Создание СУ 15А14 и 15А30
Создание СУ 15А14 и 15А30
Но прежде обиделся Янгель, причем обиделся на меня. Он решил, что работа нашего ОКБ с ОКБ-52 чуть ли не моя инициатива, направленная на помощь Челомею, и в ущерб ОКБ-586. Это, конечно, явное недоразумение, кто я был такой, чтобы принимать столь важные решения. На самом деле, несмотря на формальное окончание «гражданской» войны, амбиции и позиции самых больших советских начальников не изменились. Устинов, а значит, аппарат ЦК КПСС и Совмина СССР, как и раньше, поддерживали Пилюгина и Янгеля (здесь оправдана именно такая очередность называемых руководителей, хоть ракету делал Днепропетровск, а НИИ-885 — для нее СУ), а Гречко — Челомея с ракетой, получившей несекретное название 15А30. Его поддержал наш министр (человек, сыгравший важнейшую роль в создании советской РКТ), т.е. он открыто выступил против Устинова, чего раньше и представить себе нельзя было, так как в оборонной промышленности СССР Дмитрий Федорович вполне заслуженно был человеком №1. Министр С. А. Афанасьев вызвал к себе Сергеева и сказал, что поручает нашей фирме СУ 15А30. С точки зрения Минобороны их позиция была совершенно правильной, так как 15А30 во всех отношениях была мощнее и лучше, чем янгелевская, которой дали название 15А15 (так сказать, продолжая линию 15А14). Это легко объяснить, так как для Днепропетровска это была первая ракета такого класса, а у ОКБ-52 был большой и хороший опыт.
Причины подобной смелости Афанасьева мне непонятны до сих пор, но партийное начальство ничего не забыло и ничего не простило, и спустя несколько лет после этих событий нашего министра перевели на должность министра одного из открытых машиностроительных министерств, что было существенным понижением.
Но это спустя много лет, а пока для нас это означало, что, не считая двух разных по программному обеспечению ракет, мы получили и две вполне независимые надзорно-подгоняющие инстанции: аппарат ЦК КПСС вместе с аппаратом пребывающей в Кремле военно-промышленной комиссии (общеупотребительное выражение — ВПК) с одной стороны (по 15А14), и аппарат нашего министерства (по 15А30) с другой.
Приоритет сверхтяжелой ракеты был неоспорим и в глазах Минобороны, мы начали с СУ 15А14. Только ею интересовались, приезжая из Кремля и со Старой площади и, главное, что их беспокоило, чтобы даже малейшая характеристика 15А14 была не хуже, чем у 15А30. На эту тему я писал огромное количество справок и многократно вызывался для личных докладов в отдел оборонной промышленности ЦК и в ВПК.
Так как первостепенная важность 15А14 никем не оспаривалась (включая и Минобороны и наше министерство), все согласились, что сначала мы будем делать ее СУ, а потом уже — СУ 15А30.
Мы оказались разработчиками сразу двух СУ двух важнейших советских МБР и постарались максимально унифицировать эту работу, просто как способ собственного выживания, но все же по математическому обеспечению пришлось делать две разных системы, так как ракеты-то были разные.
Работы по созданию СУ 15А14 оказались очень сложными. Это была первая наша СУ такого типа, так что методика разработки делалась вместе с самой разработкой. Это была первая для нас МБР с РГЧ, так что и здесь все вопросы были новыми. Конструкция самой головной части оказалась весьма сложной и плохо учитывающей возможности СУ, боевые блоки (их ведь было 10), размещались в два яруса на так называемых «пантографах» и «перевертышах», их нужно было отвести за поле конструкции платформы и очень аккуратно отделить от ракеты, чтобы не ухудшить точность стрельбы. Алгоритмы такого разведения делала, конечно, лаборатория Батаева. Аппаратуру, необходимую для отработки программ БЦВМ (это ведь не наземная универсальная машина), тоже пришлось изобретать и у нас на заводе изготавливать.
Работы по бортовому программированию и определили сроки создания СУ. Остальные разработчики ракетного комплекса докладывали, что у них все в порядке, и они нас ждут, так как все знали, что бортовой программы еще нет. Потом выяснилось, что это не так, и что у всех достаточно еще и своих дел, но это все потом.
Для создания бортовой программы 15А14 мы потратили невероятно много сил и нервов, причем все это сопровождалось постоянными комиссиями на самом высоком уровне, задававшими один и тот же вопрос: когда будет и почему до сих пор нет, хотя сроки, заданные постановлением ЦК КПСС, уже истекли. В ответ на робкие попытки сказать, что мы делаем эту работу впервые и еще плохо ощущаем необходимые сроки, мы слышали в ответ поучения: «руководить — значит предвидеть» и т.п.
Но все же мы сделали эту программу и провели первый пуск ракеты, кстати, неудачный из-за плохой работы завода №586, который долгое время не переставал нас торопить, утверждая, что ракета стоит готовая и ждет только СУ.
Пока разворачивались пуски 15А14, мы, не переводя дыхание, переключили все наше оборудование на разработку СУ ракеты 15А30, где нас подгонял уже не ЦК, а собственное министерство, чем особенно увлекался заместитель Министра, которому мы были непосредственно подчинены. Человек он был абсолютно невежественный в вопросах БЦВМ и их программирования, но руководил, причем дело доходило до анекдотов. Однажды по поручению Министра он выехал в Свердловск, где разрабатывалась тоже цифровая СУ для МБР на подводной лодке. Свердловские коллеги не успевали (проблема создания математического обеспечения остро стояла и у них), зам. Министра приехал их ускорять. На его стандартный вопрос, когда будут готовы приборы, последовал ответ, что приборы готовы, но нет программ. Он немедленно заявил, так в чем дело, сядьте и за ночь напишите, и чтобы утром машина с приборами уехала в Миас к разработчикам ракеты. До готовности летной программы свердловчанам оставалось не менее года напряженной работы, но зам. министра разницы между словами «программа БЦВМ» и, например, «программа КПСС» не понимал. Вот на таком уровне нами руководили. Единственное, что регулярно делал этот чиновник, он каждое утро звонил мне и спрашивал, где же летная программа 15А30, так как ему нужно докладывать министру. Мои попытки объяснить, что дело не в одном дне и даже не в одной неделе, вызывали руководящее раздражение и каждодневную угрозу, что вот сейчас он пойдет к министру по поводу моего снятия с работы за срыв сроков. Он пошел и был неприятно поражен (мне рассказал об этом случайно присутствовавший при разговоре начальник другого Главка), когда министр задал вопрос, «а кто сделает вместо Айзенберга бортовую программу, ты что ли?».
Помог мне избежать его постоянных истерик по аппарату ВЧ-связи сам Челомей, дав согласие, причем лично мне, провести первый пуск с разведением всех боеголовок в одну цель, что сократило объем программы, и пару месяцев мы на этом выгадали. За это время мы успели полностью закончить полную программу БЦВМ, и испытания 15А30, как и 15А14, пошли без задержек с нашей стороны. Обе ракеты были сданы на вооружение армии, причем в ходе ЛКИ к программному обеспечению не было ни одной претензии.
На этот раз ни у кого не было сомнений, что именно теоротделение определило такой полный успех дела. Снова начались награждения, и Сергеев получил (и стал единственным в Харьковской области обладателем) вторую золотую медаль Героя соцтруда. Ни о ком другом он даже не вспомнил, не только я, но никто из сотрудников теоротделения (да и других) никаких высоких наград не получили. Даже странно, ведь абсолютно все понимали, что основной вклад в создание СУ с БЦВМ внесло третье отделение, так что можно только удивляться поведению начальника, твердо уверенного, что награждать всегда нужно только его. Ничего не получил его первый зам. — директор опытного завода Борзенко, а также Кривоносов, чье отделение разработало саму БЦВМ по техническому заданию отдела 35, и все прочие. С созданием 15А14 и 15А30 разработка новых СУ для них не прекратилась ни на один день. Немедленно была начата модернизация с целью повышения точности, улучшения эксплуатации и пр.
МБР была в СССР единственным видом оружия, где всегда хотели не отстать от США. С отставанием в самолетах, военно-морском флоте (включая атомные подводные лодки) смирились, а об МБР нас постоянно спрашивали, не получилась ли у нас точность стрельбы хуже американской и подобную ерунду, так как при термоядерных бомбах это уже не столь принципиально, если, конечно, речь идет о сравнительно небольшой разнице.
В результате, на место только ставших на вооружение 15А14, 15А15 и 15А30 в армию стали поступать 15А18, 15А16 и 15А35. Хотя отличия их от предыдущих были не так велики, как при переходе от 8К67, и большинство бортовой и наземной аппаратуры было сохранено, все же НИИ-944 заменило гироплатформы на более точные, а мы, как и положено, сделали новое программное обеспечение, так что нам-то работы хватило.
Обе ракеты (15А18 и 15А35) были сданы на вооружение в 1975 г., через два года после 15А14 и 15А30. На этом с разработкой малых (как считало Минобороны) МБР было закончено (по крайней мере, до конца 80-х годов), а с еще одной фундаментальной модернизацией тяжелой ракеты предстоял огромный объем работ. Нужно было сделать совершенно новую систему управления. Эта ракета (15А18М) и была названа американцами «SATANA» и продолжает являться самым страшным оружием, созданным человеком.
Система управления 15А18М:
1. Обеспечивает разведение в отдельные цели с чрезвычайно высокой точностью (речь идет о сотнях метров на дистанции 10000 км и более) 10 боеголовок с водородными бомбами, тротиловый эквивалент каждой из которых более чем в 10 раз превышает бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки. При этом расстояние между целями измеряется десятками и сотнями километров и определяется только запасом топлива у двигателя разведения.
2. Работает непрерывно в шахте в течение многих лет, благодаря чему готовность к пуску ракеты составляет не более 30 сек с момента поступления приказа из Москвы от Верховного Главнокомандующего.
3. Обеспечивает управление многочисленными средствами противорадиолокационного обнаружения (легкие и тяжелые «ложные» цели и станции активных помех), установленными на платформе с боеголовками.
4. Снабжена специальной аппаратурой и соответствующим программным обеспечением, защищающим от сбоев основную аппаратуру при взрыве на небольшом расстоянии от ракеты термоядерного оружия противника. Есть и много другого, о чем я уже не пишу из-за получающегося объема текста.
Подвигли нас на создание SS-18 сами США, начав разработку противоракетной обороны (ПРО). Конечно, СССР немедленно начал делать МБР, которая бы могла эту ПРО преодолеть. Из задуманной и широко разрекламированной США системы ПРО, которая должна была бы полностью защитить США от удара МБР СССР, ничего не вышло (как они сами говорят, чересчур честолюбивые проекты не сбываются), я еще буду говорить о своих беседах с Теллером на эту тему, но ракету 15А18М (буква «М» в названии и означает новую СУ, а не то, что обычно называют словом «модернизация»), мы сделали, и американцы занялись длинными и, к счастью, успешными, переговорами с СССР, а потом с Россией об их снятии с вооружения и последующей ликвидации. Первый раз я услышал эту идею от самого Теллера в 1992 г., и это при условии, что только в 1988–1990 гг. эти ракеты начали поступать на вооружение, но об этом потом.
Практически на 15А18М разработки и модернизации шахтных МБР в СССР закончились. В конце концов, после многолетних переговоров США убедили СССР (а потом и Россию), что путь создания сверхтяжелых МБР с разделяющимися головными неэффективен, и было принято совместное решение двух стран, состоящее в следующих мероприятиях.
1. Новых шахт не строить, а по мере истечения сроков службы уже сделанных выводить их из эксплуатации.
2. МБР с РГЧ не создавать и также по истечении возможных сроков стояния на боевом дежурстве ликвидировать, используя, в том числе, их для запусков небольших космических аппаратов.
Считаю, что эти правильные решения, сэкономив России много денег, не снизили ее безопасности.
МБР 15А18М продолжают стоять в шахтах на территории России (в Казахстане их демонтировали за деньги США) до 2008 года, когда истекут все мыслимые сроки их дежурства, и их демонтируют, а сами шахты под контролем находящихся на орбите КА США ликвидируют. Челомеевские ракеты 15А35 (SS-19) с 6 боеголовками, стоявшие на территории Украины, также демонтированы (вместе с шахтами) и тоже за счет финансовой помощи и оборудования США. Человечество немного отступило от границы самоуничтожения, пусть и непреднамеренного. Создаваемая (а может, уже и созданная) новая чисто российская МБР с моноблочным зарядом ни в какое сравнение не только с 15А18М, но и с 15А30 по мощности идти не может, но русских убедили, что это и не нужно.
Так что работа, которой я занимался всю жизнь — системы управления межконтинентальных баллистических ракет, по крайней мере, на Украине, навсегда закончена.
И завершая свои воспоминания о МБР, не могу не вернуться к вопросу о суевериях, которыми была полна ракетная техника и приведу для оживления примеры.
Ну, о том, что в «черный» день катастрофы на Байконуре (24 октября) пуски МБР никогда проводится не будут, не стоит и говорить. Но есть и более жизнерадостные примеры. Так, при летно-конструкторских испытаниях одной из ракет кто-то отметил, что, если на последнем заседании Государственной комиссии в МИКе, перед вывозом ракеты на старт, ее председатель поругает за что-нибудь разработчика бортового источника тока (им был И. И. Сычев), пуск проходит нормально, если нет, то — нет. Бдительный товарищ довел это, естественно, до сведения председателя Госкомиссии, после чего мы могли быть уверены, что Ваня Сычев свою порцию «втыка» получит (даже, если абсолютно не было никаких причин). После этого все с чувством выполненного долга (ведь сделали все, что должны были) принимали решение о вывозе ракеты на старт.
Другой пример. После неудачного пуска, причину которого еще предстояло выяснять, председатель Госкомиссии, вернувшись со старта в МИК, задал только один вопрос: «кто допустил женщину на старт?». Как выяснилось, на пуск совершенно случайно приехали представители Арзамаса-16 (где для этой ракеты разрабатывали водородную бомбу). Делать им было абсолютно нечего, ЛКИ только начинались, и до проверки их систем (конечно, без всяких взрывов) оставалось еще много времени и пусков, так что они просто проявили любопытство, тем более, что как разработчики бомбы имели право быть на полигоне. Среди них оказалась одна женщина (наверное, в Минсредмаше не знали, что женщина на старте ракеты сродни женщине на корабле). После этого все уже без анализа материалов СТК «точно» знали причину аварии, а женщин Арзамас-16 на старт больше не присылал.