Репрессии

Репрессии

Осенью 1928 года грянула новая сенсация: комиссия Фигатнера обнаружила запечатанный пакет, в котором находился конверт с пометкой «Г. Е. Старицкий, № 607» (сенатор, брат Натальи Егоровны Вернадской). В конверте находились подлинные экземпляры отречения от престола Николая II и его брата, великого князя Михаила.

Но и это ещё не всё. Из архивов академических учреждений были изъяты нигде не зарегистрированные политические документы, в частности списки лиц, сотрудничавших с полицией, и членов Союза русского народа, архивы ЦК партий кадетов и эсеров, дела провокаторов и т. д.

Ю. П. Фигатнер постарался предать этому делу яркую политическую окраску. По его предложению Политбюро ЦК ВКП(б) создало комиссию, которую возглавил он, а вошли в неё известные чекисты, члены коллегии ВЧК А. Х. Петерс и Я. С. Агранов.

Подробности этого дела освещены в книге B.C. Брачева «Травля русских историков». Автор делает обоснованный вывод: «Никакого плана по «избиению» Академии, не говоря уже об уничтожении русской интеллигенции, у Кремля не было, да и едва ли могло быть. Единственно, чем было озабочено правительство, так это проблемой скорейшей советизации Академии и повышением эффективности ее работы».

Комиссия допросила в первую очередь С. Ф. Ольденбурга и С. Ф. Платонова. Фигатнер телеграфировал в Политбюро о необходимости начать официальное следствие по статье «хищение или сокрытие государственных документов. Не исключил возможность и статьи 58.11 (организация деятельности с контрреволюционными целями)».

12 января 1930 года были арестованы академик С. Ф. Платонов и его дочь Мария, сотрудница Публичной библиотеки. Вещественными доказательствами его контрреволюционных замыслов стали обнаруженный на его квартире револьвер иностранного производства и старые письма на его имя от великого князя К. К. Романова и П. Н. Милюкова.

Арестовали некоторых друзей и коллег Платонова, в их числе академиков Е. В. Тарле и Н. П. Лихачева. «Следователи Ленинградского ОГПУ, — пишет B.C. Брачев, — разработали версию о создании под руководством С. Ф. Платонова из сотрудников академических учреждений контрреволюционной организации «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России», ставившей своей целью свержение советской власти и восстановление при поддержке извне монархии…

Определяя С. Ф. Платонову роль руководителя «контрреволюционной организации», следователи ОГПУ знали, что делали…

С. Ф. Платонов сумел… объединить вокруг себя не только ленинградских, но и московских историков, превратившись, к досаде М. Н. Покровского и его единомышленников, в подлинного лидера старой национальной историографии».

Противники «старой» школы историков торжествовали победу. В Москве С. А. Пионтковский (в 1936 году он был расстрелян) сделал доклад: «Великорусская буржуазная историография последнего десятилетия». Он клеймил «великорусский национализм», «великодержавность и национал-шовинизм». В Ленинграде с подобными докладами выступили директор Института истории Комакадемии Г. С. Зайдель и доцент Ленинградского историко-лингвистического института М. М. Цвибак. Последний отметил во взглядах С. Ф. Платонова «национализм» и «антисемитский душок».

В марте 1930 года начальник 2-го секретного отдела ОГПУ A.A. Мосевич написал, что «гражданин Платонов» «достаточно изобличён» в создании и руководстве контрреволюционной монархической организацией, ставившей своей целью свержение советской власти и установление в СССР монархического строя.

10 февраля 1931 года по приговору «тройки» ОГПУ 29 человек из 84 первых арестованных были приговорены к расстрелу, остальные — к отправке в исправительно-трудовые лагеря сроком от трех до десяти лет. Расстреляли шесть бывших офицеров. (В последнее время пишут о 680 тысячах приговорённых к расстрелу в период с 1922 по 1951 год без уточнения, что многим из них была изменена мера наказания, а среди «жертв террора» большинство были уголовники.)

О том, что дело было шито белыми нитками, показывает решение Политбюро не передавать его в суд. Основные фигуранты отделались ссылкой и позже вернулись к научной работе. Постановлением Коллегии ОГПУ десять человек были отправлены в концлагерь сроком от трех до пяти лет, восемнадцать (в том числе С. Ф. Платонов) были приговорены к «высылке в отдаленные места СССР» сроком на пять лет.

Зная упомянутые в связи с этим делом еврейские фамилии (тут приведены не все) и то, что в те годы начались репрессии по обвинению в русском национализме и к бывшим царским офицерам и генералам (операция «Весна»), можно сделать вывод, что это был эпизод борьбы евреев за власть над Россией.

Но именно русский М. Н. Покровский, родившийся в семье помощника управляющего Московской складской таможни, был инициатором чисток в АН СССР и призывал: «Надо переходить в наступление на всех научных фронтах. Период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит до конца». Доносчик С. А. Пионтковский, в отличие от осуждённого Е. В. Тарле, не был евреем.

В данном конкретном случае, как и во многих других, наиболее сильно сказались пережитки «революционной бдительности» и междоусобной жестокой борьбы внутри организаций, а также в руководящей партии.

Некоторые основания для данного дела были: Платонов не скрывал, что остался убеждённым монархистом и сторонником германской государственности. После признательных показаний некоторых арестованных он согласился, что были в их кругу разговоры на антисоветские темы. Вот и всё.

Говоря о репрессиях начала 1930-х годов, надо иметь в виду, что они проводились во многом вопреки Сталину, а то и против него. Известно, что Ленин однажды обругал его русским великодержавным шовинистом. В отличие от многих влиятельных большевиков в аппарате ОГПУ и ВКП(б), Сталин был уверен, что без опоры на русский народ, русскую культуру и русский язык огромная страна начнёт разваливаться на куски, раздираемая местным национализмом. В эти годы он защитил или даже спас Михаила Булгакова от яростных нападок русофобов.

Осип Мандельштам в 1933 году написал во многом несправедливый пасквиль на Сталина и его «сатрапов»: «Мы живём, под собою не чуя страны» («Его толстые пальцы, как черви, жирны», «И широкая грудь осетина»). Поэта приговорили за это… к высылке в Чердынь, а затем в Воронеж. В 1937 году он написал несколько стихотворений, восхваляющих Сталина и советскую власть. Например, из «Стансов»:

И это ощущенье сдвига,

Происходящего в веках,

И эта сталинская книга

В горячих солнечных руках…

Ничего антисоветского он в эти годы не писал. Напротив, «средь народного шума и спеха» мог убедиться, что советские люди живут всё лучше. Единственно тревожная строка начинает стихотворение «Если б меня наши враги взяли», которое завершается:

И налетит пламенных лет стая,

Прошелестит спелой грозой Ленин,

И на земле, что избежит тленья,

Будет будить разум и жизнь Сталин.

О каких врагах он писал? Этот вопрос задал К. И. Чуковский. Ответ был не на словах, а на деле: Осипа Мандельштама арестовали через год после того, как закончился срок ссылки, — 2 мая 1938 года. «Особое совещание» НКВД 2 августа приговорило его к пяти годам лагеря. Как писал историк и литературовед В. В. Кожинов: «Подписавший постановление «ответственный секретарь ОСО тов. И. Шапиро» был арестован всего через три с небольшим месяца… и позднее расстрелян».

Та же участь постигла утвердившего постановление Глебова (Зиновия Юфу) и распорядившегося об аресте Мандельштама замнаркома Фриновского.

В 1933 году был арестован о. Павел Флоренский. А в ноябре 1937 года был приговорён к расстрелу «тройкой» Ленинградского УНКВД во главе с комиссаром ГБ 1-го ранга Заковским (Штубисом), которого расстреляли в следующем году. Приводя подобные примеры, В. В. Кожинов сделал вывод, что если говорить о «терроре» 1937–1938 годов, то это «было всё же трагедией определённого социально-политического слоя, а не народа — то есть бытия всей страны».

В руководстве партии, армией, органами госбезопасности сражались сторонники и противники сталинского направления развития государства и общества, завершая революционный период. Начался быстрый подъём промышленности, сельского хозяйства, науки, образования. Страна с огромным напряжением готовилась к неизбежной войне.

Академия наук фактически не пострадала, сохранив самостоятельность и дореволюционные кадры. В. И. Вернадский не был даже привлечён к дознанию, несмотря на своё кадетское прошлое, участие во Временном правительстве и прочие «тёмные пятна» в биографии. Хотя в лице одного из новых академиков-болыпевиков он приобрёл опасного врага.