Одинокий влюбленный. Поэт Владимир Маяковский

Одинокий влюбленный. Поэт Владимир Маяковский

За десять минут до смерти Маяковский смеялся. Тихо и нежно.

— Девочка, у тебя есть деньги на такси? — спросил он Веронику Полонскую, актрису МХАТа, с которой только-только закончил выяснять отношения. Поэт понял, что она никогда не будет ему принадлежать, хотя и клятвенно обещает в тот же день уйти от мужа, в будущем знаменитого актера Михаила Яншина, и навсегда перебраться к Маяковскому. — Нет? Ну так возьми двадцать рублей. А вечером я тебе позвоню.

Полонская положила деньги в сумочку и торопливо направилась к двери. Она и так опаздывала: в половине одиннадцатого у нее была назначена репетиция с Немировичем-Данченко, а на часах в коридоре было уже 10.15.

От Лубянки до Камергерского минут десять на машине. «Но если и опоздаю, Владимир Иванович поймет меня», — успокаивала себя актриса и вдруг вздрогнула: в комнате поэта раздался выстрел.

Через полчаса и квартира, и лестничные клетки, и весь двор дома в Лубянском проезде были заполнены чекистами.

В коридоре стояла заплаканная квартирная хозяйка, в который раз безуспешно пытаясь войти в комнату Маяковского.

— Обождите, гражданочка. Там сейчас занято. — Путь ей преграждал незнакомый мужчина в черном костюме.

— Как это занято? — непонимающе спрашивала она. — Там же покойник.

— Не покойник, а тело пролетарского поэта. И не до вас нам сейчас: подозреваемую в убийстве допрашивают. Подождите, придет и ваша очередь.

— Подозреваемую в убийстве. — повторила про себя женщина. — Уж не ту ли молодую красавицу, которую Маяковский этим утром привез к себе? Так, кроме нее, у него сегодня вроде никого и не было. Значит, эта змеюка и застрелила жильца. Хорошо еще, что сбежать не успела. Ну ничего, следователи ее выведут на чистую воду. От правосудия она не отвертится.

— От правосудия вы не отвертитесь, — грозно сказал сидящий напротив Полонской человек в форме. — В ваших же интересах рассказать нам всю правду.

— Правду о чем? — никак не могла сообразить, чего от нее хотят, Полонская.

— О том, как вы. В общем, начните с самого начала. Как вы оказались в комнате Владимира Владимировича?

При этих словах следователь и Полонская одновременно посмотрели на кровать, на которой в огромных, подкованных железными пластинами ботинках лежал мертвый Маяковский. Голова с чуть растрепанными волосами повернута к стене, на кремовой рубашке с левой стороны небольшое кровавое пятнышко.

— Не отвлекайтесь, гражданка. Отвечайте на поставленный вопрос.

— Утром 14 апреля Владимир Владимирович в половине девятого заехал за мной на такси. Выглядел он очень плохо. Я пыталась как-то развеселить его: «Смотри, — говорю, — Володя, какое солнышко сегодня. Аты вчера о самоубийстве говорил. Давай забудем об этом?» А он отвечает: «Мне не до солнца сейчас. А глупости я бросил. Понял, что не смогу этого сделать из-за матери. А больше до меня никому дела нет».

— Гражданка Полонская, давайте без сантиментов! Так как вы оказались в этой комнате?

— Владимир Владимирович сам привез меня к себе. Он сказал, что нам надо серьезно поговорить. Когда я предупредила его, что у меня очень важная репетиция в театре, на которую я не могу опаздывать, Маяковский закричал: «Опять этот театр! Я ненавижу его, брось его к чертям! Я не могу так больше, я не пущу тебя на репетицию и вообще не выпущу из этой комнаты!» И действительно запер дверь, спрятал ключ в карман и принялся почти бегать по комнате. Требовал, чтобы я с этой же минуты, без всяких объяснений с Яншиным, осталась с ним здесь, в этой комнате. Ждать квартиры — нелепость, говорил он. Сегодня на репетицию мне идти не нужно. Он сам зайдет в театр и скажет, что я больше не приду. И с Яншиным он объяснится сам, а меня к нему больше не пустит. Маяковский убеждал, что своим отношением заставит меня забыть театр. Вся моя жизнь, начиная от самых серьезных сторон ее и кончая складкой на чулке, будет для него предметом неустанного внимания.

— А вы? — сбросив с себя казенную серьезность, с любопытством спросил следователь.

— Я ответила, что люблю его, буду с ним, но не могу остаться, ничего не сказав Яншину. Я по-человечески достаточно люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так. И театра я не брошу и никогда не смогла бы бросить. Вот и на репетицию я должна и обязана пойти. «Значит, пойдешь на репетицию?» — спросил Володя. Я кивнула. «И с Яншиным увидишься?» — «Да». — «Ах, так! Ну тогда уходи, уходи немедленно, сию же минуту!» На мою просьбу хотя бы проводить меня он подошел ко мне, поцеловал и сказал совершенно спокойно и очень ласково: «Нет, девочка, иди одна. Будь за меня спокойна». Потом засмеялся чему-то, дал мне деньги на такси и закрыл за мной дверь. А через несколько мгновений раздался выстрел.

— Вы первая вошли в эту комнату? Сколько минут прошло между выстрелом и тем, как вы увидели тело?

— Когда я услышала выстрел, у меня подкосились ноги. Я кричала и металась по коридору, не могла заставить себя войти. Мне показалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновение, так как в комнате еще стояло облачко дыма от выстрела. Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову. Лицо, шея были красные. Потом голова упала, и он стал постепенно бледнеть.

— Гражданка Полонская, что с вами? Гражд… Врача, скорее врача! — закричал следователь, испуганно глядя, как женщина, только что отвечающая на его вопросы, медленно сползает со стула на ковер, на котором меньше часа назад еще лежало тело поэта.

Когда Полонскую привели в чувство, на ее руке была кровь. Вначале подумали, что она порезалась. Но оказалось, что это была кровь Маяковского.

Маяковскому с женщинами и везло, и не везло одновременно. Он увлекался, влюблялся, однако полной взаимности чаще всего не встречал. Биографы поэта в один голос называют его самой большой любовью Лилю Брик.

Именно ей поэт писал: «Я люблю, люблю, несмотря ни на что, и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь». Именно ее он называл «Солнышко Самое Светлое».

А Лиля Юрьевна благополучно жила со своим мужем Осипом Бриком, называла Маяковского в письмах Щеником и просила «привезти ей из-за границы автомобильчик». Брик ценила гений своего обожателя, но любила всю жизнь только мужа Осипа.

После его смерти в 1945 году она скажет: «Когда застрелился Маяковский — умер великий поэт. А когда умер Осип — умерла я».

Примечательно и другое высказывание Лили Юрьевны. Узнав о самоубийстве Маяковского, Брик произнесла: «Хорошо, что он застрелился из большого пистолета. А то некрасиво бы получилось: такой поэт — и стреляется из маленького браунинга».

Сам Маяковский о самоубийстве говорил: «Почему лошади не кончают с собой? Потому что не выясняют отношения».

Жил Маяковский в одной квартире с Бриками. Вся Москва с удовольствием обсуждала эту необычную «семью втроем». Однако «все сплетни о „любви втроем” совершенно непохожи на то, что было», — напишет Лиля Юрьевна. Незадолго до смерти, случившейся в 1978 году, она признается поэту Андрею Вознесенскому: «Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался к нам, царапался в дверь и плакал». Брик прекрасно сознавала, как мучается Маяковский. «Но ничего, — говорила она друзьям. — Страдать Володе полезно. Он помучается и напишет хорошие стихи».

Насколько правдивы были слова Лили или их цитирование Вознесенским — остается на совести Брик и Андрея Андреевича.

Но это были, конечно, уникальные отношения. Пасынок Брик Василий Катанян свидетельствовал: еще в 1925 году Брик написала Маяковскому, помня их уговор честно признаться, когда чувства охладеют: «Мне кажется, что и ты уже любишь меня много меньше и очень мучиться не будешь».

Но Маяковский страдал, мучился и. писал хорошие стихи. Одной из своих возлюбленных, Наталье Брюханенко, поэт признавался, что любит только Лилю: «Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или очень хорошо, но любить я уж могу на втором месте».

Несмотря на «братско-сестринскую» любовь, Брик ревновала Маяковского (или славу его музы?) к другим женщинам. В Париже Владимир Владимирович познакомился с Татьяной Яковлевой, влюбился в нее и предложил стать его женой. Признанная красавица Яковлева работала манекенщицей в Доме моды Коко Шанель, ею был увлечен Федор Шаляпин.

Лиля Юрьевна сделала все, чтобы разрушить отношения поэта и Яковлевой. Однажды

она якобы случайно прочла в присутствии Маяковского письмо своей сестры Эльзы, жившей в Париже, о том, что Яковлева помолвлена с неким виконтом де Плесси. Поэт, услышав подобную «оговорку», в бешенстве выбежал из квартиры.

У него оставалась последняя возможность все поправить — съездить во Францию и лично увидеться с Яковлевой. Разрешения на поездку Маяковский не получил.

Сегодня раздаются мнения, что произошло это не без содействия Брик, у которой были влиятельные знакомые в ОГПУ. Мало того, теперь ни для кого не секрет, что Брики сотрудничали с ЧК. Не один раз Осип Эмильевич срывал с двери позорную бумажку: «Здесь живет Брик — не исследователь стиха. Здесь живет Брик — следователь ЧК».

Татьяна Алексеевна хранила письма поэта до самой смерти. А вот ее письма к нему, увы, не сохранились. Став наследницей архива покойного поэта, Лиля Юрьевна уничтожила всю переписку Маяковского с другими женщинами. Да и имя Вероники Полонской, названной поэтом в посмертной записке членом своей семьи, тоже как-то затерялось в истории.

При этом — еще один парадокс — все возлюбленные Маяковского бывали в доме Брик. Конечно же после смерти поэта. Лиля Юрьевна принимала Полонскую, Брюханенко и даже Татьяну Яковлеву.

Думаю, не стоит делать из Лили Брик этакого злого гения. Именно благодаря ей Маяковский, стихи которого после смерти стали усиленно предаваться забвению, обрел второе рождение.

Брик через своего нового возлюбленного, заместителя командующего Ленинградским военным округом В. Примакова (с которым она сошлась через год после гибели поэта и стала жить, сохраняя при этом, правда, и тесные отношения с Осипом Бриком), передала письмо Сталину с просьбой защитить Маяковского от незаслуженной хулы и очернений.

В 1937 году Примакова вместе с Тухачевским и Якиром расстреляли, но письмо передать он успел. На нем вождь и начертал свое знаменитое: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».

Можно много рассказывать о возлюбленных великого поэта, коих было немало. Время все равно расставит по своим местам.

В заключение стоит вспомнить еще одну женщину — дочь Маяковского. Профессор Нью-Йоркского университета Патриция Томпсон просит называть ее Еленой Владимировной.

Ее мать Элли Джонс влюбилась в Маяковского в Москве на одном из поэтических вечеров в 1923 году. Правда, тогда Элли звали Елизаветой Петровной Зиберт. Через год она вышла замуж за англичанина Джона Джонса, уехала с ним в Америку и там в 1925 году и встретилась с поэтом.

В результате той встречи родилась Патриция, видевшая отца всего раз в жизни — в 1928 году в Ницце. Русским языком Патриция не владеет, но стихи Маяковского очень любит, хотя и читает их в переводе.

Когда в 1991 году она приезжала в Москву, то отнесла на могилу отца горсть земли с захоронения матери. Вечером того же дня Елена Владимировна была приглашена на обед к Катанянам. Хозяева обратили внимание на руки гостьи — те были в земле.

Но дочь Маяковского отказалась от предложения пройти в ванную. Она хотела как можно дольше, пусть даже так, чувствовать связь с отцом.

P. S.

В письменном столе покойного нашли посмертную записку, датированную 12 апреля 1930 г. Два дня Маяковский пытался побороть себя и найти силы жить дальше. В револьвере, из которого он застрелился, была всего одна пуля. Человека, который догадался бы вынуть эту пулю, рядом с поэтом не оказалось.

Во время похорон грузовик, везущий гроб на Новодевичье кладбище, из-за неопытности водителя ехал на слишком большой скорости и оторвался от толпы.

Маяковский снова остался один.