«Кочевской парень»…
«Кочевской парень»…
Тридцатый год принес в Зырянку большие изменения. Коммуна «Красный пахарь» была расформирована. На ее базе создаются два колхоза: имени Энгельса и «Большевик». Но семья Кузнецовых не захотела оставаться в деревне. Еще будучи в Свердловске, Ника написал брату: «Посоветуйся с мамой, не захочет ли она поехать с тобою на какую-нибудь большую стройку. На Урале вовсю гремит Магнитка. Рядом со Свердловском закладывается огромный завод тяжелого машиностроения. Я бы на твоем месте двинулся на стройку. Посмотришь мир, испробуешь свои силы…»
После расформирования коммуны Виктор некоторое время работал на лесопильном заводе станции Поклевская. Но вскоре семья Кузнецовых переезжает в Свердловск. Виктор поступает на строительство Уралмашзавода трактористом, а Лидия работает в управлении Свердловского мебельного комбината. Николай по-прежнему был в Кудымкаре.
За четыре года работы в этом крае Кузнецова неоднократно перебрасывали туда, где обстановка требовала трудолюбивого, напористого работника. И Ника не отказывался. То он временно исполняет обязанности окружного лесовода, то работает секретарем бюро Коми-Пермяцкого многопромсоюза. На каком бы участке работы ни находился, он неизменно проявлял исключительное трудолюбие, честно относился к порученному делу. Кузнецов по-прежнему активно участвует в общественной жизни. В его трудовом списке можно прочесть: «С 25 марта 1932 года находился в командировке по общественной работе, 14 дней – в Деминском сельсовете Кудымкарского района»… «Находился в командировке по общественной работе в Юрлинском районе с 20 апреля 1932 года» и т. д.
В музее Кудымкара среди документов, рассказывающих о деятельности комсомольского активиста, экспонируется такое удостоверение: «Дано настоящее Коми-Пермяцким окрпрофсоветом т. Кузнецову Н. И. в том, что он командируется в Деминский сельсовет в помощь уполномоченным РИК для практической работы в проведении подготовки посевной кампании и коллективизации, что и удостоверяется. 10 марта 1931 года».
В. И. Сысолятин в своих воспоминаниях пишет:
«Мы с Николаем Ивановичем были близко знакомы, так как я был секретарем комсомольской организации, в которой он состоял на учете.[3] Он быстро изучил разговорный язык коми-пермяков и свободно изъяснялся с нами. Высокий, сухощавый, одетый в неизменную комсомольскую форму (юнгштурмовку), Кузнецов выглядел всегда молодцевато подтянутым, жизнерадостным. Зимой, когда лесоустроители обрабатывали собранные за лето материалы, Николай Иванович часто и с большой охотой выполнял поручения. Он выезжал с бригадами активистов, помогавших крестьянам создавать колхозы, участвовал в раскулачивании деревенских мироедов. Наблюдательный, он по каким-то одному ему понятным приметам находил запрятанный кулаками хлеб.
Комсомольца Кузнецова можно было встретить в командировке по сбору денежных налогов, на субботниках по благоустройству города. Он был уполномоченным Кудымкарского райкома и окружкома ВЛКСМ по обмену комсомольских билетов, руководил кружком политграмоты. Старые комсомольцы помнят яркие выступления Николая Кузнецова на комсомольских судах чести – в роли защитника или обвинителя.
Несмотря на большую производственную и общественную работу, Николай умело организует свой досуг, много читает, готовится к поступлению в институт иностранных языков. Настойчиво занимается немецким языком. Он знакомится с одним из преподавателей педучилища и, разговаривая с ним только на немецком, шлифует произношение.
В Кудымкаре Ника встретил красивую, черноглазую, веселую девушку (она работала в конторе многопромсоюза) и подружился с ней. Это была Тася Мартина.
«Мы были молоды, жизнерадостны, – вспоминает Т. К. Мартина, – много работали. Свой досуг проводили весело, интересно. Бывало, приедет Николай Иванович из командировки и говорит: «Тася, я так соскучился по конькам и лыжам! Может, прогуляемся, свежим воздухом подышим? А то засиделись…»
С катка возвращались оживленные, разрумянившиеся… «Вот, – говорил он, – и мышцы немного укрепили, и настроение поднялось!» Или поедем на лыках кататься. Я только быстро уставала, он ходил размашисто, споро. «За тобой не угонишься, – кричу ему. – Ты такой скороход!» Коля улыбнется в ответ: «Не волнуйся, сильно устанешь – на руках унесу до дому».
Николай очень любил театр и по возможности не пропускал ни одной постановки. Находили мы время и в кино побывать и на танцах.
Он часто ходил с книжками. Я спросила как-то его:
– Когда только ты успеваешь так много читать?
– В Кудымкаре, как за Полярным кругом, такие длинные ночи, – смеясь, ответил он мне, – что многое можно перечитать!..»
В летнее время молодежь города собиралась под Красной Горкой выше города. Среди играющих в волейбол на площадке педагогического техникума можно было видеть и Николая Кузнецова.
Любимым местом отдыха была и небольшая возвышенность, покрытая лесом, недалеко от города, по названию Сылпан. Этот живописный уголок всегда привлекал к себе молодежь. Здесь по воскресным дням отдыхающие играли, танцевали, пели песни, загорали и купались в светлой Иньве.
О поразительной способности Николая быстро знакомиться с людьми тепло вспоминает А. С. Кылосов, ныне известный в Свердловске скрипичный мастер.
– Городок наш был небольшой, – рассказывает Андрей Семенович, – поэтому, когда Николай Кузнецов появился в Кудымкаре, его сразу заметили многие.
Встретившись с ним однажды на улице, я внимательно посмотрел на него. А Николай Иванович ко мне с шуткой:
– Папаху мою хотите купить? Понравилась?
– Папаха хорошая, – отвечаю, – единственная в городе, приметна белизной и курчавостью.
– Где работаете, – спрашивает Кузнецов, – встречаемся часто, а не знаем друг друга?
– Я из театра, скрипач Андрей Кылосов.
– О, Андрико![4] Будем друзьями. А я из Кочевского района, кочевской парень – коми-морт Микоу…[5]
Позже мы часто встречались с Кузнецовым в кино, в театре, летом в парке. Завидев меня, он обычно издали приветствовал: «О! Андриас, Андрико!»… И сразу же начинал разговор на коми-пермяцком языке – о молодой жизни, о знакомых парнях и девчатах, о новых кинокартинах. Николай Иванович хорошо владел нашим языком. Бывало, он меня спросит: – Андрико, скажи, как правильно называется по-нашему (по-коми, значит!) – черемуха?
Пока я раздумываю, а он уже называет.
Наш язык довольно трудный, «ломаный», и некоторые слова часто произносятся неправильно, даже самими пермяками. А Николай Иванович всегда старался меня поправить в этом. Я до встречи с ним в Свердловске был уверен, что Николай Иванович действительно «кочевской парень» и довольно грамотный по тому времени (хотя село Кочево было самым глухим районом нашего национального округа).
Мы как-то незаметно близко подружились и часто встречались с «Микоу». Он даже говорил мне не то в шутку, не то всерьез, что пишет стихи на коми языке.
Николай Иванович был хороший рассказчик, шутник, умел посмешить собеседника. Не раз Кузнецов говорил мне: «Ничего, Андрико, не смотри, что мы в лаптях ходим, но мы не лыком шиты. О нас еще заговорят!» Тогда я принимал эти слова за шутку…
Много доброго о себе оставил он в моей памяти…»
Летом 1930 года Виктор приехал в гости к брату в Кудымкар, посмотреть, как он живет и работает. Не успели обменяться первыми впечатлениями, как Николай потащил брата на лесосеку. Виктор очень поразился, услышав, что Николай мимоходом бойко заговорил со встречным рабочим на коми-пермяцком языке.
По дороге, когда они уже шли в густом темно-зеленом бору, Николай остановился. Посмотрел на свинцово-дымчатые тучи, которыми был затянут небосвод, и начал декламировать торжественно, с большим душевным накалом:
– «Лес был старый, и так густо переплелись его ветви, что сквозь них не видно было неба, и лучи солнца едва могли пробить себе дорогу до болот сквозь густую листву…»
Голос Николая то понижался (тогда было слышно, как неумолчно шумит бор), то звенел от волнения. Тронув брата за плечо, Николай пошел, на ходу рассказывая о гордом и смелом Данко. Братья обогнули небольшую, поросшую мхом и кочками болотину, пробрались сквозь чащобу…
Через некоторое время Николай остановился и, вскинув голову к небу, потрясая поднятыми вверх руками, горячо продолжал рассказ:
– «Что сделаю я для людей?! – сильнее грома крикнул Данко… – Голос Ники звонким эхом плеснулся по лесу…»
Вечером братья побывали в кинотеатре.
– Ты послушай, – сказал дома Николай, – я буду читать стихи. Наша ячейка готовит концерт самодеятельности, и я хотел бы лишний раз прорепетировать.
Он вышел на середину комнаты и начал декламировать стихи Маяковского «О советском паспорте», которые тогда пользовались большой популярностью. Получалось это у него очень выразительно.
– Ты столько знаешь наизусть стихов, будто готовишься стать артистом? – недоуменно заметил Виктор.
Николай поправил на этажерке книги, подравнял корешки. Виктор бегло прочел их названия: Лермонтов и Пушкин, Горький, Некрасов и Маяковский…
– Надо понять простую истину, браток, – заметил Николай, – что хорошие стихи, хорошая проза так же воздействуют на человека, облагораживают его, как и добрая музыка. Я, например, сказал бы всем агитаторам: если не знаешь стихов, классической прозы, то не ходи к людям. Теперь грамотных у нас много, газету прочитать и без тебя сумеют… Важно проникновенное слово. У него короткий путь к сердцу человека.
Николай в Кудымкаре увлекся охотой, стрелковым спортом. Его часто видят в местном тире, в компании друзей, состязающихся в стрельбе на меткость. И он так натренировался, что поражал без промаха неподвижные и движущиеся мишени.
Но иногда дело доходило до баловства, до безрассудного риска. Однажды во время тренировочной стрельбы из малокалиберной винтовки решили посостязаться – кто попадет с расстояния в пятьдесят шагов в эмблему «лесников» – скрещенные дубовые веточки. Фуражку со значком повесили на кол изгороди.
– Кто у нас кудымкарский Вильгельм Телль? – шутили болельщики.
Попытал свои силы один, другой, третий… Безрезультатно! Кузнецов с первого выстрела поразил цель. Ребята окружили его, поздравляя с удачной стрельбой.
Неуемная похвала всегда щекочет нервы. Раз «Вильгельм Телль», значит, он должен выстрелом сбить яблоко с головы сына! Нашелся смельчак, решивший выступить в роли сына Телля. Вместо яблока он положил на голову брусочек дерева в форме кубика. И на эту подставку надел фуражку. Все теперь зависело от стрелка. Кузнецов стоя поднял винтовку, взял цель на мушку, и лицо его окаменело. «Сын» же (он сидел на изгороди) побелел как полотно… Раздался выстрел. «Сын Телля» камнем свалился на землю.
Как оказалось, пуля ударилась в сучок кубика и рикошетом вскользь царапнула кожу на затылке «сына». Но ранка была пустяковой. Когда прошло оцепенение, добыли йода, ватку, выстригли волосы вокруг ранки, и профилактика была закончена. Потом Кузнецов долго не мог простить себе этой бесшабашной выходки. Шутка могла кончиться печально.
Но в жизни Николая был случай, который действительно едва не кончился трагически.
Активная деятельность комсомольца-агитатора во время коллективизации Коми-Пермяцкого округа вызывала глухую ярость со стороны врагов. Как-то в хорошо разыгранном «споре» один из парней начал утверждать: «Все мы антирелигиозники, безбожники при свете дня. А как только стемнеет – выйти на улицу боимся». Николай горячо возражал ему. Видя, что доводы не действуют, Кузнецов вспылил:
– Боятся одни трусы. А я ненавижу их.
– Если ты смелый – сходи глубокой ночью в старую баню, что на окраине города, недалеко от кладбища, – предложил ему спорщик.
Николай согласился. В час ночи он появился у бани. Заходя в предбанник, уловил за спиной подозрительный шорох.
«Кто-то на часах стоит?» – подумал Ника и, не оглядываясь, рванул на себя скобу двери и карманным фонариком осветил внутренность бани. В углу, жмурясь от яркого света, стояли трое незнакомых парней с дубинками. Кузнецов выхватил наган и скомандовал: «Руки вверх! Выходить по одному».
Парни взмолились: «Мы хотели пошутить…» Николай отпустил их. Вернувшись домой, подробно вспоминая детали происшествия, он понял, что «шутка» могла ему стоить жизни. Именно в это время страну облетела весть о трагической смерти Павлика Морозова, погибшего под ножами кулаков.
«Спорщик» больше не показывался на глаза Кузнецову. Те, кто хотел ночью посчитаться с комсомольским агитатором, были ошеломлены, увидев Николая вооруженным. А получилось так. Кузнецов должен был поехать с налоговым агентом в район по сбору налогов. В райисполком уполномоченные возвращались с большими денежными суммами, им выдавали оружие… Конечно, кулацкие сынки не ожидали встретить комсомольца с наганом.
В 1932 году, будучи в отпуске в Свердловске, Николай сдает экзамены за первый курс заочного отделения индустриального института. В стены института его привело горячее желание стать инженером-конструктором. Тогда же он познакомился с условиями учебы на курсах немецкого языка…В начале 1933 года тяжело заболела наша мать. Но повидаться с нею в последние дни ее жизни и присутствовать на похоронах Николай не смог. Для поездки из Кудымкара в Свердловск тогда требовалось много времени. Ехать приходилось на лошадях, пароходом, поездом. А ранней весной пароходы еще не ходили.
Виктора в то время в Свердловске тоже не было. Он работал трактористом на лесозаготовках, и если бы случайно не приехал в Свердловск, то тоже не простился бы с матерью. Младший сын застал мать уже при смерти. В бреду она до последней минуты разговаривала с Никой и Витей… Умерла Анна Петровна 55 лет, в марте 1933 года, и семья осиротела.
Николай очень любил и жалел труженицу-мать. Он с горечью вспоминал о ее нелегкой доле, говорил сестре и брату, что она сгорела на работе, в бесконечных заботах о детях.
Стремясь быть ближе к родным, Николай летом тридцать четвертого года переезжает в Свердловск и поступает работать в трест «Свердлес» статистиком.
Прощай, Кудымкар!.. Здесь комсомолец Кузнецов начал свой трудовой путь по земле, здесь он познал лишения, походной жизни, научился беречь огонь коллективного костра, тепло человеческой дружбы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.