НИКТО НЕ ВЕРИЛ ТИШИНЕ

НИКТО НЕ ВЕРИЛ ТИШИНЕ

Третий день над главной базой Балтийского флота стоит тишина. Погода хорошая, а в воздухе ни одного вражеского самолета. Будто и войны нет.

Ефимову, Сухову и мне выпало с утра дежурить. Сначала мы сидели в кабинах, потом командир разрешил нам покинуть их, но приказал никуда не уходить от истребителей. Мы втроем собрались возле моей машины. Холодновато. Попрыгиваем, разминаемся.

— Что, озябли? — говорит, подходя к нам, инженер Сергеев. — Ну, погрейтесь, погрейтесь.

— Кабы подраться сейчас, враз бы согрелись! — отзывается Сухов. — А так что?

— А правда, товарищ командир… Что это мы все дежурим? Почему не летаем? — спрашивает у меня моторист Алферов.

— Не летаем потому, что фашисты не летают.

— А почему они не летают?..

Инженер кладет руку на плечо моториста:

— Ох и дотошный же ты, Алферов! А я вот что тебе скажу. Фашисты в эти дни сбитых нами стервятников хоронят — это раз. Поминки справляют — это два. Починяются — это три!..

Все мы улыбаемся. Нам по душе оптимистическое настроение Сергеева.

— Знаешь, сколько их после боев не вернулось на базы? Ого! — продолжает он между тем. — Зенитный огонь Кронштадта, — инженер многозначительно поднимает палец, — над Берлином такого нет! Да еще наши истребители фашистов потрепали. Ну, а бомбардировщик починить, сам понимаешь, — это не нашу пичугу. Вот и не летают…

Алферов слушает инженера, приняв положение «смирно». Потом он благодарит его и уходит в капонир, где у моториста всегда немало дел,

— Нам бы недельку затишья, — раздумывает вслух Сергеев. — Отдохнули бы немножко. А то ведь техники прямо на ходу спят. Ну да ладно, — спохватывается он, — Забалакался я тут с вами. У меня ведь тоже дела…

Инженер уходит, а Сухов вдруг, озорно похохатывая, схватывает меня за руку:

— Тебя, что ли, отлупить?

— Медведь чертов, — вырываюсь я. — Привык на маленьких нападать. Ты вон с Матвеем попробуй.

— А ну что ж, давай! — задорно откликается Ефимов и подходит к Сергею, широко расставляя ноги.

— С тобой неинтересно, — отмахивается Сухов. — Да и жалко тебя. Парторг как — никак. — Он дружески обнимает Ефимова. — А ведь правда, Матвей, так и врезал бы я сейчас какому — нибудь «мессеру». Аж руки чешутся...

— Еще успеешь, — говорю я. — До Берлина путь дальний.

Мы присаживаемся на сложенные в кучу чехлы. Разговор идет о том пока что отдаленном будущем, когда наша армия погонит фашистов от Ленинграда.

— Поскорей бы уж! — мечтательно говорит Сергей. — Последний фашистский самолет я хотел бы сбить над Берлином…

После дежурства я бегу к нашему писарю. Женя Дук недавно возвратился из госпиталя и уже трудится над очередным «боевым листком».

— Женька, есть мысль!.. Не мешай только: сочинять буду…

Незадолго перед обедом мы вывешиваем очередной номер листка. В нем только что написанное мной стихотворение:

Мы с врагами будем квиты.

Наш расчет с врагами прост:

Пусть-ка сунутся бандиты —

Всех отправим на погост.

И в стремлении орлином

Мы еще уйдем в полет —

Сбить над городом Берлином

Их последний самолет.

Сбить, увидеть, как, объятый

Дымом едким и огнем,

Упадет фашист треклятый

В черном логове своем…

Но пока что нет работы,

Как ни щурь на небо глаз…

А подраться так охота —

Руки чешутся у нас!..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.