Он любит и любим

Он любит и любим

Андрей Дементьев: «Мы будем молоды всегда, ведь нету возраста у счастья»

У Андрея Дмитриевича счастливая судьба. В свое время Дементьев сделал журнал «Юность» многомиллионным изданием, став его главным редактором. Там печатали произведения талантливых людей, чье творчество вызывало шипение и недовольство партаппаратчиков. «Юность» была местом встречи поэтов и художников. Книги стихов самого Дементьева на прилавках не залеживаются — искреннее, честное слово поэта находит короткий путь к человеческому сердцу. В январе в Нью-Йорке и Бостоне успешно прошли его творческие вечера.

— Андрей Дмитриевич, в свое время даже на вечерах Иосифа Бродского собиралось иногда человек двадцать — пятьдесят. Как прошли ваши вечера? В каких залах вы выступали?

— В Нью-Йорке я выступал в большом зале «Миллениум», он вмещает тысячи полторы. В основном это была русскоговорящая публика, наши бывшие соотечественники. Там продаются мои книги. Русские американцы следят за их выходом да и за всей сегодняшней русской литературой. Я постоянно чувствовал живую связь с залом. Когда я какую-нибудь строку забывал из своих старых стихов, мне тут же из зала подсказывали. Для поэта это самое дорогое. В Бостоне — зал человек на триста. В этом вечере принимали участие музыканты, певица Люда Фесенко. Она пела и свои песни, и мои. Мне было легко с этими людьми, как будто я их знаю давно.

— Вы зрителям представили свою жену?

— Да, со мной была Аня Пугач, красивая молодая женщина, моя любимая жена. Она работала в журнале «Юность», где я был главным редактором 12 лет. Пришла она туда девочкой. Затем Аня закончила МГУ и аспирантуру. В «Юности» она печатала интересные интервью с известнейшими современниками: с Василием Аксеновым, Фридрихом Горенштейном, Владимиром Максимовым…

— Все говорят о вашей разнице в возрасте. Насколько Аня моложе вас?

— (Смущен. ) Она моложе меня на 30 лет. Я посвятил ей много благодарных стихов. Говорю ей: «Я молод, потому что рядом ты».

— Вас прекрасно издает «Эксмо», у книг большие тиражи, и они хорошо расходятся.

— «Виражи времени» выдержали 14 изданий. Книга «Нет женщин нелюбимых» — 9 изданий. Сборник лирики — 9 изданий. Как говорят книжные торговцы, я один из самых востребованных авторов. Общий тираж моих книг перевалил за 400 тысяч экземпляров.

— Вы, наверное, знаете, Андрей Дмитриевич, что иные женщины на ваших вечерах думают: стихи написаны именно о их судьбах, адресованы именно им?

— У меня действительно восторженное отношение к женщинам. Я посвящал стихи и своим бывшим «любовям», и женам, с которыми расстался. Я никогда не позволял себе говорить приземленно о них, а всегда благодарно за те мгновения, которые испытал рядом с ними. И не важно — расстался я, не расстался. Для меня женщина — это образ богини, простите за возвышенную лексику, потому что все хорошее и значительное начинается с нее.

— Вы благородный человек. Расскажите о вашей первой жене.

— С этой девчонкой Алисой я познакомился в восьмом классе, мы вместе учились. Невероятно красивая, блондинка, как и Аня, моя теперешняя жена. Мы с ней хорошо дружили. После школы, когда нам было по восемнадцати, у нее смертельно заболела мама. Помочь Алиса ей ничем не могла. Могла только чем-то успокоить бедную маму, в глазах которой читался ужас за ее судьбу. И мы пошли с ней в загс, расписались и пришли к ее маме в больницу незадолго до ее смерти. И она умерла успокоенная — мы были вместе — значит, не пропадем. Это была первая моя любовь. Много лет я ее не видел, знаю, что она жива, что у нее семья. Но это детское, наивное и чистое восприятие женщины с тех пор живет во мне.

— Расскажите о вашей второй жене, родившей вам дочку.

— Она была преподавателем немецкого языка. Мы с ней тоже разошлись. Но нашу дочь Марину она воспитала в уважении к отцу. Она никогда не настраивала ее против меня. И я за это ей благодарен. И мы сейчас с ней в хороших отношениях, как и должно быть между интеллигентными людьми. Марина работает научным сотрудником Музея Пушкина на Мойке в Петербурге. Я ею горжусь — умная, тонкая, просвещенная женщина. У нее хороший муж, он ученый. У них дочь Кити, моя внучка. У меня два внука Андрея. Младший — полный мой тезка — Андрей Дмитриевич. Старший сын моей дочери Наташи закончил институт, он специалист по дизайну.

— Когда вы разводились, у вас были какие-то конфликты по разделу собственности?

— Нет. У меня была четырехкомнатная квартира — я все оставил своей третьей жене и сыну Дмитрию. Я продал свою недостроенную дачу и поделился со своими близкими. Никаких проблем не было. Моя третья жена была врачом. На нашу долю выпало неутешное горе — наш сын Дмитрий погиб. Много стихов я посвятил ему. До сих пор не могу прийти в себя.

— Жуткая трагедия… На что вы опирались в этом преодолении тоски и невосполнимости потери?

— Меня очень поддержала Аня. Она меня ни на минуту не оставляла одного. А душу мою лечили стихи о сыне. Я разговаривал с ним. Я тщетно вопрошал и просил у него прощения. И мне все казалось, что он меня слышит. Свою боль я делил с людьми, и они отозвались. Ко мне пришло много писем с выражением сочувствия, с поддержкой. Но самое главное лекарство я нашел на Святой земле — мы уехали в Израиль. Работали там несколько лет. Находясь ближе к Богу, я постепенно понял, как надо беречь жизнь и чувствовать Бога рядом. В себе. Конечно, моя боль о безвременно погибшем сыне будет во мне всегда.

— Дима являлся вам когда-нибудь во снах?

— Нет (с тяжелым вздохом ). Он никогда не снится мне, но мысленно я чувствую — он все и всегда про меня знает.

— Сколько лет вы уже женаты на Ане?

— Двенадцать лет. Мы всюду с ней вместе.

— Какие места в Израиле для вас целебны?

— Я очень люблю Израиль, хотя во мне нет ни капельки еврейской крови. Эта земля стала моей третьей Родиной. Моя первая Родина — Тверь, где я родился и где стал почетным гражданином. А Россия — моя большая Родина. Я люблю не только Святую землю, мне близки и люди, с которыми я там общался и общаюсь до сих пор. Некоторые из них мои соотечественники. Они помнят журнал «Юность» той поры, когда я был главным редактором и публиковал произведения многих талантливых, мыслящих писателей и поэтов. У меня в Израиле были десятки поэтических вечеров. Вместе со мной выступали мои друзья — Иосиф Кобзон, Тамара Гвердцители, Аркадий Арканов…

Сейчас я работаю в Москве, но Израиль притягивает меня. Стараюсь побывать там хотя бы раз в два-три месяца. Я проехал его вдоль и поперек. В Иерусалиме мы с Аней проработали четыре с половиной года. Конечно, я посещаю все места, связанные с нашей историей: храм Гроба Господня и Стену Плача.

— Как себя чувствует православный человек в Израиле?

— У меня особое отношение к религии: православие, иудаизм, ислам, буддизм — это все, конечно, разное отношение к божествам, но есть же ВЫСШЕЕ начало.

— Есть ли у вас там настоящие друзья?

— Друзей у нас в Израиле много. Назову Александра Поволоцкого. Он скрипач, ездит с симфоническим оркестром Израиля по миру. Там живет мой замечательный друг Анатолий Алексин, я печатал его повести в журнале. Мы с ним и видимся, и перезваниваемся.

— А как себя физически чувствует россиянин в израильском климате?

— Был бы счастлив, если б в России был такой климат. Зимой цветут розы, деревья зеленеют. Ты просыпаешься от солнца, от синего неба. Едешь на работу — вдоль дороги множество цветов. Круглый год то весна, то лето — радуйся! Я обожаю эту землю.

— Какие цветы вы больше всего любите в России и в Израиле?

— Люблю ромашки, васильки, да все полевые цветы. А в Израиле розы. Я даже иногда не знаю, как они называются, но мы останавливаем машину и стараемся запечатлеть на пленке эту красоту. У нас целые альбомы фотографий тех мест.

— Но среди этой красоты таится опасность. Я помню о дорожном происшествии, случившемся с Андреем Дементьевым и его Аней.

— Я там не раз попадал в передряги. Сломал три ребра. Слава Богу, когда Аня вела машину, она не очень сильно разбилась, но в больнице полежала. Опасно было приезжать в пограничные с Палестиной места. Правда, мы не боялись туда ездить, когда еще были открыты дороги. Не робели, когда проезд был запрещен. У меня на машине были дипломатические номера, и я мог проехать всюду. Но охрана нас предупреждала всегда: «Там опасно», — но я отвечал: «Ничего, Бог даст, мы выберемся». Мы объездили всю страну, везде бывали.

— Андрей Дмитриевич, извините, напомню вам пренеприятную кражу, которая произошла в Москве в вашей квартире — вы были в Израиле. И что тяжелее всего, грабеж произошел явно по заказу, совсем мелочно и гнусно: забрали ваши праздничные, концертные костюмы. Наверное, хотели сломать ваш несгибаемый оптимизм и энтузиазм.

— Было такое. Я очень благодарен «Московскому комсомольцу», который меня тогда очень поддержал. Мне хочется сказать добрые слова о вашей газете, о ее главном редакторе Павле Гусеве, о его заместителе Петре Спекторе. В любое время, когда у меня возникали сложности, ваши журналисты поддерживали меня. Должен признаться, самое недостойное, когда человек забывает добро. Я стараюсь жить вот в этой памяти добра. Я много получаю писем от своих читателей. Все это помогает мне жить.

— Андрей Дмитриевич, я не случайно спросила про украденные костюмы. Смотрю постоянно передачи с вами и вижу: снова Дементьев элегантен…

— Моя жена занимается моим имиджем. Да, действительно, у меня были очень красивые костюмы. Кто-то попользовался, но я и сейчас стараюсь выходить к зрителям опрятно одетым, потому что встречи с читателями для меня большой праздник.

— Вы, один из ведущих телепередачи «Народ хочет знать», очевидно, почувствовали, что знание не спасает народ от бедности и незащищенности.

— Да, народ хочет знать правду о том, кто нарушает законы и мешает ему жить по-человечески. Больше всего меня огорчает в этой ситуации равнодушие чиновников. Мы говорим, но, кажется, никто не слышит. Наши слова, наши тревоги проходят словно сквозь вату — куда-то в бесконечность. Без отзвука. Меня не покидает тревога: услышит ли власть нас? Услышит ли свой народ? Что же она сделает, чтобы все менялось к лучшему? Не хочу сказать, что у нас все плохо, но, к сожалению, меняется многое к худшему.

— Андрей, народ хочет знать, почему вы не участвовали в последних передачах этого цикла.

— Передача «Народ хочет знать» задумывалась для двух ведущих. Сначала я вел с Матвеем Ганапольским, а последние два с половиной года — с Кирой Прошутинской. Президент авторского телевидения Анатолий Малкин, муж Киры, посчитал, что достаточно одного ведущего.

— Сэкономил!

— Пришлось мне уйти. Вероятно, есть и подспудные причины. Говорят, что я слишком непримирим в своих политических оценках.

— Я наблюдала ваше непримиримое сражение с Жириновским в передаче «К барьеру!». Вы стойко держались, и телезрители признали вашу победу.

— Я выступил против закона о монетизации льгот для ветеранов, инвалидов, пенсионеров. Народ вышел на улицы, и правительство вынуждено было считаться с мнением людей, протестующих против необдуманного и разорительного для них решения. Я счастлив, что этот протест был услышан и правительство изыскало средства для сохранения льгот.

— Андрей Дмитриевич, вы тоже у нас прославленный человек. Какие вы имеете награды?

— Я лауреат Государственной премии СССР, Всероссийской литературной премии имени Лермонтова, получил звание Заслуженного деятеля искусств России. От старых времен у меня — ордена: Ленина, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени и «За заслуги перед Отечеством». За программу, которую я веду на «Радио России», я получил Гран-при от фестиваля «Вдохновение», которым руководит известный композитор Тихон Хренников. А еще получил премию имени Александра Невского, диплом лауреата «Лучшие перья России».

— Телевизионные передачи, полные напряженных эмоций, наверное, выматывают вас?

— Скажу одно: если я поменяю ритм жизни, то это меня измотает больше. Как я жил в молодости напряженно и в вечном замоте, так живу и сейчас. Я бесконечно любопытен к жизни. Если только писать и читать, лежа на диванчике, то просто можно умереть.

— Андрей Дмитриевич, однажды я была свидетелем вашей встречи с Андреем Вознесенским и Майей Плисецкой — они знакомились в журнале «Юность» с живописными работами студентов архитектурного института. А потом мы слушали ваши стихи. И когда вы прочли стихотворение «Сандаловый профиль Плисецкой», я заметила слезы на глазах великой балерины.

— Я счастлив, что эти стихи напечатаны в ее буклете. Майя мне говорила, что просила перевести эти стихи на итальянский. Их перевели. Я посвятил стихи и Родиону Щедрину, замечательному композитору, ее мужу. И мне было очень приятно, что к его семидесятилетию вышла книга, и она открывалась моими стихами. Майя и Родион — потрясающие люди. Они мои друзья. Я преклоняюсь перед ними. Я посвятил стихи и Андрею Вознесенскому, и Гале Вишневской, и Василию Лановому, и Иосифу Кобзону. Мои друзья живут не только в России, но и в разных странах мира.

Поэта Дементьева знают и любят повсюду. Он всегда открыт и доступен. Его стихи исполнены благожелательности и доброты. Он обращается к нам как к своим близким:

Мир вокруг меня в волненье замер.

Счастью моему вы улыбнитесь, люди.

Как прекрасно все, что было с нами.

Как прекрасно все, что с нами будет.