Глава 22 Шанс на успех

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 22

Шанс на успех

Многое изменилось после того, когда Стива сместили с управляющей позиции в Apple, но я верю, что если бы не Мона, то многие из произошедших перемен к лучшему не осуществились бы. Перемены пошли всем нам на пользу. Как у всех семей, у нас были свои конфликты и обиды, но общие цели и природные узы помогали преодолеть все трудности. Мы являлись семьей, нас объединяла единая кровь. Ни больше, ни меньше. Я верила, что Стив в глубине души всегда хотел поступить правильно; Мона помогла ему это сделать. У меня появился союзник, который совершил прежде недоступное: помог привести отношения между Стивом и мной к правильному балансу, чтобы Лиза была окружена самыми лучшими условиями.

Мона начала думать о том, как улучшить нашу с Лизой жизнь, как женщина, начав с самого очевидного. Сам факт ее помощи меня удивил.

Вначале требовалось решить много очевидных задач. Для Моны все это, должно быть, казалось легким, когда она начала приводить дела в порядок, одно за другим. Она оказалась вдумчивой женщиной и прекрасно разбиралась в деталях. Сначала она поговорила со мной, что Лизу надо записать на сеансы психотерапии к детскому психоаналитику-мужчине, чтобы у моей дочери появился опыт долгосрочного взаимодействия с эмоционально зрелым мужчиной, который по возрасту годился бы ей в отцы. Во время той беседы я знала – она знала, мы обе знали, – каким отцом Стив был, а каким нет. Следовало создать более благоприятную психологическую среду, чтобы у Лизы оказались самые лучшие перспективы в жизни. Мона также сказала, что она поищет психоаналитика для меня и попросит Стива заплатить за нас обеих, если я захочу. «Какое отличное предложение, – ответила я. – Я согласна!»

Лиза училась в третьем классе, когда я отвела ее на первую встречу с психоаналитиком. После сеанса она спросила меня со своей сладкозвучной агрессивностью: «А если я не захочу с ним больше встречаться?» Я сказала: «Тогда и не надо. Тебе решать, дорогая». Я дала ей полную свободу выбора здесь, и для меня это был момент блаженства. Ее маленькое лицо светилось от удовольствия и сознания того, что она сама себе хозяйка. После этого Лиза прониклась энтузиазмом по отношению к этой идее, и ей нравилось ходить на встречи со своим доктором.

Меня удивляет, как легко я смогла понять, могу ли доверить этому психоаналитику мою восьмилетнюю дочку. Мои инстинкты помогли быстро сформировать очень точную картину о том, кем он являлся. Наши с ним точки зрения совпадали не по всем вопросам, но на общем фоне происходящего я пришла к заключению, что он был профессионалом, проницательным, заслуживающим доверия человеком с большим добрым сердцем. Поскольку федеральный закон обязывает родителя такого маленького ребенка присутствовать на некоторых сеансах, у меня был прямой и постоянный контакт, который позволял мне видеть, как доктор ведет себя с Лизой. Именно таким способом я обнаружила, что они играют в шашки и шахматы, ходят в местный магазин, чтобы купить мороженое и, в общем, ничем особым не занимаются, кроме того, что разговаривают и играют. Иногда я думала, что он не стоил тех денег, которые Стив платил. Однако, присоединившись к их сеансам, я своими глазами увидела, как свободно чувствовала себя Лиза, чтобы быть настоящей, наиболее энергичной собой, и поняла, что психоаналитик обладал большим талантом. Как для многих родителей, счастье моего ребенка служило моей путеводной звездой, и я постигала людей через призму того, как дочь о них отзывалась. Он был идеальной находкой.

Чем старше становилась Лиза, тем больше нам приходилось терпеть недобросовестных выходок Стива: он не приходил на обеды и концерты, на которые обещал прийти, опаздывал на семь часов на рейс и не звонил мне, чтобы оповестить об этом, целовал Лорен в присутствии Лизы, говоря при этом ей, что Лорен красива, а Лиза нет… это лишь малое количество примеров того, что происходило. Именно в то время я обнаружила, что психоаналитик Лизы не только помогал моей дочери давать свободу всему тому самому счастливому, что в ней было, но еще и обладал практически хирургическим умением резать правду-матку о поведении Стива – не нанося при этом вреда отношениям Лизы с самой собой или со своим отцом.

Не мне делиться подробностями тех сеансов, однако достаточно будет сказать, что они укрепили уверенность Лизы в себе, поскольку гнев ее психоаналитика был неподдельным, незамедлительным и проницательным. Он представлял собой яростную, очистительную вспышку по отношению к полной катастрофе Стива Джобса. Я никогда не забуду, как психоаналитик реагировал на заслуживающие презрения выходки Стива с прямотой, которая разрезала воздух, словно эскадрилья «Голубых ангелов». Его слова были технологией совершенства в будущем войны: удары настолько точные, что нет и быть не может никаких сопутствующих потерь. Исключительная суровость его оценок вышибала дух и заставила меня серьезно задуматься, каково это – говорить суровую, точно описывающую реальность правду, не причиняя вреда. Поскольку я смотрела на выражение лица Лизы, пока он высказывал свои комментарии, и, к моему огромному удовольствию и облегчению, она спокойно сидела, в полной задумчивости, защищенная. Так прекрасно слышать правду, что я была счастлива, счастлива и еще раз счастлива.

* * *

По мере того как наше финансовое положение стабилизировалось и дела пошли в гору, я остро ощутила потребность получить образование и начала задумываться о том, чтобы пойти учиться в колледж и получить степень бакалавра. Это было такое счастливое, волнительное чувство, словно ты участвуешь в тысяче рождественских вечеринок одновременно. «О мой бог, – подумала я, – я могу это сделать. Могу жить полной жизнью. Могу зарабатывать деньги. Могу быть частью мира с помощью своих истинных талантов».

За год до этого я отнесла свое портфолио в компанию разработчиков игр для детей под названием «Грей Бридж», чтобы посмотреть, захотят ли они меня нанять. Соучредитель и главный разработчик сказал мне, что мое портфолио – самое лучшее из всех тех, что он видел за долгое время. Интересно, всем ли он это говорил… Мое портфолио состояло практически полностью из рисунков, которые я сделала для книги «Тайпэн» компании «Арт Канфил». Это была компьютерная игра по мотивам романа о торговле опиумом во времена английской оккупации в Китае. Я сделала восемь объемных рисунков карандашом и тушью, чтобы проиллюстрировать эту ужасную, но увлекательную историю. В моем портфолио были и другие рисунки: изображение персидского ковра, переходившего в пчелиный улей, который, в свою очередь, превращался в компьютерную плату, при этом над ними кружили пчелы, а в электронные схемы стекал мед; падающая в многократной последовательности голая женщина. Выгнанная из сада Ева с изысканными линиями, разграничивающими два мира. Мы с соучредителем поговорили о том, что Арт-центр дизайна в Пасадене, Калифорния, является лучшим частным университетом в стране. Именно там он учился. Я подумала: «Ох, боже, как бы я хотела получить образование в Арт-центре».

Поэтому и из-за того, что положение наших с Лизой дел заметно улучшилось, я решила подать заявление о приеме в Арт-центр. Вместе с Лизой я съездила в Пасадену, чтобы пройти собеседование и показать им портфолио. Через два месяца мне сообщили, что я принята. Диплом Арт-центра давал карт-бланш для проведения со мной собеседования или получения хорошей работы в любой из ведущих дизайнерских компаний в стране. Стив присылал мне около 2500 долларов в месяц, и я подумала, что с учетом студенческой ссуды у меня все может выйти. Я наконец-то могла получить шанс на успех в своей жизни.

Однако Стив умолял меня не переезжать так далеко. Он сказал: «Пожалуйста, не забирай у меня Лизу. Мне очень хочется постоянно ее видеть». Он не устраивал истерик, просто настойчиво стоял на своем. Он поднимал эту тему всякий раз, когда мы с ним встречались. В итоге его многократные призывы и тот факт, что в университете меня предупредили, что придется работать восемьдесят часов в неделю, опустили меня с небес на землю. Я не могла подвергнуть свою дочь таким тяжелым испытаниям.

Я всегда уделяла много внимания Лизе. Оно помогало ей расцветать. Не знаю, все ли дети требуют к себе повышенного внимания, как она, или же Лиза оказалась особенной, но я решила, что оставлять ее с нянями или в школе на длительное время было бы неправильно. Не я включала ее в свой распорядок дня, а она меня – в свой. В те времена люди говорили, что для того, чтобы родители успешно строили карьеру и уделяли внимание ребенку, главную роль должно играть качество уделенного времени, но я уверена, что в нашем с Лизой случае качество зависело от количества. Может быть, другим удавалось успешно разделять эти две вещи, но мне нет. Так как благополучие Лизы было для меня безусловно самым важным – и оно включало в себя легкий доступ Стива к ней, – я в очередной раз поставила крест на собственных потребностях.

В итоге меня приняли в Калифорнийский колледж искусств в Окленде. Я перезачислила свои оценки из колледжа Футхилл, благодаря чему оказалась на третьем году обучения. Хотя это учебное заведение не могло дать мне ту подготовку, финансовые преимущества и высокий статус, какие бы я могла получить в Арт-центре, я была в восторге, что у меня есть план, который смог угодить всем, пока я строила новый этап своей жизни. Когда я спросила Стива, согласен ли он платить за мое обучение, он сказал мне радостное «да». Стив больше не усложнял вещи, и я любила его за это. Мне казалось, что подобная помощь также шла на пользу ему самому.

Во время первого года после переезда в дом на Ринконаде я захотела, чтобы Лиза пошла в частную школу Нуэва в Хилзборо. Требовалось минут сорок, чтобы добраться до нее и обратно до Пало-Альто. Я настаивала на переводе Лизы, пока у нас со Стивом не разразился серьезный спор: ему казалось, что я не права, продолжая менять места обучения нашей дочери. «Ух ты, – подумала я, – он действительно переживает за нее должным образом. Принято к сведению!» Но Лиза не развивалась в местной общественной школе, и я не могла это так оставить.

Большинство людей верят, что подходящим временем для учебы в частной школе являются последние годы, например старшие классы и колледж. Однако я считаю, что лучше всего вкладываться в развитие ребенка в период раннего детства. Именно в это время сердце и разум детей широко открыты, и именно в этот период у них формируются основы мировоззрения на всю будущую жизнь. (Мне также всегда было интересно, не потому ли люди более охотно вкладываются в высшее образование, поскольку исторически сложилось так, что на этом временном отрезке мужчины берут преподавание на себя.)

У меня сложилось впечатление, что обстановка в общественной школе была призвана способствовать оглуплению детей и преподавателей. Не только с интеллектуальной точки зрения, но и с эмоциональной. Например, дети и преподаватели крайне неохотно смотрели друг другу в глаза, что резко контрастировало с тем, как в вальдорфской школе каждого ребенка первым делом приветствовали рукопожатием и устанавливали с ним прямой, полный нежных чувств визуальный контакт. Лиза становилась безразличной и начала мыслить как все. Мне это очень сильно не нравилось.

Мне хотелось, чтобы дочь училась в школе, где к каждому ребенку существует особый подход. Осознавая, что тот микроклимат, в условиях которого Лиза будет проходить обучение в детстве, неизбежно окажет огромное влияние на ее личные отношения и трудовую жизнь, я продолжала вдалбливать в голову Стива идею о необходимости смены учебного заведения. Мне нужны были деньги, чтобы реализовать ее, и я рассматривала его согласие как прямой путь к достижению своей цели. Я знала, что у меня со Стивом совпадали точки зрения по большему количеству тех же самых творческих и образовательных ценностей, которые должны лежать в основе жизненного пути Лизы. Я надеялась и намеревалась переубедить его.

В итоге Стив заметил то, что видела я.

Встревоженный и раздраженный после того, как Лиза проучилась в общественной школе полтора года, Стив однажды позвонил и спросил: «Что с ней происходит?» Наконец-то он понял, что Лиза утрачивает связь с самой собой. Я подпрыгнула в порыве радости. «Я тебе именно об этом и говорила! Вот почему я прошу тебя помочь мне устроить ее в Нуэва».

Бинго! Стив услышал меня и взял себя в руки, чтобы поговорить с Биллом Аткинсоном по поводу школы. Билл входил в состав первоначальной команды по разработке «Мака», и его ребенок учился в Нуэва. Билл восторженно отозвался об образовании в этой школе, и именно так мы отправили учиться нашего ребенка в первоклассную частную начальную школу в области залива.

В Нуэва превосходный подход ко всем детям отличался огромной заботой. Учебные дисциплины были так хорошо разработаны и так хорошо преподавались, что все дети получали как высокие оценки, так и усиленное внимание по отношению к себе. Внимание к особенностям каждого учащегося означало, что каждый ребенок получал восхищение со стороны своих преподавателей и похвалу собственной одаренности. Благодаря этому дети учились по-настоящему ценить таланты других. Это соответствовало моим представлениям о благоприятном микроклимате в школе.

Я чувствовала, что наши с Лизой моральные силы росли с каждым днем, проведенным в этой школе. С радостью могу сообщить, что многие годы после окончания Лизой колледжа она звонила мне из всех точек земного шара, где жила, чтобы сказать: «Мама, Нуэва была моим Хогвартсом! Я не знаю, как отблагодарить тебя!»

* * *

В 1988 году Лиза училась в Нуэва, я посещала занятия в художественной школе в Окленде, и мы обе ходили на сеансы к психоаналитику. У нас был прекрасный дом, новая машина, садовник и уборщица. Стив щедро оплатил студенческие займы, которые преследовали меня много лет. Это оказался совершенно уместный поворот событий, и все мы стали счастливее. Я также была довольна Стивом.

Именно в это время Мона заговорила со Стивом о том, чтобы он пошел со мной на мировую и выплатил мне часть своего состояния. На этом все застопорилось. «Ни в коем случае», – сказал он. Мы с Моной закатили глаза, когда она об этом рассказала, и мы решили, что для Стива отказ от совершения этого в высшей степени правильного поступка являлся способом остаться сильно ко мне привязанным. Это также обозначало, что он что-то утаивал. Понятно, что Стив был мужчиной с нарушением привязанности. Его отказ был формой поддержания тесных связей через контроль, что соответствовало симптомам болезни. Я также подозреваю, что попалась на мушку некоторых очень пагубных представлений о женщинах, что привело меня в замешательство, поскольку под их воздействием я начала думать, что вина лежит на мне.

После того как столько дел пришло в порядок, Мона предложила мне превратить спальню в художественную студию и занялась своим настоящим призванием. В нашем доме было три спальни: главная спальня, самая большая, находилась в дальнем конце дома, вдали от всего. Появление своего рабочего пространства было пределом моих мечтаний, и Мона была абсолютно права, предложив это. Но главная спальня не имела хорошей вентиляции, и ее недавно покрасили и застелили ковром. Мне нравилось, что Мона мыслила с точки зрения моих интересов, и я ценила ее рвение наладить то, что могло быть моей профессиональной деятельностью. Однако я не могла решиться сделать из главной спальни рабочее место. Масляные краски токсичны и оставляют разводы; идея о превращении спальни в художественную студию казалась такой же немыслимой, как идея запрыгнуть на мебель в грязных ботинках.

Тем не менее я поставила себе задачу очистить отдельно стоящий гараж, забитый строительными отходами. Я наняла рабочих, весь мусор вынесли и положили там гипсокартон, а мы с отцом залатали дырки на крыше. Я установила там светильники с изменяемым направлением освещения, а мой друг Ави согласился покрасить для меня гараж. Это было отличное рабочее место: гараж находился в двадцати шагах от дома, достаточно близко, чтобы создать у Лизы ощущение, что мама рядом, там было много пространства, чтобы устраивать беспорядок и проводить занятия, его огромная дверь впускала много воздуха, выветривая все токсичные материалы.

Также в это время отец начал давать мне на непостоянной основе небольшие суммы денег на адвоката, чтобы принудить Стива подписать со мной внесудебное соглашение о финансовом урегулировании. Думаю, что отец решился на этот шаг по двум причинам: во-первых, вероятно, он очнулся из-за усилий Моны все наладить. Мой отец был отчасти подражателем. Но дело не только в этом. Мое положение стало более стабильным, и я находилась уже в более сильной позиции, поэтому, возможно, отец счел, что я наконец-то могу противостоять Стиву. Отец всегда хотел что-то сделать в ситуации со Стивом, но, пока Стив был в Apple, он был неприкасаемым. Когда у меня появились эти деньги, я начала общаться с адвокатами в Сан-Хосе, однако прока от этого больше не стало, так как после ухода из Apple Стив обязательно выплачивал бо`льшую сумму алиментов, чем требовалось в то время. Короче говоря, мне так и не удалось найти творческого или заинтересованного адвоката, чтобы создать законный прецедент для урегулирования моей ситуации со Стивом.

Кажется, вся моя жизнь заключалась в том, чтобы двигаться в сторону, которую мое сердце считало верным, прежде чем мой разум понимал, как все работает. Я не думала, я не анализировала, я не разрабатывала стратегий своих действий, я не манипулировала. В основе моих действий лежали эмоции. Именно они втягивали меня в череду событий. Вместо того чтобы обсуждать со Стивом весь спектр моих проблем, я выбирала какие-то конкретные аспекты, имеющие наибольшую важность, и теперь я думаю, что мне следовало бы обсуждать их с ним как можно больше. Мне следовало бы увязать мой отказ от обучения в Арт-центре с заключением соглашения о финансовом урегулировании. Когда столько дел пришло в порядок, я наконец-то могла позаботиться о Лизе и о себе теми способами, которые считала самыми подходящими. Наше положение стало стабильным и надежным. Лиза преуспевала в новой школе. Я добилась этого. Мне было тридцать пять лет, и я просто наверстывала упущенное в ранние годы равновесие. Я должна была это делать. Я поняла, что у меня еще остались рычаги влияния, поскольку я все еще не отличалась достаточной сообразительностью, чтобы задуматься и договориться о своем финансовом будущем, а также спланировать его.

* * *

Когда я только начинала жить на Оак-Гроув, я каталась на роликовых коньках по территории всего Менло-Парка. Это был 1979 год, и у меня были классические ролики с большими оранжевыми колесиками. В самом начале катание было почти смертельным опытом: я не знала, как тормозить, и у меня так сильно рябило в глазах от дороги, что я с трудом могла видеть, куда еду. Однако когда я каким-то образом преодолела этот этап, катание на роликах превратилось в чистое наслаждение. Я обнаружила, что где, когда и как бы я ни каталась, данный процесс превращался в считалочку до трех. Это был ритм вальса, и я всегда напевала себе под нос «На прекрасном голубом Дунае», перекатываясь с левой стороны на правую на счет «один» и заканчивая процесс продолжительным скольжением на счет «три». Ритм и движение вызывали привыкание. Чем больше я каталась на роликах, тем больше мне этого хотелось. Чувство движения под ногами, воздух в волосах и ощущение свободы всех вещей, мимо которых я проносилась, были чистым счастьем.

Вначале я часто ходила на расположенную по соседству церковную парковку, когда Лиза дремала. Там я крутилась. Никогда не забуду, когда я быстро вращалась по спирали и делала грациозные движения руками, а затем разворачивалась на 180 градусов, чтобы остановиться, встав на кончики пальцев, словно воздух был моим танцевальным партнером.

Поначалу я много падала, но это не имело значения. Мне это нравилось, и я гордилась своими синяками и царапинами. Когда Лиза бодрствовала, я сажала ее в детскую прогулочную коляску и каталась с ней. Потом Стив обнаружил, что у меня есть роликовые коньки, и также захотел себе их купить. Ранним солнечным субботним днем, когда Лизе уже было достаточно лет, чтобы иметь собственные роликовые коньки, мы втроем отправились в спортивный магазин в Пало-Альто и Мир игрушек, и он купил коньки для себя и для Лизы (обе пары были с большими оранжевыми колесиками), чтобы мы могли кататься вместе.

По выходным мы ездили в Стэнфорд или в старый район Пало-Альто в кафе «Верона», где подавали лучший суп, лучшую пасту и лучший капучино. Вскоре к нам стала присоединяться девушка Стива Тина, а потом и Мона. У нее не получалось так хорошо стоять на роликах, как у меня, но она не была такой беспомощной, как Стив. Я помню ее милое лицо, когда она стояла на роликах, улыбаясь, как школьница. Тина была похожа на Дэрил Ханну из фильма «Бегущий по лезвию»: высокая и великолепно атлетичная. В итоге Стив и Лиза стали проводить много времени вдвоем. Это могло случиться во время одной из наших прогулок на роликах, совместных обедов или просто когда мы все тусовались и болтали. Стив решил, что будет раз в неделю забирать Лизу на вечер к себе, пока я нахожусь на занятиях в школе в Окленде. Каждый семестр я подбирала расписание таким образом, чтобы мои занятия стояли компактно друг с другом: я не хотела находиться вдали от Лизы больше двух дней в неделю. Поиск няни всегда был проблемой, поэтому Стив построил свой ежедневный график таким образом, чтобы он мог забирать Лизу к себе каждую среду по вечерам. Он хотел быть отцом, и это желание представлялось прекрасным следующим шагом для всех нас. Лизе было девять лет. Впервые Стив брал постоянную ответственность за дочь, и он хотел получить шанс сделать это как настоящий отец.

Процесс организовывался так: одна из секретарш Стива встречала Лизу на автобусной остановке в Менло-Парк, как раз когда она высаживалась из школьного автобуса, примерно в 15.45. Секретарша отвозила Лизу в NeXT, где она оставалась до конца рабочего дня Стива, делая свои домашние задания и вообще исполняя роль милой и не по годам развитой девочки в условиях того, что без ее участия представляло собой взрослый мир. Она находилась в пределах досягаемости Стива и могла видеть, как сильно он погружен в рабочие дела. Так что каждая среда была для Стива его собственным «возьми-свою-дочь-на-работу» днем. Я была умопомрачительно рада тому, что они проводили время вдвоем. Я не знала, как именно проходят эти дни, но никаких сомнений и опасений в их отношении у меня не возникало, поскольку, даже если Стив был весь в делах и своим поведением чуточку напоминал несведущего родителя, я знала, что его секретарши являются очень сознательными людьми.

Однажды Лиза раскрыла мне секрет небольшого жульничества, которое она проворачивала в офисе Стива. Мы с ней, бывало, рисовали статуи в саду скульптур Родена Стэнфордского университета, и в один из таких дней она путем постановки хороших вопросов настолько сильно вовлекла меня в работу над своим рисунком, что я перестала заниматься собственным и переключила практически все внимание на ее творение. Пока я учила ее, как рисовать, и усердно трудилась, меня осенило, что я не работаю над своим рисунком, и я со смехом пожаловалась. Тут ее маленькое личико озарилось, она посмотрела на меня и сказала: «Мамочка, именно так я заставляю секретарш в NeXT делать за меня мою домашнюю работу!» «Как?!» – спросила я. Затем Лиза поведала: «Я говорю им, что они очень хороши в том, как они думают о моем домашнем задании». Я засмеялась, не скрывая восхищения ее нахальством. Я знала, что она обладает природными задатками лидера, когда она еще в пять лет устроила, чтобы девочки могли играть в песочнице, прежде занятой мальчиками. Теперь она выяснила, как мотивировать окружающих ее взрослых и делать это так, что никто на самом деле ничего не замечал, поскольку помогать Лизе было приятно.

Я осознала, как много времени трачу на ее рисунки, поскольку провела разграничение между ее поразительным восприятием того, что я ей показывала, и тем фактом, что моя маленькая дорогуша просто хочет присвоить себе авторство лучшего рисунка. Все было сделано ради чистого веселья, и вскоре я осознала, что продуктом взаимодействия ее артистической неловкости и моих навыков становились рисунки, которые были намного интереснее всех, нарисованных поодиночке. Лиза помогла мне освободиться от зацикливания на деталях изображения, а я помогла ей усовершенствовать навыки, отсутствие которых мешало ей создавать искусные работы. Мы прекрасно подходили друг другу!

После работы Стив с Лизой шли к нему домой, готовили ужин, ели, а затем смотрели фильмы на видеокассетах, лежа в его постели. Затем она шла спать в собственную кровать, которая располагалась в комнате по соседству с его комнатой. Мона купила Лизе великолепную постель для дома Стива и сделала прекрасную комнату для девочки. В эти вечера Стив знакомил Лизу со всеми своими любимыми фильмами, в том числе и с «Гарольдом и Мод». Это было нечто замечательное между отцом и дочерью, и меня очаровывало то, что Стив делился своей любовью к кино с ней. Лизе со Стивом нравилось выгонять меня из своего мира, и в конце концов я поняла, что они допускали меня лишь тогда, когда в их отношениях возникала проблема. В те времена я помогала им снова сойтись, и они опять меня прогоняли. Разновидность успеха, я полагаю.

Гормональный баланс оказывает сильное воздействие на женщин, когда мы знаем, что со всеми, кто входит в нашу сферу заботы, все хорошо. Он накрывает нас, словно волна. Я с трудом могу описать то утонченное чувство, которое я испытывала, зная, что все идет как надо, поскольку Стив с Лизой вступали в мир нормальных ежедневных совместных отношений. Я была рада за Лизу, рада за Стива, рада за себя. Однако каждые новые трудности сопровождались новым опустошением, так что мне повезло быть еще молодой и обладать крепким здоровьем.

После того как Стив в течение примерно пары месяцев забирал по средам Лизу к себе, у меня однажды вечером отменили занятия из-за итоговых экзаменов. Я поехала обратно к дому Стива, чтобы выяснить, не будут ли они возражать против того, чтобы я присоединилась к их ужину. Тогда не существовало сотовых телефонов, поэтому я просто проехала сорок пять миль. Был поздний вечер, однако в доме на Вудсайде парадная дверь была всегда открыта. Зайдя внутрь, я услышала отдаленные звуки их голосов из кухни. Постучав и войдя, я громко воскликнула: «Привет! Вы не возражаете, если я к вам присоединюсь?» Оба удивленно посмотрели на меня, после чего Стив с самоуверенной улыбкой на лице показал мне, чтобы я садилась: «Да, конечно, конечно, входи, входи! Присаживайся».

Я устроилась поудобнее, чтобы объяснить, что произошло, и стала наблюдать за их общением и тем, как Стив готовит. Весь этот эпизод был завораживающе динамичным. Я впервые стала участником подобных вечеров и испытывала нечто близкое к блаженству из-за того, что меня допустили в их избранный круг. Однако в этой плохо освещенной кухне мое сердце сжалось в комок. Стив безостановочно дразнил Лизу по поводу ее сексуальных желаний. Она не понимала, о чем идет речь, и ее лицо бледнело от боли и смятения. Он высмеивал ее с помощью намеков с сексуальным подтекстом, а она была недостаточно взрослой, чтобы их понять. И, конечно же, она не могла взять в толк, почему ее отец общается с ней таким образом. Стив шутил по поводу кувырканий в постели между Лизой и тем или этим парнем. Это не лезло ни в какие рамки. Я видела, что Лиза была в шоке.

Скажу прямо: Стив не был сексуальным маньяком или педофилом. Происходящее относилось к другой категории. Я не изучала психологию, поэтому мне все еще сложно дать случившемуся определение, но полагаю, что часть разрушенного эмоционального развития Стива стала причиной появления у него абсурдно фетишистского восприятия сексуальности и любовных отношений. И это вместе с тем, что он часто одержимо стремился найти способы лишить людей их природной уверенности в себе. А теперь представьте себе эту сцену… Не могу сказать, что Стив вел себя подобным образом везде и всюду, это просто рефлексивно происходило временами. Он балансировал на тонкой грани между человеком и черт-те чем. Он не отдавал себе отчета в своем поведении, ведь как кто-то на самом деле мог быть таким ужасным? Я не говорю это, чтобы оправдать его, это просто факт.

Мою грусть не передать словами, да это и неподходящее слово для описания того, что я испытывала: урон, предательство, оцепенение. Я была шокирована и опустошена, и у меня буквально перехватило дыхание. Не в силах подобрать название этому безобразию. Хотелось встать между ними, прижать Лизу к сердцу и убраться оттуда к чертовой матери. Я тогда не смогла этого сделать, поскольку поведение Стива меня буквально парализовало. Но я знала, что в тот вечер не оставлю Лизу у Стива. Я сменила тему разговора, мы поужинали, и после этого я спокойно предложила забрать Лизу домой, поскольку я уже вернулась. «Таким образом, Стив, тебе не придется завтра мучиться и отвозить ее на автобусную остановку».

Мне было очень стыдно за Стива. Где-то внутри себя он понимал. Весь его вид говорил мне об этом.

Не важно, каким странным Стив был в подобные моменты, впоследствии я всегда об этом забывала. Позднее, когда мой высокоуважаемый психоаналитик, кандидат наук, оказалась застигнута врасплох еще одной историей о Стиве, я рассердилась на нее, сказав: «Как, черт подери, после всего того, что я тебе рассказала, ты шокирована тем, что он делает!» Ошеломленная, она отозвалась: «Я простой человек, и к такому поведению с его стороны невозможно привыкнуть». Эти ее слова были бальзамом для моего сердца, поскольку помогли мне понять мой опыт и простить себя.

После этого я не препятствовала Стиву проводить время с Лизой. Я не торопясь сделала подсчеты: Стив с Лизой любили друг друга, и в этом мире и в следующем существовали все причины на то, чтобы поддерживать их совместное времяпрепровождение. Я бы разрушила все, если бы попыталась откровенно высказать свое мнение по поводу его поведения, ведь любые мои слова или действия породили бы хаос. Это бы нарушило все то хорошее, что было достигнуто. Поэтому я решила, что мое отношение к их совместному времяпрепровождению будет зависеть от конкретной ситуации. После того вечера я либо присоединялась к ним, либо оставалась дома, когда они были вместе, чтобы я могла забрать Лизу, если она звонила. Она знала, что может попросить меня забрать ее, если Стив заставлял ее чувствовать себя неловко. Стив всегда давал ей возможность выбора здесь. Оба знали, когда у них не получалось установить нормальный контакт. В конце концов, я нашла для нее другое место, где она проводила вечер среды. Там она чувствовала себя уютно и понимала, что о ней заботятся. Я думаю, что он воспринял с облегчением прекращение таких встреч. Он никогда не спрашивал, почему я пересмотрела этот момент. Словно возник негласный договор обходить этот вопрос стороной.

* * *

При регулярных поездках в сорок пять миль по суше и воде, чтобы добраться до колледжа в Окленде, осенью 1989 года я начала беспокоиться, что буду делать, если произойдет землетрясение. И Стив, и мой парень часто уезжали из города в командировки, и нельзя было рассчитывать на их помощь в случае чрезвычайного происшествия. Решения проблемы не нашлось, поэтому осенью 1989-го я перевелась в Арт-институт Сан-Франциско, чтобы меня и дочь не разделяло скопление воды. В октябре того года, сразу после того, как я перевелась, в районе Сан-Франциско произошло землетрясение Лома-Приета, которое повредило мост Бэй-Бридж и надолго вывело его из строя. У меня наконец-то получилось своевременно предвидеть проблему.

У нового учебного заведения была невероятная история, и из него открывался чудесный вид на залив Сан-Франциско, в том числе на Алькатрас и мост Золотые Ворота. Оно окрыляло меня. Я была старше, чем большинство студентов-бакалавров, на десять лет, и вскоре я обнаружила, что рисовала лучше их. Улыбаясь, ребята подходили ко мне и говорили: «Ух ты! Ты действительно знаешь, как рисовать!» Я была удивлена, даже рассержена таким невежеством. Что это была за художественная школа?! Некоторые студенты даже завидовали мне и вели себя со мной дурно. Я задавалась вопросом, не ошиблась ли, переведясь сюда. С другой стороны, в том, что я опережала остальных, были плюсы: теперь у меня нашлось лишнее время, чтобы научиться писать. Мне требовалось зарабатывать деньги, а умение излагать мысли в письменной форме оставалось моим слабым местом. Мне следовало развивать коммуникативные навыки, чтобы продавать свои работы. Но были и другие причины.

Сперва я хотела расширить свой круг изучаемых предметов, чтобы понять, что картины действительно говорили на протяжении времени, и познать силы, которые стояли за культурой и социальными движениями. Я хотела понять собственную эпоху, я хотела понять, как женщины подходили к решению проблем в сравнении с мужчинами. Я хотела понять инстинкт саморазрушения в себе и в таких художниках, как Гойя, Мане и даже Моне. Проще говоря, я хотела развить внутри себя диалог, чтобы понять свое кредо как художника. Мое стремление к этому нельзя переоценить. Я знакомилась с произведениями таких писателей, как Линда Нохлин, Камилль Паглия, Люси Липпард, Вальтер Беньямин, Фредрик Джеймисон и Фрэнк Стелла. Все эти работы позволили мне лучше понять мир искусства и социального анализа – всего того, что я жаждала знать. Так я начала постепенно развивать левое полушарие мозга Я записалась на занятия по рисованию, живописи и гравировке, но основные усилия были направлены на превращение мыслей, которые имели для меня большое значение, в слова и положение их на бумаге.

В самом начале я приходила в ужас, когда мне нужно было что-то написать. Мысли разбегались, и я чувствовала себя совершенно беззащитной, когда пыталась выудить хоть одно слово из океана чувств. Инстинкт подсказал мне, что в дни без занятий стоит разговаривать дома вслух, чтобы слышать себя и ощущать свою душу, чтобы переводить слова и выражения из устной формы в письменную. Было страшно разговаривать вслух в пустой комнате. Но этот процесс тоже придавал мне силы. Я слышала, что другие люди, страдающие дислексией, учились писать подобным образом.

Разговаривая вслух сама с собой, я держала в руках ручку и листок бумаги, чтобы записывать фразы. Часто казалось, что сознание становится быстрой рекой, настолько быстрой, что я могла только сидеть на берегу и созерцать. В конце концов я догадалась включить Национальное общественное радио фоном, чтобы привнести приток окружающей речи в мое сознание и так придать импульс изложению мыслей на бумаге, пока я фокусировалась на предмете обсуждения. Фоновая болтовня радио помогала мне подключаться к уверенному параллельному потоку речи, сконцентрироваться на своих словах и подняться до осознанной фиксации их в письменной форме.

Сегодня мне кажется, что настойчивые порывы научиться излагать мысли на бумаге отвечали внутреннему желанию заставить оба полушария моего мозга, одно из которых отвечает за умение рисовать, а второе – излагать мысли, находиться в равновесии, установить друг с другом контакт и работать сообща. Мне одинаково интересно думать о буквах как о предметах изобразительного искусства и сравнивать картины с информационными документами, наподобие письменных отчетов.

Позднее я применила эти навыки на практике для работы в новой отрасли под названием «графическая фиксация». В конце девяностых годов я начала визуализировать информацию для корпораций. Это была новая сфера деятельности. Я следила за ходом бесед во время корпоративных совещаний и с помощью цветных фломастеров записывала на огромных листах бумаги, прикрепленных к стене, слова, а также визуализировала суть происходящего, пока люди на этих встречах обменивались мнениями и идеями. Графическая фиксация была искусством итерации, и, ей-богу, благодаря Стиву и моему стремлению научиться взаимодействовать с ним я что-то знала об искусстве итерации! Так как большое количество компаний у нас были заинтересованы в специалистах подобного рода, я начала получать предложения о трудоустройстве и опыт. Мне фантастически хорошо платили за то, что я про себя называла «корпоративным граффити». Большинство людей, которые занимались этой работой, пришли из сферы организационного развития, а уже только потом обучились техническим приемам для создания зарисовок, однако мое движение было противоположным: я сначала научилась рисовать, а потом изучила основы организации информации. Я была своего рода Джексоном Поллоком графических иллюстраторов, и я не могла поверить, что мне так хорошо платят за то, что было возмутительно экспериментально и забавно. Определенным группам и компаниям очень нравилось, как я подходила к визуализации информации, и они нанимали меня много раз. Я также делала сводные карты для недельных выездных корпоративных совещаний. Они позволяли мне привносить навыки создания изображений и мифологию, чтобы облечь в форму образы, созданные компанией для себя на ретритах. Много лет спустя группа из Hewlett-Packard, на которую я часто работала, сказала, что я была одним из лучших графических иллюстраторов, сотрудничавших с ними. Я занималась этой деятельностью до волны банкротств интернет-компаний в 2001 году, когда предприниматели из экономии вернулись к более «бюджетным» – и посредственным – методам визуализации.

* * *

Однажды Стив зашел, чтобы взять нас с Лизой на вечеринку в дом его девушки, Тины Редсе. Лиза устроилась у меня на коленях, и Стив повез нас троих на маленьком черном «Порше» в городок Пескадеро, около часа дороги на запад от области залива, через небольшой горный хребет и вниз по побережью. Я получала удовольствие от поездки, когда Стив быстро поворачивал на своей машине с низкой посадкой. На полпути Стив начал говорить, что в Лизе две трети его генов и лишь одна треть моих. Не знаю, повезло ли мне застать его в таком воодушевленном состоянии, или Стив изначально намеревался завести эту замечательную беседу.

Много лет я наблюдала, как люди перестают обращать внимание на Стива, поскольку временами тот вел себя так безобразно, что людям не хватало терпения дождаться, когда это прекратится. Иногда находилась великая душа, которой нравилось дискутировать, и она тратила на него время, чтобы поспорить с ним, посмеяться и задать ему жару за его деньги. Но искусство спорить никогда не было моей сильной стороной, спор надоедал мне, пока я не добиралась до сути того, что он говорил в такие минуты, и тогда я находила его просто возмутительным. Хорошо, сказала я себе тогда, я знаю, что он действительно любит Лизу и восхищается ей так, что с трудом может поверить в то, что она – его, и та его фраза была его нелепым выражением восхищения. Я бесцеремонно ответила: «Да ладно тебе, Стив, в ней столько же тебя, сколько и меня». Он был весел и полон энтузиазма, однако не отступал от своей позиции. Я перестала обращать на него внимание, не желая погружаться в его логику или отступить под давлением его выводов. Если бы я уделила этому внимание, то оскорбилась бы и разозлилась. Он снова делал из меня невидимку с помощью процентов. Б?льшую часть поездки я отмахивалась от его замечаний по поводу генов, как от назойливой мухи, и отвлекалась, массируя ручки Лизы (она обожала массажи) и вдыхая свежий запах калифорнийских мамонтовых деревьев вместе с океанским воздухом, которого становилось все больше. Стоял прекрасный день, мы ехали на вечеринку, и я настраивалась на то, чтобы быть счастливой.

Когда мы приехали, Стив припарковался за триста ярдов от дома, и когда мы вышли из машины, он продолжил развивать свою мысль. До меня дошло, как долго длился этот проклятый разговор. Вполне возможно, что у него было скверно на душе: у меня имелось куда больше влияния в жизни нашего ребенка, учитывая, сколько сил и времени я отдала по сравнению с ним. Поэтому Стив задействовал свой привычный метод, чтобы справляться с чувством неуверенности: перевернул ситуацию с ног на голову с помощью утверждений о своих доминантных генах. Для него было типично выдвинуть идею и рассчитывать, что она приживется в моем горестном осознании бесправия. На деле же Стиву не нужно было волноваться, ведь как только они с Лизой обрели друг друга, она жила в его сознательном и бессознательном в такой же степени, как в моем. Ее можно было сравнить с губкой: она вбирала в себя лучшее от нас двоих, поскольку являлась результатом взаимодействия нас обоих. Он просто не понимал законы функционирования любви и, думаю, мыслил в примитивных категориях типа владения контрольным пакетом акций.

В доме Стив нашел Тину, и я испытала огромное облегчение, что мне больше не придется продолжать эту беседу. С этой встречи началась моя дружба с Тиной, я преклонялась перед этой женщиной, и Лизе она также очень нравилась. Она была ярким, прекрасным человеком, открытым для любви и понимания, и вскоре я обнаружила, что она обладала восхитительным чувством юмора, которое помогало мне справляться со Стивом. Мы с Тиной стали хорошими друзьями на протяжении многих лет.

Группа людей на вечеринке находилась в столовой, когда Стив и Тина прислонились друг к другу, прижались к стойке и начали страстно целоваться. Они часто вели себя так у меня дома, в ресторанах, и я не могла понять, почему они были склонны так публично демонстрировать чувства. Я выпроводила Лизу в гостиную, где она стала играть и разговаривать со всеми. Моя дочь обладает прекрасным врожденным чувством дружелюбия ко всем живым существам: таков ее характер. Пока я пила пиво и ела чипсы, я наблюдала за ее общением со всеми в тот день и получала от увиденного удовольствие. Тина, ее друзья и ее семья всегда казались родными для моего сердца, они обладали великолепным чувством детства и с удовольствием играли с Лизой. Стив больше никогда не поднимал тему генов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.