Михаил Обухов Незабываемые встречи

Михаил Обухов

Незабываемые встречи

С начала мая и до октября тридцатого года я был инспектором-методистом Миллеровского окроно и в окружной газете вел литературную и педагогическую страницы. Один из сотрудников нашей газеты, молодой писатель Борис Озимый (его подлинное имя Егор Борисов), был у нас очеркистом. Он близкий родственник Михаила Шолохова, с детских лет, а затем в гимназии дружил с Михаилом Александровичем. Шолохов часто ездил в Ростов и в Москву и непременно всякий раз посещал Миллерово, встречался с Борисом Озимым. Обычно получалось так, что я тоже попадал в их компанию и чаще всего проводили мы время втроем. До этого я уже был знаком с Михаилом Александровичем по Ростову.

Для Шолохова тридцатый год был нелегким, хотя в его творчестве он, пожалуй, один из самых плодотворных. Именно тогда писатель заканчивал работу над третьей книгой «Тихого Дона» и начинал «Поднятую целину». Трудности того времени лучше всего характеризует сам Михаил Александрович в письмах к друзьям.

В тридцатом Шолохов с трудом пробивался отдельными главками из третьей книги «Тихого Дона» на страницы периодической печати. Каждый вершок, что называется, приходилось брать ему с бою. Это вызывало у него возмущение, которого он иногда не в силах был сдержать в нашем присутствии¹.

Но у читателей рос интерес к Шолохову не по дням, а по часам: спорили о романе, дальнейших судьбах героев, о необыкновенном таланте автора. Гадали, как дальше будет разворачиваться этот удивительный писатель. А многие критики в то время скучно жевали резину о пристрастии писателя к бытовизму. Помню, разговорился я с одним из таких критиков.

– Вы преувеличиваете значение таланта Шолохова, – авторитетным тоном внушал он мне. – Шолохов не имеет своего языка и формы, он целиком зависит от Льва Толстого и Мельникова-Печерского.

Некоторые читатели тоже далеко не всегда понимали автора «Тихого Дона». Как-то один партийный работник сказал Шолохову, что нельзя было так описывать смерть Петра Мелихова (так в тексте. – В. П.), как это сделал Михаил Александрович (глава о смерти Петра была только что опубликована в периодической печати).

– Расстрелян белый бандит, матерый враг, один из главарей контрреволюционного мятежа. Читатель должен радоваться, что одним гадом стало меньше. А мы смерть Петра воспринимаем глазами его родного брата, Григория, тоже контрреволюционера. Так ли должен писать пролетарский писатель?

Ответил Михаил Александрович только двумя словами:

– Так написалось.

Когда мы остались втроем, Михаил Александрович с горечью сказал о руководящем товарище:

– Он не понимает или не хочет понять главного: смерть есть смерть. Враг умирает или наш человек, все равно это смерть…

И еще о смерти. Сидели мы в комнате вчетвером. В нашей компании был один из моих сослуживцев – тоже инспектор окроно. Он шутил, был весел. Когда мой сослуживец ушел и мы остались втроем, Михаил Александрович задумчиво сказал:

– Вместе с ним мы в ЧОНе были. В крутые переплеты попадал парень: бывал под расстрелом, самому ему приходилось расстреливать. Но, как видите, сохранился. Из таких немногие не вышли из нормы.

Обычно Михаил Александрович был скуп на слова, предпочитал слушать других и, надо сказать, на разговор умел вызвать. Но как-то, с трудом сдерживая волнение, он сказал:

– Только что был в окружной управлении ОГПУ на свидании с бывшим есаулом Сениным…

Сенин, которого Шолохов под его собственным именем вывел в «Тихом Доне», в дни коллективизации пытался организовать контрреволюционный мятеж среди казаков на Верхнем Дону. Он явился прототипом Половцева из «Поднятой целины». Правда, как мне рассказывали очевидцы из Вешенского района, когда его арестовали, он не успел сделать ни единого выстрела, совсем не так, как в «Поднятой целине». Но ведь это же Сенин, а не шолоховский персонаж Половцев!

– Разговаривая с ним в тюремной камере, – продолжал Шолохов, – смотрел на него и думал: скоро этого человека не будет. И Сенин отлично знает, что в ближайшие дни его ждет расстрел.

Весь вечер Михаил Александрович, видимо, находился под впечатлением своего свидания с бывшим есаулом. Он все время сосал трубку, был молчаливей, чем даже обычно. Лишь изредка вставлял фразы в оживленную по обыкновению речь Бориса Озимого. И в этих скупых репликах не было характерного, так свойственного Шолохову разящего остроумия. Больше того – отдельные фразы были сказаны без всякой видимой связи с тем, о чем шла речь. А в конце вечера он коротко все же сказал нам:

– Не хотели разрешать мне свидания с Сениным, но я настоял на своем, доказывая, что это один из персонажей «Тихого Дона»…²

Я привел здесь несколько хорошо запомнившихся мне высказываний Михаила Шолохова, касающихся, в сущности, одного, для всего его творчества, быть может, самого коренного вопроса…

Известно, что Михаил Александрович попадал в плен к батьке Махно. Более того, его товарищи – продармейцы были расстреляны бандитами, а Михаила Шолохова матерый атаман почему-то пощадил, – может быть, потому, что очень уж молод был продармеец, в сущности, – мальчишка! А возможно, просто нашел добрый стих на Махно. Правда, он тут же пообещал Шолохову, что, если еще раз встретит – непременно повесит.

Те трагические минуты в душе будущего писателя, несомненно, произвели величайший переворот. Бывают такие мгновения, которые определяют всю дальнейшую жизнь, вроде бы совершается скачок к новому качеству! Для Михаила Шолохова таким скачком, безусловно, были вот эти трагические минуты. Да и само пребывание в ЧОНе, повседневная смертельная борьба с белобандитами не могли не оставить неизгладимых впечатлений. Шолохов не раз видел человека на грани жизни и смерти и сам неоднократно бывал на этой точке. Вопрос о жизни и смерти, один из самых волнующих человечество, встал таким образом во всей своей остроте еще на заре юности будущего писателя.

Впоследствии именно подобным моментам в жизни своих героев Михаил Александрович посвятил самые изумительные страницы – я особенно подчеркиваю это.

Шолохову, как и Льву Толстому и Достоевскому, которые тоже сами пережили подобные трагические, решающие мгновения, это, вероятно, дало исключительное ясновидение и остроту восприятия.

У Михаила Александровича при всем величайшем оптимизме его творчества не найдешь ни одного произведения, в котором не было бы трагического. Исключение, может быть, представляет только ранний случайный для него рассказ «О Колчаке, крапиве и прочем», который, к слову сказать, он не включает в свои книги.

Да это, если вдуматься, и понятно. После такого переживания Михаил Александрович совершенно иными глазами стал смотреть на жизнь, на природу, на взаимоотношения людей. Видимо, поэтому у него очень рано наступила пора полной духовной зрелости.

Начиная с двадцать восьмого года, с начала публикации «Тихого Дона» Михаил Шолохов везде и всюду становился центром всеобщего внимания. Наверное, почти каждый, кто имел возможность повидать его, старался не упустить счастливый случай. Нельзя жить и не встречаться, если есть возможность, с этим поистине исключительным человеком. И люди идут к нему, жаждут встреч с ним, потом вспоминают об этом. Родители, которым удалось повидать Шолохова, рассказывают о нем детям, деды – внукам. Такова покоряющая сила гения.

г. Курск

Беседа Мих. Шолохова с читателями

Михаил Шолохов работает над третьим томом «Тихого Дона». Отрывки из шестой, еще неопубликованной, части романа М. Шолохов зачитал на литературном вечере, организованном СКАПП в конце мая в Рабочем Дворце им. Ленина (Ленинский район, Ростов-на-Д.).

На вечере развернулся обмен мнений о «Тихом Доне» вообще и о прочитанных отрывках в частности.

Выступивший первым тов. Апресян (мастерские комхоза) сказал:

– «Тихий Дон» нравится людям всех классовых категорий. Это вызывает целый ряд мыслей. Значит, в романе имеется некоторое стирание классовых граней: нет в нем и «мордобоя» классового врага, нет и поддержки казацкой бедноте. В «Тихом Доне» очень много ценного, но единственный недостаток, который я указывал, портит роман: нет в нем остроты классовой постановки вопроса, нет показа активной казацкой бедноты, нет показа таких большевиков, которые были бы коренными казаками.

Тов. Трушкин (экфак) не согласен с Апресяном:

– Нравится ли вам, – спрашивает он, – Пушкин, Лермонтов и другие классики? А ведь они были помещичьими и буржуазными писателями. Все же я не скажу, что Шолохов дает классовый подход ко всем описываемым случаям. Огульно говорить об отсутствии классового подхода нельзя. Разве вокруг Штокмана не группируются передовые казаки? Разве не показаны противоречия между иногородними и казаками и т. д. Основные противоречия даны, но в описании отдельных поступков героев ошибки есть.

– Нам неизвестно, – говорит тов. Соловьев. – каков будет заключительный аккорд книги. Мы можем надеяться, что Шолохов даст правильную классовую установку, избежит имевшихся раньше ошибок. Я все же хочу сказать, что жизнь сейчас диктует писателю другое, другие темы. Каждому писателю нужно равняться по сегодняшней действительности, отражать сегодняшний день.

Тов. Астахов говорит, что недаром сравнивают «Тихий Дон» с «Войной и миром». Шолохов придал роману тон исторической вещи, подобной «Войне и миру», этим, по мнению тов. Астахова, оправдываются и некоторые недостатки романа.

Выступившие затем тт. Макарьев¹ и Бусыгин² подвергли критике отрывки, зачтенные Шолоховым на вечере, отметили, кроме того, отпечаток идеализации казачьего быта, лежащий на всем романе, своеобразный пацифизм, присущий Шолохову, и, как основной недостаток романа, подчеркнули то, что в нем дается показ борьбы белых с красными, а не борьбы красных с белыми.

Интересным было выступление т. Берковской.

– Я проводила испытания рабочих, поступающих во втузы, – говорит Т. Берковская. – Спрашиваю рабочих: что вы больше всего знаете из художественной литературы? Отвечают: «Тихий Дон». Именно этот роман, а не те произведения, которые были в программе испытаний, знали рабочие. Отзыв рабочих о «Тихом Доне» был почти единодушен:

– Хорошее произведение, но беспартийное!

Эта оценка совершенно правильная. Какими чувствами заражает «Тихий Дон»? Надо сказать, что не теми, которые были бы для нас желательны. Особенно это относится к прочтенному здесь отрывку о смерти белого офицера Петра Мелехова. После этого вечера меня спросят рабочие:

– Ну, как дальше, что пишет Шолохов?

Что ж ответить? Придется сказать, что Шолохову было жаль убитого офицера…

Тов. Сирота (курсы колхозников): – Мне, как грузчику, литературу читать приходилось мало. Но Шолохова читал, потому что мне – партизану – интересно было о тех событиях, в которых участвовал, прочитать. Между грузчиками был у нас разговор о «Тихом Доне» Шолохова. Ребята говорят: «Парень не знает, откуда ветер дует».

Тов. Литинский подчеркивает, что суровым предупреждением звучат слова писателей о том, что «Тихий Дон» не вооружает их для классовой борьбы. Казаков описывать так, как описывают пейзаж, нельзя. Надо показать свое отношение к описываемым событиям. Объективизм же – путь очень опасный.

В заключительном слове тов. Шолохов признал, что часть выступавших товарищей делала верные замечания, в частности тов. Апресян. Товарищи говорили, что «Тихий Дон» нравится разнообразным социальным группам. «Я это знаю по письмам, – говорит тов. Шолохов, – задумывался над этим, стараюсь доискаться корней того, например, что за границей меня переводят всюду, и эсеры дают положительные аннотации роману».

Основное объяснение этому тов. Шолохов находит в том, что в «Тихом Доне» «не лежит четко линия отрицания». «Влияние мелкобуржуазной среды сказывается, – признается тов. Шолохов. – Я это понимаю и пытаюсь бороться со стихией пацифизма, которая у меня проскальзывает».

«Я внимательно присматриваюсь к рецензиям на роман и должен сказать, что за границей меня не приемлют безоговорочно, как, например, Пильняка. Белогвардейская печать дает преимущественно отрицательные отзывы».

«Правильно говорил тов. Макарьев, что я описываю борьбу белых с красными, а не борьбу красных с белыми. В этом большая трудность. Трудность еще в том, что в третьей книге я даю показ вешенского восстания, еще не освещенного нигде. Промахи здесь вполне возможны. С читателя будет достаточно того, – закончил тов. Шолохов, – что я своеобразно покаюсь и скажу, что сам недоволен последними частями романа и хочу основательно обработать их».

Отвечая на вопросы читателей, т. Шолохов сказал, что третью книгу романа он закончит к осени этого года.

1930 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.