ПЕРЕД ДАЛЬНЕЙ ДОРОГОЙ

ПЕРЕД ДАЛЬНЕЙ ДОРОГОЙ

Караджале хорошо знает свою новую цель: найти город, страну, где он снова сможет обрести душевный покой и заняться литературой. Проект поселиться в Клуже потерпел крушение. Следовательно, надо придумать что-нибудь другое.

Сегодня нам кажется странным, что это стремлений Караджале, закончившееся его переездом в Берлин, вызвало споры среди историков румынской литературы. Даже самые серьезные биографы Караджале называли это решение «неясным». Вот что писал Шербан Чиокулеску:

«Объяснение его добровольного изгнания — неполное. Сам изгнанник хранил молчание и не придавал этому факту демонстративного характера. Он уехал без шума, но с решимостью никогда больше не возвращаться на родину. Из истории других литератур известны аналогичные случаи конфликтов между некоторыми великими писателями и их родным городом или родной нацией. Чаще всего такие споры характерны страстными публичными обвинениями и упреками с обеих сторон. Когда разбирательство дела носит публичный характер, можно путем объективного анализа документов, имеющихся в досье, прийти к правильному выводу. Но в досье дела, которое нас интересует, совершенно отсутствуют документы, их надо заменить гипотезами, основанными на склонностях и антипатиях писателя».

Поразительно, что Чиокулеску все же знает, чем руководствовался Караджале. Знает с самого начала: писателя изгнали из Румынии. Вот мысли самого Чиокулеску, высказанные им в 1938 году:

«Писательство не было у нас, да и не является сегодня одной из тех профессий, которые могут обеспечить существование…Наше общество, рассматриваемое в его бюрократической и политической иерархии, отводило художнику незначительное место где-то на задворках. Писатель должен был предоставить свое перо на службу политическим партиям, получая взамен жалкое вознаграждение в виде назначения на мелкие государственные должности. А Караджале познал еще и политическое преследование из-за политической направленности его сатиры. Повторный отказ академии наградить его премией носил явный характер политических репрессий. Для таких, как Димитрие Стурза, чье мнение было решающим в академии, Все творчество Караджале было не чем иным, как постоянным очернением государственных учреждений и национальных достоинств. Его комедии, вошедшие сегодня постоянный репертуар нашего театра, часто отвергались…Короче говоря, его опыт автора, лишенного публики (ни одна из его книг, за исключением «Театра», не была переиздана), безнаказанно оклеветанного и наказанного академией, так же как и опыт мелкого чиновника, которого держали из милости и не подпускали к общественным делам, — все это способствовало выведению пассивного жизненного баланса… Караджале не мог считать безнадежной глупость нашего общества; это относилось лишь к наглому и пошлому руководящему слою. Это он изгнал писателя из его родины, не признавая его заслуг, унижая его независимый и гордый характер, считая лишним и никчемным искусство и художника».

Но если все это верно, так в чем же дело? Почему переезд за границу «один из самых невыясненных эпизодов» из жизни Караджале? Не является ли туманное толкование этого поворота лишь одним из аспектов легенды о Караджале, которая творилась и при жизни и после его смерти? Тут возникает, конечно, и другой вопрос: как удалось Караджале осуществить свой план? Ведь, кроме решимости, нужны были и деньги. На что мог надеяться человек, который долгие годы еле сводил концы с концами?

Но тут настала пора вспомнить богатую старуху Екатерину Момуло, Момулои, как ласково называл ее Караджале, умершую еще в 1885 году. Чем же кончились бесконечные тяжбы между ее наследниками? Это ведь была целая цепь процессов, исхода и конца которых никто не мог предвидеть.

В 1903 году, о котором мы теперь ведем рассказ, имущество Момулои все еще не было поделено окончательно. Но пока шли споры между наследниками, ценность недвижимости и именья, оставшегося от Екатерины Момуло, удвоилась. И на долю Караджале приходилась уже ежемесячная рента примерно в 500 — 1000 лей. Сумма значительная, но так как выдавалась она лишь два раза в году и Караджале вечно бывал в долгах, эти деньги не смогли обеспечить ему равномерный доход. Только веселые обеды — «праздники Момулои» — регулярно отмечали поступления из фонда богатого наследства.

Тут, между прочим, следует обратить внимание на один поразительный факт: легкомысленный расточитель, каким считали Караджале, торопясь получить деньги, закладывал иногда свою долю наследства, чтобы покрыть свои срочные нужды. Но в течение пятнадцати лет он ни разу не притронулся к основному капиталу. И только в 1903 году он на это решился после того, как убедился, что другой возможности реализовать свой план покинуть Румынию не существует.

Итак, наследство Момулои оказалось все же тем счастливым выигрышным билетом, который изменил судьбу Караджале. Взвесив все обстоятельства и воспользовавшись счастливым завершением очередного процесса между наследниками, Караджале приступил к продаже своей основной доли. Он решил, что отныне не будет ждать помощи ни от кого — денег Момулои, вероятно, хватит на несколько лет спокойной жизни. О более далеком будущем Караджале не задумывался. И решительно вступил на стезю своей новой судьбы.