Лавут мчится на выстрел

Лавут мчится на выстрел

Накануне днем, в воскресенье, 13 апреля, Маяковский позвонил Павлу Ильичу Лавуту и затребовал его к себе на завтра, в понедельник, 14 апреля, но не в лубянскую комнату, а на квартиру, общую с Лилей Юрьевной[22] и Осипом Максимовичем[23] Бриками, в Гендриков переулок, за Таганской площадью, — как обычно, к половине одиннадцатого утра. Бриков в Москве не было с середины февраля. Хозяйство вела домработница.

Почти четыре года Павел Ильич устраивал — в Москве и по стране — литературные вечера Маяковского. Вместе они объездили более полусотни городов: один — за треть сборов — обеспечил, а другой — за остальные две трети — отработал свыше двухсот выступлений. И ни одного не сорвал, пока 11 апреля, в пятницу, попросту не явился на очередной вечер во 2-й МГУ. Там его ждали часа два. Посланный на поиски энтузиаст издали увидел на Таганке автомобиль Маяковского, обогнал его и остановил. На все упреки Владимир Владимирович мрачно возразил, что о вечере слышит впервые, захлопнул дверцу, и машина умчалась. Любопытный студент заметил, что с Маяковским была молодая женщина. Конечно, Вероника Полонская.

Наутро 12 апреля, в субботу, Лавут явился в Гендриков договариваться, как выходить из положения. Маяковский лежал в постели, рядом на стуле — большие листы бумаги, как из конторской книги. Остановил гостя в дверях:

— Не подходите близко, а то можете заразиться, — и перевернул лист.

На таких листах написано предсмертное письмо, и дата стоит именно эта: 12/IV 30 г.

Павел Ильич все-таки заикнулся, что следовало бы назначить новый вечер во 2-м МГУ вместо сорванного. Маяковский повторил, что о вчерашнем вечере ничего не знал. Ему явно было не до вечеров:

— Выступать не буду. Плохо себя чувствую.

Потом то ли отмахнулся, то ли смягчился:

— Позвоните завтра.

Лавут поспешил уйти.

Это была решительная минута. Если Маяковский в постели писал прощальное письмо, то не для того, чтобы затем вставать, одеваться и два дня носить его с собой. Не первый раз он покушался на самоубийство, с острым интересом расспрашивал выживших самоубийц: как это было? что они чувствовали? От ростовской поэтессы, целившей в сердце, знал, что ощущение, будто тебя окликнули. Понимал, что лучше всего стрелять в себя лежа, чтобы избежать падения. Важно и то, что в квартире Маяковский был не один. На лестницу Лавута выпускала домработница Паша[24], он даже успел пожаловаться ей на Маяковского, который вину за сорванное выступление перекладывает на него. И та охотно подтвердила, что Маяковский прекрасно помнил о вчерашнем вечере. Пожалев обиженного понапрасну Павла Ильича, она не догадывалась, какая беда стерегла ее саму. На выстрел она должна была броситься к Маяковскому и либо застать агонию и по телефону оповещать всех о смерти, либо пытаться помочь раненому и вызвать врачей. Либо то и другое разом.

Однако что-то отвлекло Маяковского. Вряд ли это было обязательство перед Лавутом, потому что Маяковский в итоге им откровенно пренебрег. Но, может, Павел Ильич ввернул какую-то фразу о Полонской, замеченной вчера вечером в машине, и Маяковскому вдруг почудилось, что не всё еще потеряно, потому что в оставшиеся два дня он упорно искал встреч с нею.

На другой день, в воскресенье, 13 апреля, Лавут послушно позвонил в Гендриков. Но вчерашнего больного дома не оказалось. Домработница записала для Маяковского телефон Дома Герцена[25], где застрял Лавут, и Маяковский среди дня позвонил по этому телефону, подозвал Павла Ильича и сказал, что ждет его завтра, 14 апреля, в половине одиннадцатого утра.

Лавут пришел даже с запасом, но Маяковского уже не было. Обычно так рано он из дому не выходил. Еще более странно было то, что и домработница не застала его. Что, сорвавшись куда-то, он не притронулся к завтраку. С таким Маяковским Павел Ильич еще не сталкивался. Допустим, о вечере, подготовленном Лавутом, он почему-то забыл, но встречу только вчера назначил сам. Домработница подсказала позвонить на Лубянку, в комнату, служившую Маяковскому рабочим кабинетом. Лавут снял трубку, назвал номер. Услышав мужской голос, спросил:

— Владимир Владимирович?

В ответ — что-то бессвязное:

— Сейчас нельзя разговаривать. Маяковского больше нет.

Не понял. Перезвонил. На этот раз к телефону никто не подошел.

Было около десяти тридцати. Трубку мог взять кто-то из медиков, уже на выходе, вызывая милицию или уточняя, нет ли у диспетчера «Скорой» нового вызова? А на повторный звонок ответить было некому. Милиционер еще не появился. А соседи пока не осмелели.

В недоумении Лавут спустился со второго этажа и по Гендрикову переулку не спеша направился к Таганке, поглядывая, не покажется ли навстречу Маяковский. Вдруг сзади раздался душераздирающий женский крик. Закрыв дверь за Павлом Ильичом, домработница все-таки дозвонилась до квартиры на Лубянке и теперь бежала, чтобы повторить ему то, что только что сама услышала:

— Владимир Владимирович застрелился!

Схватив такси, Лавут минут через пятнадцать-двадцать, между десятью пятьюдесятью и десятью пятьюдесятью пятью, был в Лубянском проезде. На лестничной площадке, в квартире — только соседи. Их — трое-четверо. Дверь в комнату Маяковского открыта. Но перед дверью — милиционер. Внутрь не пускает, но перед Павлом Ильичом устоять не может. Четырехлетний опыт укрощения больших и малых начальников, добытый в общении с Маяковским, чего-то да стоил.

В комнате на полу, от окна к двери, распростерто тело покойного с запрокинутой головой. Лоб пока теплый. Глаза приоткрыты…

На часах еще нет одиннадцати. Павел Ильич садится к телефону. Звонит в ЦК партии на Старую площадь, в Федерацию писателей на улицу Воровского[26], сестре Маяковского, Людмиле Владимировне[27], на фабрику «Красная Роза»…