Русский советский учёный
Русский советский учёный
В начале марта 1926 года Владимир Иванович с Натальей Егоровной вернулись на родину. Он вновь возглавил КЕПС, на него обрушилась масса организационных забот. И в Париже, и в Чехословакии, и в России он с юношеским пылом предавался научному творчеству и продолжал работать над своими книгами по геохимии, истории минералов, биосфере.
В сентябре 1926 года он приехал в Киев на Второй Всесоюзный геологический съезд. Участвовал в заседаниях Украинской академии наук. Встречался с учеными.
Впервые к нему обращались за советами и пояснениями биологи. Оказывается, его идеи получают признание и входят не только в геологические, но и в биологические науки. Молодые биологи Ярилов, Зенкевич, Северцев пропагандируют его идеи, развивают их. Зенкевича привлекает изучение динамики живого вещества, перемещения и участия его в круговоротах химических элементов. Северцев предполагает организовать работы по методу Вернадского в государственных заповедниках.
За два следующих года ему так и не удалось вырваться в экспедиции. Масса организационных работ: руководство КЕПС, Радиевым институтом, Биогеохимической лабораторией, Комиссией по истории знаний; подготовка к съезду по изучению производительных сил страны и к Московскому международному почвенному конгрессу; посещение научных институтов и лабораторий в Осло, Берлине, Мюнхене, Страсбурге, Париже; чтение лекций в Германии, Чехословакии, Франции, Голландии, встречи с учеными, работа в музеях и библиотеках…
Говорят: командировки — это туризм за счёт государства. Для многих это действительно так. О такого рода туризме мечтает немало тех, кто поступает на геологические и географические факультеты.
О том, как проводил свои командировки Вернадский, можно судить по перечню выполненных им работ. Вот, например, его поездка 1928 года, продолжавшаяся один месяц (ему тогда было шестьдесят пять лет).
Прага: 16 лекций по геохимии; доклад «Эволюция видов и живое вещество». Мюнхен: участие в определении химического состава организмов в лаборатории геохимика Гольдшмидта. Париж: работа в Радиевом институте Склодовской-Кюри. Голландия: организация Международного почвенного конгресса; знакомство с Почвенным институтом, созданным в связи с осушением Зандерзее. Берлин: организация Международного геохимического комитета; работа по химии силикатов с профессором В. Эйтелем.
И это за один только месяц! Уместно вспомнить, что Владимир Иванович считал поездки за границу «наилучшим видом отдыха».
На родине он не ослабил интенсивности научной работы. По-прежнему пишет много, и думается ему легко.
Некогда Вернадский писал о Ломоносове: «Он все время стоял за приложение науки к жизни, он искал в науке сил для улучшения положения человечества. Наряду с философскими обобщениями его привлекало прикладное естествознание…
Для Ломоносова это стремление принимало характерную форму этических положений. Стремясь к истине, он в то же время верил в гуманитарное человеческое ее значение. Полный жизни и энергии, он сейчас же стремился воплотить эту свою веру в жизнь. Может быть, именно поэтому, благодаря искренности, активности и цельности его личности, так жив и близок для нас его образ».
Не так ли и сам Вернадский: научные обобщения волновали его не только сами по себе, «ради науки». Мысль была для него силой, перестраивающей мир, делающей жизнь людей возвышеннее и полнее. Мысль помогает создавать материальные ценности, благоустраивать и облегчать быт, укреплять народное хозяйство.
Для дальнейшего развития научных исследований в нашей стране, ставшей Советской Россией-СССР, Вернадский не жалел ни сил, ни времени. Создание группы, изучающей живое вещество, вполне естественно: это тема самого Вернадского. Близка ему и другая тема: история науки. Но он не занимался проблемами четвертичной геологии, мерзлотоведения, хотя и здесь выступил одним из инициаторов создания соответствующих научных организаций.
Его соратником по КЕПС был Б. Л. Личков. Из их переписки видно, что годы работы в комиссии были для них обоих годами борьбы, порой очень трудной, за сохранение и расширение этой замечательной организации, за улучшение ее работы.
Приложение теоретических знаний к практике народного хозяйства Вернадский считал важнейшей насущной задачей: «Тот народ, который сумеет возможно полно, возможно быстро, возможно совершенно овладеть новым открывающимся в человеческой жизни знанием, совершенно развить и приложить его к своей жизни, получит ту мощь, достижение которой и направление которой на общее благо является основной задачей всякой разумной государственной политики».
«Жизнь требует сейчас более широкой базы для изучения полезных ископаемых. Ее создать необходимо теперь же, так как дело идет об одной из важнейших потенциальных сил нашей страны».
Это слова не только мыслителя, специалиста, но и государственного деятеля, патриота, гражданина. Он ясно видел одно из центральных направлений развития народного хозяйства страны.
Вернадский был патриотом не на словах, а на деле. Он работал на благо России-СССР и писал о всемирном значении русской культуры, величайших русских писателей, поэтов, художников, композиторов, ученых.
Об этом он говорил в прекрасной речи, посвященной академику K.M. Бэру, произнесенной в январе 1927 года. По словам Вернадского, жизненно важно выявлять во всей полноте творческие достижения былых поколений. Так укрепляется самосознание народа. «А осознанность народом своего бытия есть сила, может быть, самая большая сила, которая движет жизнь».
Он говорил об иконописи:
«Это древнее искусство, как сейчас ясно видно, могло возникнуть и существовать только при условии, что оно было связано в течение поколений глубочайшими нитями со всей жизнью нашего народа, с его высокими настроениями и исканиями правды. И совершенно ясно, что его осознание есть сейчас факт крупнейшего значения в жизни нашего народа».
Оставаясь индивидуалистом, он всё-таки стал менять своё отношение к народным массам. Теперь череда поколений предков была для него как бы животворной нитью, неразрывно связывающей его с народом, человечеством, живым веществом — биосферой.
Интерес к истории науки был иным, но в чем-то схожим. И здесь для любой своей мысли находил в прошлом предтечи, и тесное переплетение идей прошлого и настоящего составляло причудливую ткань, вплетенную в незримую сферу разума.
Научные и философские обобщения, исторические исследования — родная стихия Вернадского. Однако он не превращался с годами в кабинетного ученого. Природа оставалась главным источником новых идей.
И вот август 1928 года, раннее утро, крутой берег Днепра, вместительная моторная лодка, деревянные мостки, под которыми плещутся волны, туман над водой. Александр Петрович Виноградов и еще несколько сотрудников первой в мире Биогеохимической лаборатории усаживаются в лодку. Вернадский — узкая белая борода, соломенная шляпа, палочка в руке, полевая сумка через плечо, зачехленный геологический молоток на поясе, — прищурившись, смотрит на солнце, едва поднявшееся над горизонтом за дальними пойменными лугами левобережья.
Впереди Старосельская биологическая станция, затем — грабовый лес, где сохранился вымирающий водяной орех — Тгара natanus, полный химический анализ которого еще никем не сделан. Известно только, что много в нем железа и марганца.
Вмешивались случайности. Заглох мотор. Едва добрались до ближайшего причала. Пришлось дожидаться рейсового пароходика. Он запоздал на несколько часов. Попали в грозу. Ночевали в лесничестве — на полу избы, постелив сено, и в пятиместной палатке.
Как в прежние времена, Вернадский ощутил себя в тесном кругу единомышленников, учеников, последователей. Трудности маршрута лишь теснее сплачивали их.
За вечерним чаем, при свечах много было разговоров о Тгара natanus — растении необычной судьбы. Несколько тысячелетий назад, после оледенения, водяной орех произрастал на обширных территориях Центральной, Северной и Восточной Европы. Ядрами этого ореха лакомились древние египтяне, фракийцы, обитавшие к западу от Понта Евксинского (Черного моря); из муки водяного ореха пекли хлеб. В Финляндии близ озера Ванаявези археологи обнаружили остатки плодов водяного ореха, смешанных с древесным углем, среди потрескавшихся камней древнего очага. В долинах Швейцарии несколько тысячелетий назад люди устраивали на озерных мелководьях свайные поселения, выбирая места, где растет водяной орех.
С тех пор Тгара natanus стал постепенно исчезать. Сокращались места его обитания. Почему? По-видимому, сказывались климатические изменения. И вот пришла пора, когда в поисках водяного ореха надо совершать специальные маршруты!
И вновь они плыли по Днепру, и отражение солнца дробилось на волнах, бегущих в обе стороны от лодки. Мотор работал исправно. Продолжали плыть в грозу, когда столбы дождя стояли над рекой и громыхали громы сразу же за вспышками молний. Прятались от ливня, усевшись тесно под наскоро устроенным брезентовым навесом (пригодилась палатка). Владимиру Ивановичу вдобавок отделили брезентовый плащ; и не в возрасте дело — он ведь бодр и неутомим, устает, кажется, меньше всех, — у него уже много лет ревматизм — профессиональная болезнь геологов.
Он легко ходил в лесу, осматривал болотца и берега небольших озер, стариц. Впервые видел цветущий водяной орех. Эти встречи вызывали в его душе неясное радостное чувство, пробуждали мысли, почти неуловимые, почти не оформленные словесно, более похожие на музыку, чем на логически выверенные фразы языка науки.
Возможно, он ощущал почти физическую связь — через века и страны — с теми фракийцами, финнами, обитателями свайных построек, древними египтянами, которые точно так же любовались цветами Тгара natanus (не забывая и о пользе этого растения), словно цветок обладал волшебной способностью мгновенно возвращать прошлое, соединять живущих людей с жившими когда-то. Не так ли розовый цветок куколя переносит его в детство, к вечно живым в его памяти брату, отцу.
Подобное чувство пробуждали в нём Золотые ворота Киева, вокруг которых теперь городские строения: удивительные ворота, не раз надстроенные, хранящие память о былинном князе Владимире, как бы соединяющие многие поколения славян, украинцев.
Да и только ли поколения людей? Огромные валуны, влитые в плоть строения, — обломки скандинавских скал, некогда принесенных сюда великим ледником, за тысячу верст от родных мест. Возраст этих «варяжских гостей» сотни миллионов лет, и они образуют одно строение вместе с кирпичами, сделанными людьми, соединяя создания человека с древнейшими геологическими эпохами.
А невдалеке от Золотых ворот странное восьмиэтажное здание. Окна разных размеров: квадратные, круглые, готические, арочные, подобные бойницам или размахнувшиеся на два этажа. Острый шпиль, лепные украшения, псевдоколонны; балкончики, которые поддерживают хилые атланты с хищными крыльями и львино-обезьяньими мордами. Толстенные, как в крепости, стены; дубовые резные ворота и двери; широкие каменные ступеньки и два больших каменных шара у входа… Смешение стилей, архитектурных идей разных стран и эпох, какая-то дикая фантазия и одновременно — убожество.
Во всех творениях человека причудливо — порой уродливо, а порой прекрасно — сочетаются история и современность, прошлое и будущее. Ведь многому из того, что сохранилось ныне, суждено жить долгие века.
Мысли, чувства, воспоминания Вернадского постоянно возвращались к темам его научных исследований, охватывающих мир жизни и мир человека, связывающих миллиарды лет геологической истории с историей рас, народов, государств.
…Костер на берегу Днепра возле палатки и темная бездна неба с яркими звездами, с невообразимо далекими звездными мирами и невидимыми планетами. Быть может, где-то там существуют сферы разума, а все галактики образуют живой изменчивый космос, который в воображении Евграфа Максимовича Короленко обретал непостижимую людьми истину, рожденную великим разумом Вселенной…
Но было и нечто иное, настораживающее.
Он видел резкую жуткую перемену природы. Социальные бури, пронесшиеся над страной, отразились не только на судьбах людей. Страшная тень разрушения коснулась природы, утратившей величие и вековую мощь. Исчез навсегда нетронутый девственный лес, который произвел на него такое сильное впечатление десять лет назад. Немногое, что уцелело, вырубается. На полях и в перелесках то и дело встречаются охотники-браконьеры, истребляющие животных, не задумываясь о будущем…
Что это? Временное явление или неизбежный процесс? Что произойдет в будущем, когда население возрастет в два, в три, в десять раз? Не обречена ли природа Земли на оскудение? Как спасти ее? Как предотвратить появление «нового поколения, слабого по талантам и одаренности, но жадного к жизни»? (Об этой опасности писал он когда-то.)
Его беспокоит судьба природы Земли, находящейся под могучим давлением социальных бурь, множащейся техники, растущих материальных потребностей, алчности людей. Можно ли спасти биосферу, которую человек разрушает по недоумию, не понимая, что он сам — неотъемлемая часть биосферы — при ее оскудении и гибели обречен на вымирание?
Он остается оптимистом, несмотря на все свои сомнения. Еще более укрепляется в мысли, что только наука обеспечит счастливое будущее человечества и сохранит сферу жизни. Откроется всем людям на Земле великое значение познания биосферы. Однако подобные мечты не вполне согласовались с тем, что происходило в стране и мире.
Приход к власти в России большевиков (поначалу с левыми эсерами) он не приветствовал. Хотя именно партия конституционных демократов (кадетов), одним из основателей и первым руководителем которой он был, активно содействовала падению царизма. Он принципиально оставался вне любых партий (так же как любых философских течений).
Изменения политического строя в России он воспринимал как процесс в значительной степени естественный, знаменующий появление новых мощных общественных сил, отчасти анархических. То, что большевики смогли после смуты воссоздать великую Россию под новым названием, да ещё содействуя развитию науки, его устраивало.
И всё-таки непростые отношения складывались у него с советской властью, а тем более с идеологами марксизма-ленинизма. Чтобы это понять, надо иметь некоторое представление о том, какие изменения претерпевала страна при его жизни.
За последнюю четверть века усилиями официальных идеологов навязывается обществу мнение о том, будто в СССР были периоды, связанные с именами диктаторов, воля и мысль которых направляли развитие страны, меняя или корректируя смены курса. Подобные примитивные схемы популярны в массах не только широкой публики, но и «элиты», в том числе научной.
Владимир Иванович склонялся к мысли о значительной роли личности в истории знаний и в меньшей степени общества. Но вместе с тем он предполагал существование стихийного, объективного процесса развития научной мысли и глобальной цивилизации. В самом общем виде с этим трудно не согласиться (о его конкретных спорных идеях поговорим в заключительной главе.
Тем не менее теперь в России возобладало архаичное, диковатое и нелепое для XXI века представление о том, что официальный руководитель государства определяет путь развития или деградации страны, ответственен за всё в ней происходящее. Это проявляется, в частности, не только по отношению к выдающимся политическим и государственным деятелям, но и к более или менее заурядным личностям (Хрущёв, Брежнев, Горбачёв, Ельцин и др.).
Какими бы эпитетами ни награждали, скажем, Ленина и Сталина, их влияние заметно сказывалось главным образом в критических ситуациях. Без поддержки влиятельных социальных групп или значительно части народных масс они не удержались бы у власти и не смогли бы реализовать свои замыслы.
Вернадскому довелось пережить резкие смены общественной и государственной систем России. После двух анархических революций 1917 года и Гражданской войны вспыхнувшие страсти долго не утихали.
Реконструировать обстановку того времени чрезвычайно трудно. Продолжалось революционное и контрреволюционное брожение, что вполне естественно после коренных социально-экономических преобразований Российской империи. Построение небывалой в истории общественной формации шло не по каким-то гениальным генеральным планам теории Маркса и Ленина, а во многом — вынужденно — примитивным методом проб и ошибок.
Оставались миллионы активных или пассивных противников советской власти. Продолжали будоражить общество энтузиасты борьбы за полное обновление культуры. Иосиф Сталин и Николай Бухарин заговорили о возможности построения социализма в одной стране. Это возмутило Льва Троцкого и других сторонников мирового революционного пожара, в котором русскому народу была уготована роль «горючего материала». Обострялись идейные разногласия внутри правящей партии.
В Советской России только Академия наук оставалась принципиально беспартийной организацией, во многом сохранившей дореволюционные традиции. Вернадского и учёных «старой школы» это вполне устраивало. В академии не было ни одного коммуниста.
Так продолжалось недолго.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.