Родословная
Родословная
Все написанное и пока не написанное – часть меня самого, посему и отношусь как к самому себе[17].
А.Валентинов
Родители – мама, Эмма Яковлевна, и папа, Валентин Андреевич. Оба «советские служащие», преподаватели. Если задаться целью писать автобиографические романы, взяв за основу реальные истории, связанные с предками Андрея Валентиновича, то благодаря его родственникам по отцовской линии может сложиться небольшая библиотечка.
У его бабушки по отцовской линии предки по всему генеалогическому древу самого что ни на есть «простецкого» происхождения: один прадед был крепостным крестьянином у графа Воронцова, другой – дворянин служил на железной дороге.
Впрочем, крепостные крепостным рознь, бабушкин пра-пра был из интеллигентных крепостных, служащий у его сиятельства то ли ученым садовником, то ли руководителем оркестра. История не сохранила точных сведений. Но, полагаю, было в нем что-то такое, благодаря чему будучи крепостным, он женился на вольной. В результате этого брака вольная, ее звали Евдокия Харитоновна, сделалась крепостной, принеся жертву своей любви. Правда, через несколько лет всех освободили, но история достойна любовного романа!
Другая ветвь генеалогического дерева по линии бабушки, как уже говорилось выше – уважаемая семья служащих железнодорожников в Крыму, прапрадед Андрея Валентинова Старосельский Ефрем Ильич был крупным железнодорожным начальником. Согласно одной из семейных легенд, Ефрем Ильич в детстве имел честь быть знаком с Александром II. Вместе с родителями он жил в Петербурге и утром ходил в гимназию через Летний сад, как раз в то время, когда там прогуливался царь. Мальчик видел императора, и тот давно приметил маленького гимназиста. Государь и гимназист здоровались, после чего Ефрем Старосельский спешил на занятия, а его величество завершал прогулку, возвращаясь к себе.
Возможно, это знакомство могло бы повлечь за собой невиданный карьерный взлет, но, как случается, он сам испортил себе судьбу, примкнув к революционерам. Ефрем Старосельский был казначеем во время Октябрьской забастовки на южной железной дороге в1905 году. Попал в тюрьму, умудрился миновать амнистию, так что, как говорили в местах не столь отдаленных, отсидев по полной, «откинулся звонком».
После тюрьмы запретили работать во всех государственных учреждениях. Устраивался в частных конторах, соглашаясь на временные заработки, в общем, как-то крутился. А что тут попишешь, когда на шее неработающая супруга и четверо дочерей! Перебрались в Харьков, где все девочки благополучно закончили гимназию с золотыми медалями.
Он успел порадоваться торжеству своих идей, дожив до большевиков, и умер от испанки в 1919 году.
Дедушка Андрея Валентиновича – Андрей Никитич Шмалько – из беднейших крестьян села Перепелицевка, рассказывал внуку, как отчаявшись найти работу в селе, его отец был вынужден наняться на шахту. Но сильно это не помогло, помер, когда сыну едва исполнилось шесть лет. Шесть лет – «нормальный возраст для начала трудовой деятельности» (считали в деревне), пытаясь хоть как-то помочь матери, шестилетний сирота пошел в батраки к помещику, а когда немного «подрос и окреп» (через два года) – на кирпичный завод, работал на подай-принеси. В 1917-м, когда юноше исполнилось шестнадцать лет, умерла мама. Почуяв, что дом остался без хозяев, догадливые соседи вынесли все, не побрезговав ни оконными рамами, ни старыми скрипучими дверьми, оставив голые стены.
Тогда-то умные родственники и присоветовали сироте податься к Деникину. Мол, «дадут тебе шинель, сапоги…». И он пошел. Только не к белым, а к красным, в ЧОН при ВЧК, где прослужил до 1922 года пулеметчиком. Потом часть распустили, велев всем идти по домам. На следующий день после расформирования части его лучший друг застрелился.
В 1974 году, незадолго до своей смерти, Андрей Никитич Шмалько отвезет внука в родное село. Покажет крохотный клочок земли, с которого их семья должна была как-то жить.
– Кроме фантастов и античных авторов, кого читаете?
– Фантастов читаю мало, только книги друзей и то, что хочется отрецензировать. Античных авторов не читаю, ибо уже всех прочитал. Обычное чтение – исторические исследования и мемуары, любимая тема – Гражданская война[18].
Дед никогда не рассказывал о своей службе в особом отряде при ВЧК.
В 1924–1925 годах был призван еще раз, служба казалась привычнее гражданской работы. Приблизительно в это время состоялось его знакомство с Ворошиловым. Во время какого-то смотра Андрея Никитича заставили рапортовать, он сбился, но Ворошилов замял это дело, и инцидент остался без последствий.
Служил в киевском авиаотряде, где значился летчиком, но не летал, так как был причислен к обслуживающей команде.
Поступил в технический институт, учился хорошо, но его то и дело снимали с сессий на партийную работу.
В 1933–1934 гг. во время голодомора состоял в спец. группе ЦК, главная задача которой заключалась в предотвращении эмиграции из пограничных районов. Говоря проще, спец. группа занималась обузданием крестьянства, в частности, пытались остановить повальное бегство в Румынию. Озверевшие от голода и унижений люди были готовы спасаться и у черта на рогах, если бы им дали такую возможность. Деда тогда чудом не убили, он потерял много друзей и иллюзий, и за все про все получил серебряные часы Павла Буре от ЦК КП(б)У, они до сих пор хранятся в доме у Андрея Валентиновича.
Затем был Институт Красной профессуры. На первый взгляд кажется: ну какие знания могли давать в учреждении с подобным названием? Наверняка сплошная идеология. На самом деле список изучаемых предметов не может не радовать самую взыскательную, рафинированную публику: история Греции, Рима, западная философия… К сожалению, в описываемое время всех преподавателей Бухаринской школы, которые, собственно, и основали этот институт, успели расстрелять.
Дед учился вместе с отцом Чингиза Айтматова Торекулом Айтматовым, с которым они были соседями по общежитию.
В итоге Андрей Никитич Шмалько получил два высших образования.
Неизвестно теперь уже, за какие провинности или по чьему доносу его хотели упечь в Сибирь, но в ту пору он дружил с Маленковым, с которым успел сойтись еще в двадцатые годы. После звонка Маленкова, о Сибири уже не заикались, но дед, от греха подальше, запросился откомандировать его на Украину, и вскоре уже занимал место секретаря обкома партии в Харькове.
Позже дед не раз вспоминал пятикомнатную квартиру на улице Фрунзе. Одна из комнат была запечатана, в ней хранились вещи прежних хозяев. Тех уже давно арестовали, а может быть, даже и расстреляли. Хорошая была квартирка!
Недолго проработав на хлебной должности секретаря обкома, Андрей Никитич был арестован по приказу наркома внутренних дел Украины товарища Успенского. Но вскоре тот и сам узнал, что не сегодня-завтра и за ним подкатит «черный воронок» и, сымитировав самоубийство, ударился в бега. Беглеца ловили по всей необъятной Родине, наконец поймали и, признав, как водится, врагом народа, расстреляли. После чего начали разбираться, кого приказал арестовать вражина, и не пытался ли извести по своей природной зловредности или ради подрывной деятельности, верных ленинцев? И добрались до Андрея Никитича Шмалько. Допрашивал арестованного Никита Сергеевич Хрущев. Допрос шел несколько часов, после чего арестованного освободили. Правда, после таких дел вновь сесть на место секретаря обкома не получилось, так что Великую Отечественную войну он встретил всего лишь в кресле директора харьковского финансового техникума.
Не собираясь отсиживаться в тылу, Андрей Никитич поступил в танковое училище. И всю войну прослужил в Четвертой Гвардейской танковой армии, получил два ордена Отечественной войны второй степени, орден Боевого Красного Знамени и орден Красной Звезды за Прагу.
После войны его назначили секретарем обкома партии в городе Николаеве.
«В 1947-м сняли Маленкова и, соответственно, погнали всех, кто был, что называется, его человеком. А через пять лет мой дед защитил диссертацию по теме «Коллективизация на Украине», умудрившись ни разу не упомянуть о голоде и депортациях».
Андрей Валентинович прочитал эту работу уже будучи взрослым человеком, историком:
«– Понимаю, ты защищался еще в 1952-м, но мог хотя бы намекнуть…
– В последней главе. Разве ты не заметил? Где я рассказываю о помощи голодающим. Если есть помощь, значит, есть и голодающие.
– Помню. Но там нет такого слова – “голодающие”.
– Там есть “продовольственная помощь”. А зачем продовольственная помощь в деревне? Умному – достаточно. А в приложении – цифры. Стоит лишь взять карандаш, бумагу, сложить все вместе…»[19].
После войны дед пошел преподавать. Защитил диссертацию, историк. В последние годы жизни – мирный доцент в авиационном институте Харькова. Умер в 1974 году.
В значительной мере Андрей Валентинович стал историком благодаря своему деду, его, собственно, и Андреем назвали в честь Андрея Никитича. Хотя тот и заклинал ни в коем случае не идти по его стопам. Тогда еще было невозможно представить, что настанет такое время, когда можно будет изучать и преподавать настоящую историю, а не версию, угодную правящему классу.
«Цветы… Всюду цветы – маленькая аллейка слева от меня обсажена флоксами, чуть дальше – тюльпаны и розовые кусты. Розы – гордость деда. Красные, белые, чайные, чуть ли не ультрамариновые. Дальше – гладиолусы, сирень…
…Сирень? Сирень расцветает весной, как раз на 9 Мая, а розы…
Дед сидит на табуретке возле открытого контейнера и мастерит. Это его любимое занятие – здесь, в нашем поселке, куда мы выбираемся на лето. На лето – и на редкие выходные. Некогда. Бабушка и дед читают лекции, она – в высшей школе профдвижения, он – в авиационном. Я хожу в школу»[20].
Согласно семейной легенде, бабушка Андрея Валентиновича – Нина Ефремовна – была, что называется, с сомнительным официальным отцом. В конце 20-х годов за ней пришли, заявив, что она дочь борона Корфа. «Подумаешь, пришли. Как пришли, так и ушли, потому что к этому времени она уже была замужем за дедушкой, а у того был большой револьвер, кроме того, он был известным партийным деятелем. Так что, арестовать не арестовали, правда, из института Народного образования, где она училась, пытались выгнать, а когда ничего не получилось, сняли со стипендии до конца учебы».
Официально ее отцом считался студент-химик, которого Андрей Валентинов позже изобразит в романе «Флегетон» как Владимира Пташникова. В 30-е годы реальный Владимир Пташников еще был жив.
«В орудии поручик Пташников упал, раненный. Была секунда заминки, чтобы слезть и поднять его.
“Это плохо, – подумал я. – Нужно непременно его поднять, иначе никто не остановится, если меня ранят”.
Я спрыгнул с седла. Поручик Абраменко тоже спрыгнул. Третий взял наших лошадей. С Абраменко мы схватили раненого, бегом догнали нашу пулеметную тачанку, на ходу уперли голову раненого в подножку и перевалили его вверх ногами в тачанку. Несмотря на такой варварский способ, поздней Пташников меня горячо благодарил за то, что его не бросили. Он был ранен в позвонок».[21]
По профессии бабушка тоже историк.
Их сын Валентин Андреевич – отец Андрея Валентиновича – хотел стать моряком, но не прошел мед. комиссию по зрению. Мечта не сбылась, моряком не стал, закончил Харьковский Горный Институт.
Мама – с Донбасса, из горняцкой семьи. Ее отец – главный инженер шахты – репрессирован. Дед был подпольщиком. Во время Великой Отечественной войны немцы его выследили и живьем бросили в шурф шахты «Богдан» в городе Красный луч вместе с другими военнопленными. Там теперь высится мемориал.
Мама была под оккупацией, немцы искали ее и ее бабушку, как родственников партизан. Приходилось прятаться, так мама заработала себе порок сердца. Выжила, закончила техникум, поступила в Горный Институт Днепропетровска. В Донбассе познакомилась с Валентином Шмалько. После свадьбы молодая семья переехала в Харьков, где в 1958 году родился Андрей Валентинович Шмалько.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.