Эпилог вместо пролога

Эпилог вместо пролога

23 июля 1944 года, 6 часов вечера. У начальника VI (иностранного) управления имперского ведомства безопасности Вальтера Шелленберга затрещала «лягушка» — зеленый телефон, который связывал его с высшими должностными лицами фашистской империи. В трубке раздался резкий голос Мюллера, начальника гестапо[1].

— Вам приказано немедленно отправиться на виллу Шлахтензее, арестовать адмирала Канариса и отвезти его в лагерь Фюрстенбюрг. Об исполнении доложить мне.

Шелленберг был озадачен и оскорблен. Мюллер занимал в табеле о рангах СС такое же место, как и он сам, — начальника управления. С какой же стати Мюллер отдает ему приказы? Кроме того, арест Канариса был делом деликатным и рискованным. Если хитрому адмиралу удастся вывернуться, ему, Шелленбергу, несдобровать — он наживет себе смертельного и опасного врага. После паузы Шелленберг ответил:

— Я не занимаюсь арестами. Это ваше дело, Мюллер. Приказы я получаю, так же как и вы, лично от Кальтенбруннера[2] или Гиммлера. В данном случае я могу выполнить приказ, только если буду иметь подтверждение от рейхсфюрера СС.

Шелленберг положил трубку и задумался. Мысли, которые пронеслись в этот момент в его голове, он изложил впоследствии в своих мемуарах, вышедших посмертно в Англии.

Мюллер, рассуждал Шелленберг, несомненно задумал какую-то провокацию. Он уже давно охотился за ним, Шелленбергом. В 1943 году Мюллер попытался даже состряпать дело по обвинению Шелленберга в шпионаже в пользу Англии. Тогда его спас Гиммлер. Но дело до сих пор хранится в архивах гестапо. Мюллер знал, что Шелленберг должен унаследовать ведомство Канариса — военную разведку. Такое расширение власти начальника VI управления его мало устраивало. Может быть, он рассчитывал, что Шелленберг откажется арестовать Канариса и тогда он «дополнит» дело Канариса делом Шелленберга? Или, может быть, Мюллер хочет взвалить всю ответственность за арест адмирала на Шелленберга, главного соперника Канариса, а затем объяснить Гиммлеру и Гитлеру, что Шелленберг-де действовал в интересах собственной карьеры?

Размышления Шелленберга были снова прерваны кваканьем «лягушки». Мюллер звонил вторично.

— Приказ об аресте, — угрожающе начал он, — надо выполнить немедленно. Я предупреждаю вас, Шелленберг, что действую не как начальник четвертого управления, а как руководитель Особой комиссии 20 июля 1944 года[3]. Понятно?

Угроза была недвусмысленной: лицам, проявлявшим колебания при расследовании обстоятельств покушения 20 июля, фюрер не давал пощады. Шелленбергу пришлось подчиниться. Но одновременно он решил, насколько возможно, обезопасить себя от каких-либо контрмер Канариса: иными словами, провести операцию «самым деликатным образом» и даже постараться выдать себя за друга Канариса, которому против воли приходится выполнять неприятное поручение.

После вторичного разговора с начальником гестапо Шелленберг вызвал своего адъютанта, оберштурмфюрера СС барона Фелькерзама. В свое время он переманил барона у Канариса, и с тех пор тот оказал ему немало услуг в борьбе с начальником абвера. Оба эсэсовца сели в машину Шелленберга и направились в Шлахтензее, на виллу Канариса.

Дверь им открыл сам адмирал. Он был не один — у него находились его сотрудник барон Каульбарс и родственник Эрвин Дельбрюк. Канарис сразу понял, в чем дело. Он попросил гостей пройти в другую комнату.

— Я всегда предчувствовал, что это будете именно вы, — сказал он Шелленбергу.

Эту фразу можно было истолковать по-разному — и как намек на то, что Шелленберг всегда был его соперником, и как желание продемонстрировать дружеские чувства. Канарис остался верен себе — вложил двойной смысл в свои слова. Шелленберг, что явствует из его мемуаров, истолковал фразу Канариса как желание завязать с ним контакт и решил действовать в соответствии с этим. Он сообщил, что приказ об аресте шефа абвера исходит от Мюллера и Особой комиссии 20 июля 1944 года и был отдан после обыска в здании абвера и ареста преемника Канариса на посту начальника военной разведки полковника Ганзена (Канариса в феврале 1944 года сняли с должности начальника абвера и назначили руководителем управления экономической войны).

— Они нашли какие-нибудь компрометирующие документы у этого идиота Ганзена? — спросил Канарис.

— К сожалению, нашли, — сказал Шелленберг. — Блокнот Ганзена, где перечислялись люди, которых заговорщики хотели убрать после переворота. Но о вашем участии в событиях 20 июля никаких данных нет.

— Не могут эти дураки жить без блокнотов, — проворчал Канарис. — Вы должны обещать, — сказал он Шелленбергу, — что не позже, чем через три дня, устроите мне свидание с Гиммлером. На остальных, особенно на Кальтенбруннера и Мюллера, мне рассчитывать нечего, это просто мясники, которые жаждут моей крови.

Шелленбергу ничего не стоило дать подобное обещание. Он все равно решил представить подробный отчет об обстоятельствах этого ареста рейхсфюреру СС и был уверен, что Гиммлер пожелает переговорить с Канарисом. А если при этом Канарис бросит тень на Кальтенбруннера и Мюллера, тем лучше для него, Шелленберга.

Грызня между главарями рейха в 1944 году, в канун катастрофы, достигла небывалых размеров. Один подсиживал другого. Что касается начальника абвера, то он располагал в этой сваре немалыми возможностями. У Канариса, что было отлично известно Шелленбергу, имелись досье на всех руководителей ведомства безопасности. Каким образом он использует эти досье, было отнюдь не ясно Шелленбергу.

Поэтому лучшим выходом было бы убрать Канариса без излишних проволочек, скажем «при попытке к бегству», но это слишком рискованно. При аресте присутствовало много свидетелей. Шелленберг решил испробовать другой путь.

— Господин адмирал, — обратился он к Канарису. — Если вы желаете оставить какие-либо распоряжения или написать письма, то я согласен подождать. Даю вам час времени. В этот час вам предоставляется полная свобода. Мюллеру я сообщу, что разрешил вам пойти в спальню, чтобы переодеться.

Трудно было выразиться яснее. Шелленберг дал Канарису возможность либо бежать, либо застрелиться. И Канарис хорошо понял Шелленберга. Но он, видимо, не собирался так легко уступать свои позиции. Напротив, поведение Шелленберга вдохнуло в него некоторую надежду. Ведь можно было предположить, что тот действовал не на свой собственный страх и риск. А уж если ведомство безопасности хотело избавиться от Канариса таким «легким» способом, значит, оно все еще боялось шефа абвера и во всяком случае не имело против него серьезных улик. Канарис решил, что его игра еще не проиграна и что есть какой-то шанс выпутаться из беды. Ведь Гейдрих до самой смерти так и не осмелился нанести решающий удар по шефу абвера, хотя страстно желал этого и имел в своем распоряжении более чем достаточно материалов. Не осмелился потому, что знал о досье, хранившихся в сейфе Канариса. О существовании знаменитых досье знал и Гиммлер.

— Нет, дорогой Шелленберг, — сказал Канарис, — я не намерен бежать. И не кончу жизнь самоубийством. Я еще поборюсь за себя. Главное, чтобы вы исполнили свое обещание — устроили мне встречу с Гиммлером. — И как бы невзначай адмирал добавил: — Эти дьяволы сумели-таки втянуть и вас в это дело. Но берегитесь, они хотят вас скомпрометировать. Я знаю, они уже давно охотятся за вами. Об этом я тоже поговорю с Гиммлером.

В разговоре с Шелленбергом Канарис храбрился, но тяжелые предчувствия обуревали его.

Неужели все рухнуло? Неужели он навсегда лишился власти, которая казалась незыблемой? Неужели ему больше не помогут ни хитрость, ни изворотливость, ни умение играть на противоречиях соперников? Похоже на то, что все эти качества обратились в конечном итоге против него самого.

Таков, примерно, был ход мыслей Канариса…

Канарис и Шелленберг ехали в открытой машине. За рулем сидел сам бригаденфюрер СС, рядом с ним находился адмирал, а сзади поместился барон — не то старый приятель адмирала, не то вооруженный конвоир. Дорога пролегала по живописнейшим местам, вдоль берега реки Хафель, мимо озера Бретцзее, посреди густого бора у Альт-Людерсдорфа и Дрегена. Но Канарису было не до красот природы. Всю дорогу адмирал рассуждал о кознях своих врагов — он стремился запугать Шелленберга и заручиться его поддержкой в предстоящей борьбе с Кальтенбруннером и Мюллером. Это была, по сути дела, последняя отчаянная попытка шефа абвера сыграть на противоречиях в правящей верхушке фашистской Германии, на разладе в стане разбойников, на их примитивных представлениях о политике, последняя попытка использовать свои связи, знание обстановки — словом, все то, что много лет удерживало адмирала у власти и давало ему призрачное чувство автономности в централизованном государстве нацистов.

— Шелленберг, — говорил Канарис, — если вы меня послушаете, то будете вознаграждены. Я сумею обеспечить ваше будущее.

Так в поздний июльский вечер Канарис боролся за свою жизнь, стремясь пережить крушение фашистского режима, с которым он связал свою судьбу, но участь которого он ни в коем случае не хотел разделить.

В Фюрстенбюрге адмирала поместили в здании школы пограничной полиции и отдали на попечение генерала Трюмлера. Это походило скорее на домашний арест. Шелленберг попросил бутылку красного вина и остался наедине с адмиралом. Их беседа продолжалась до 11 часов вечера. Прощальные слова, которые произнес Канарис, были:

— Вы моя последняя надежда, до свидания, мой молодой друг.

Но для Канариса уже не было никаких надежд. Его карьера кончилась. В своей долгой жизни он многих перехитрил, особенно за те десять лет, когда возглавлял разведку рейха. Теперь оказалось, что он перехитрил самого себя.

За некогда могущественным начальником абвера захлопнулась гестаповская ловушка.

*

Исчезновение Канариса в казематах гестапо, казнь по приказу Гитлера и Гиммлера дали основание его апологетам создать легенду о борьбе фашистского адмирала с гитлеровским режимом, о его непричастности к преступлениям нацистов в Германии и в оккупированной Европе.

В действительности жизнь Канариса — это цепь бесчисленных провокаций, убийств и грязных политических интриг. Это подготовка фашистской агрессии, диверсии и саботаж, подкуп, массовый террор в оккупированных странах.

Фигура Канариса — сложна, путь его извилист, ходы иногда загадочны и не всегда однозначны. Авторы стремились к тому, чтобы, не упрощая действительности, выделить главное в его тайной и темной деятельности, нарисовать правдивую картину его жизни, зловещих методов, преступной политической игры.