Кэтрин Мэнсфилд – Джону Миддлтону Марри (18 мая 1917 года, суббота, вечер, отправлено из дома 24 по Редклифф-Роуд, Фулхэм)

Кэтрин Мэнсфилд – Джону Миддлтону Марри

(18 мая 1917 года, суббота, вечер, отправлено из дома 24 по Редклифф-Роуд, Фулхэм)

Мой милый,

если найдешь эти строки в своей записной книжке, не воображай, что я перешла границы. Ты же знаешь, этого не было, – где же еще мне оставлять любовное письмо? Ибо мне не терпится сегодня написать тебе любовное письмо. Ты для меня все – я дышу тобой – слышу тебя – чувствую тебя во мне и вокруг меня – что я здесь делаю? Тебя нет – я видела тебя в поезде, на станции, подъезжающим, сидящим под лампой, беседующим, здоровающимся, моющим руки – и теперь я здесь – в твоем шатре – сижу за твоим столом. На столе лепестки желтофиолей и горелая спичка, синий карандаш и Magdeburgische Zeitung. Я точно так же дома, как и они.

Когда пришли сумерки – затопили тихий сад – прильнули к слепым окнам – начался мой первый и последний ужас – я варила кофе в кухне. Он был так неистов, так ужасен! Я отставила кофейник и просто убежала – убежала из студии и вверх по улице, с сумкой под мышкой, с кипой писчей бумаги и пером в другой руке. Мне казалось, если я добегу досюда и найду миссис [неразборчиво], я буду «в безопасности». Я нашла ее и зажгла твой газ, завела твои часы, задернула твои шторы, обняла твое черное пальто и села, уже не чувствуя страха. Не сердись на меня, Бука. Сa a ete plus fort que moi… [Это сильнее меня. – Прим. пер.]. Вот почему я здесь.

Когда ты пришел на чай тем днем, ты взял бриош, разломил пополам и примял рыхлую внутренность двумя пальцами. Ты всегда делаешь это с булочками или куском хлеба – это твоя манера – и при этом держишь голову чуть набок…

Ты открыл чемодан, и я увидела твой старый фетр, и французскую книжку, и гребень в полном беспорядке – «Тиг. Я взял только три носовых платка». – Почему эти воспоминания так греют меня?

Прошлой ночью был один момент перед тем, как ты лег. Ты стоял совсем голый, немного наклонившись вперед – разговаривал. Это был только один миг. Я видела тебя – я так любила тебя – любила твое тело с такой нежностью. О, милый, и теперь я думаю не о «страсти». Нет, о другом, отчего каждый дюйм тебя кажется мне драгоценным. Твои мягкие плечи, твоя кремовая теплая кожа, твои уши, холодные, как ракушки, твои длинные ноги и твои ступни, которые я люблю зажимать ногами, прикосновения к твоему животу, твоя узкая молодая спина, чуть ниже той косточки, которая выпирает сзади на шее, у тебя маленькая родинка. Отчасти потому, что мы так молоды, я чувствую эту нежность. Я люблю твою юность. Будь я Господом, мне была бы невыносима мысль, что ее коснется холодный ветер.

Знаешь, у нас двоих все впереди, мы совершим много великих дел. Я твердо верю в нас и так же твердо верю в мою любовь к тебе, что по-прежнему молчу в глубине души. Мне никто не нужен, кроме тебя, моего любимого и моего друга, и никому, кроме тебя, я не буду верна.

Я твоя навеки.

Тиг