знаменитого историка и юриста Джона Селдена[230], который арестован по приказу короля. Высокомерный и легкомысленный король Англии, поступающий всегда так, как ему заблагорассудится, в глазах Рубенса наделен одним драгоценным качеством — он обожает живопись, и в частности произведения своего фламандского гостя. Какой же художник на месте Рубенса нашел бы в себе силы осудить политику такого монарха?
Рубенсу выпадают и другие знаки уважения — посетив Кембриджский университет, он получает там звание «магистер ин артибус». Все это не мешает ему писать Гевартиусу: «Я мечтаю поскорее вернуться домой, хотя мне грустно возвращаться при столь неблагоприятных обстоятельствах»[231].
Так как дон Карлос Колома все еще не прибыл, англичане, недовольство которых ловко подогревает французский посол, начинают терять терпение. Уэстон даже объявляет, что переговоры прерваны и он намерен отозвать Коттингтона. Раздосадованный Рубенс жалуется инфанте: «Я считаю подобное опоздание в нынешних обстоятельствах столь печальным, что жалею о том часе, когда ступил на землю этого королевства. Дай бог мне самому выбраться отсюда целым и невредимым»[232].
Наконец дон Карлос Колома прибыл. Рубенс тотчас пишет Оливаресу: «Я привожу в порядок свои дела и готовлюсь к отъезду… Я и в самом деле не могу больше ждать, не нанеся великого ущерба моим собственным делам, которым весьма повредила моя полуторагодовая отлучка и которые может поправить только мое личное присутствие в Антверпене». Может быть, до него дошли слухи о лаврах, которые в его отсутствие стяжал ван Дейк?
Бывший помощник Рубенса вернулся из Италии в ореоле славы. Уже два года он живет в Антверпене и пишет здесь портреты и картины на религиозные сюжеты. Его искусство привлекает фламандцев неведомым им дотоле очарованием. Его портреты, менее пышные, чем рубенсовские, но более глубокие, отличаются изысканной тонкостью. Они льстят модели, не выставляя лесть напоказ и не прибегая к внешним ухищрениям. Ван Дейк особенно любит глубокие черные и серебристо-серые тона, от которых выигрывает матовый цвет лица модели. При этом его чарующая кисть придает антверпенским буржуа оттенок аристократизма, напоминающий о генуэзских патрициях. Пишет ван Дейк также портреты благородных дам — таких, как герцогиня д’Аренберг и герцогиня де Круа, а также многочисленные мужские портреты: духовных лиц, в том числе епископа Малдеруса и иезуита Скрибани, ученых и именитых людей — Вовериуса, Путеануса, Алессандро де ла Файи, художников — Ворстермана, обоих Петрусов де Иоде, отца и сына, Карела ван Маллери, Каспара де Крайера… Всех не перечислишь. Картины ван Дейка на религиозные темы, хотя они пресноваты и традиционны, ценятся не менее высоко. От его произведений, как и от его личности, исходит обаяние, перед которым трудно устоять. Нужно ли удивляться, что все оспаривают его друг у друга? Даже суровая инфанта, которая носит теперь только монашескую одежду, пытается удержать художника при своем дворе, назначив ему годовое содержание в 250 флоринов.
Если Рубенс прослышал об этом, немудрено, что он спешит вернуться на родину. Его роль в Англии закончена, он сам подводит ей итог: «Было далеко не легко стараться сохранить в неизменности наше положение и пытаться осуществить свою миссию с теми жалкими козырями, которые были у меня на руках, да еще в тот самый миг, когда рушилась главная цель моей поездки». Он надеется, что заслужил «если не благодарность, то хотя бы прощение» [233]. Мадрид уже несколько раз выражал ему свое удовлетворение. Правда, один раз Оливарес выразил недовольство. Между тем художник-дипломат всегда делал все, что в его силах… Дон Карлос Колома задерживает Рубенса в Лондоне еще на несколько недель. Наконец в начале марта Рубенс выезжает из Лондона. Когда он нанес прощальный визит в Уайтхолл, Карл I вручил ему шпагу, кольцо, золотую цепь и ленту на шляпу и в довершение всех благодеяний произвел его в рыцари. Словом, у венецианского посла были основания написать, что более щедрыми милостями осыпать посла невозможно.
В конце марта Рубенс садится в Дувре на корабль. Дюнкерк, Брюссель, где он отчитывается в своей миссии перед инфантой, потом Антверпен…
Наконец-то он вернулся домой!..
Данный текст является ознакомительным фрагментом.