Глава 6 Танком по сердцу

Глава 6

Танком по сердцу

1

Рандеву с ними Аксенова приятным не стало. Надежды и обещания предыдущих лет рассыпались под тяжким ударом красного молота и обернулись сокрушительным разочарованием, долгой и беспросветной депрессией.

* * *

В 1968 году страна, как это нередко бывало, оказалась на развилке: либо двинуться к социализму с хорошим человеческим лицом, либо снова неколебимо утвердиться в красной железобетонности. В первом направлении страну влекла логика событий, развернувшихся в социально-политическом пространстве, которое именовалось социалистическим лагерем.

8 марта в Варшаве начались волнения студентов. В университете они потребовали приема у ректора. Затем, скандируя «Нет занятиям без свободы!», прошли по территории и были избиты «рабочей милицией». Назавтра студенты вышли на улицы, а на попытки рассеять их ответили градом камней. Полиция применила слезоточивый газ. 11 марта демонстрации насчитывали многие сотни человек. Они шли к зданию ПОРП[83]. Избиение перед штаб-квартирой правящей партии длилось два часа. Но в тот же день демонстрации прошли в Гданьске, Кракове, Вроцлаве и Лодзи. Полиция применила газ и водометы, но протесты продолжались. В вузах объявили трехдневную забастовку. Советские СМИ молчали. Лишь 22 марта «Правда» и «Известия» сообщили об «антисоветской агитации в Польше». Кремль был встревожен. И не тем, что поляки кричали полиции: «Гестапо!» и «Нет хлеба без свободы!», а тем, что были солидарны с чехами.

В Чехословакии в это время торжествовала «Пражская весна» – либерализация, начатая руководством компартии. Всё большую свободу получали пресса, издательства, театр и кино, упрощались выезд и въезд в страну, расширялись права общественных организаций, поговаривали о многопартийности. Лидер компартии Александр Дубчек строил социализм с человеческим лицом. «Шестидесятники» надеялись, что его опыт может стать примером для Москвы и окраин.

Дальнейшее подробно и многократно рассказано. Москва не только не приняла пример Праги, но, вместе с союзниками, раздавила его военной силой. Ввела в Чехословакию танки. И вместе с ее суверенитетом разутюжила надежды тех, кто ждал перемен в России. Оккупация знаменовала конец «оттепели» и начало оледенения. Власть стала требовать от людей искусства полной лояльности. Цензура царила. Еще пуще старались редакторы всех рангов, закрывая путь в печать сколько-нибудь сомнительным книгам, пьесам, картинам и фильмам. А если что и просачивалось, за дело бралась критика, усердно выискивая крамолу.

Но куда горше была утрата мечты о превращении советского строя в более человечный, свободный, открытый миру. Нет. Танки августа проскрежетали по душе и сердцу Аксенова, едва не разорвав их в клочья. Он назовет тот год тысяча девятьсот шестьдесят проклятым.