ГАВАРНИ И ФЕДОТОВ

ГАВАРНИ И ФЕДОТОВ

Одна из гордых радостей писателя, — если он подлинный художник, — это чувствовать в себе способность обессмертить на свой лад все то, что ему захочется обессмертить.

Эдмунд и Жюль де Гонкур, «Дневник».

Искания объединяют людей. Нет художников совершенно самостоятельных, как нет человека, разговаривающего на языке, который он сам создал.

Человеческая культура — дело общее.

Греческий художник создавал скульптуры и расписывал вазы, пользуясь сюжетами мифов. Он вкладывал свое в общеизвестное, пользуясь мифом, как общеизвестным словом. Миф он обновлял личным отношением, выбирая варианты мифов, их сопоставляя.

Художник Возрождения часто по-своему истолковывал те же мифы античной древности и мифы христианства.

Чем дальше, тем больше расширялась область жизни, охватываемая искусством. Бытовой рассказ и политический спор становятся элементом литературы. Но живопись долго основывалась на мифе и на пересказе исторического события.

Живопись еще внятнее для широкого человеческого общения, чем поэзия, потому что она понятна без перевода. Миф держался в живописи дольше, чем в литературе.

Художник Гийом Сюльпис Шевалье в молодости работал помощником инженера в деревне Гаварни, расположенной в Верхних Пиренеях. Название деревни обратилось в псевдоним великого художника, вводящего в искусство новую тему. Гаварни покупал пачками на вес у бакалейщиков старые письма — по преимуществу любовные. Из этого лепета, невнятного и страстного, он создавал надписи к своим рисункам. Он сумел уйти от мифа, став художником Парижа, парижской улицы, парижских карнавалов.

Гаварни говорил; разговор его записан Гонкурами:

«Я стараюсь изображать на своих литографиях людей, которые мне что-то подсказывают… Они со мной говорят, диктуют мне слова. Иногда я допрашиваю их очень долго и в конце концов докапываюсь до самой лучшей, до самой забавной своей подписи».

Он искал жест и слова нового времени, нового раскрытия современности.

Хогарт пытался утвердить общее. Люди Гаварни спорят, шутят, плачут и ошибаются, утверждая личное свое существование в искусстве.

Гаварни сам создавал свою теорию, написав «Рассуждение о различных способах видеть и мыслить».

Он много работал, имел успех, славу, что не помешало ему довольно долго сидеть за долги в тюрьме Клиши.

Живопись заговорила у Гаварни, приближаясь к жизни.

Кончился век мифологии, пришло время иллюстрированных изданий.

В России иллюстрированные издания появились довольно рано.

Жил некогда в России уже немолодой, хороший художник, нежинский грек по происхождению, карикатурист эпохи 1812 года, портретист, ученик Боровиковского и сам учитель многих художников — Алексей Венецианов. В 1817 году он издал одиннадцать выпусков раскрашенных от руки гравюр с текстом под названием «Волшебный фонарь».

Волшебного в том фонаре было мало: он освещал обыкновенное. А. Венецианов изображал уличных торговцев, девку, покупающую гребенку у гребенщика, извозчиков и водовоза. Водовоз А. Венецианова вез бочку, таща ее за оглобли сам.

Рисунки этнографичны и напоминают зарисовки путешественника.

У Сигизмунда Герберштейна, дважды посетившего Московию в составе австрийского посольства (вторая половина XVI века) к описанию путешествия приложены были виды, изображения тура и зубра, изображения саней и пышных приемов послов.

Во второй половине XVII века путешествовал по России в составе Гольштинского посольства Адам Олеарий. Он интересовался уже и бытом простых людей: народными гуляньями, представлениями кукольников, костюмами купцов.

Иллюстрированных путешествий иностранцев по России было много.

У Венецианова в «Волшебном фонаре» фигуры нарисованы легко и любовно; раскрашены они от руки. Обычно на одной странице давались два изображения: разносчик с книгами и сочинитель, маляр и штукатур, матрос и лакей, молочница и прачка, пирожник и ямщик.

При всей своей реальности фигуры эти напоминают фарфоровые статуэтки, пестро раскрашенные и миловидно забавные. При изображении приложены довольно длинные диалоги на отдельных страницах. Люди на рисунке разговаривают друг с другом, как бы взаимно представляя друг друга публике.

Разговор здесь заменял мифологический сюжет старой картины, он уточнял действие, но еще не давал рисунку неожиданный реалистический поворот.

В рисунках и акварелях Федотова какие-то отзвуки Венецианова есть. В картине «На базарной площади» совсем по-старинному выглядят продавцы на левой стороне (от зрителя), но на правом переднем плане разговаривающие старухи уже реальные — федотовские; они не только стоят рядом, но связаны между собой; искусство связывать на картине людей действием у Федотова было большое.

Казалось, что рисунок скоро найдет в России широкое применение. Был интерес к иллюстрированным изданиям, изображающим сегодняшний день. Но время было трудное, грозное, предреволюционное, люди еще не знали завтрашнего будущего, не знали причин собственного своего настроения.

Даже Белинский впоследствии радостно удивился, услыхав о Французской революции 1848 года.

Но пока до нее было еще далеко.

Жил и разорял издателей в Петербурге Александр Павлович Башуцкий — сын петербургского коменданта. В 1834 году он предпринял новое издание «Панорамы Петербурга», оставшееся неоконченным. После многих новых попыток издания он в 1842 году начал выпускать в большом формате книгу в выпусках; назывались выпуски «Наши, списанные с натуры русскими». На обертке было написано «Первое роскошное русское издание».

Белинский в рецензии писал: «…что по части изящно-роскошных изданий мы можем собственными силами и средствами не уступать иногда и самой Европе».

Рисунки в выпусках были работы Тимма и Шевченко. Белинский говорил, что они «отличаются типической оригинальностью и верностью действительности».

Текст был слабее, но в намеченных выпусках должен был выступить М. Лермонтов с очерком «Кавказец».

Всего было 14 выпусков.

Приняли участие в изданиях В. Ф. Одоевский, В. И. Даль, В. А. Соллогуб, И. И. Панаев, Г. Ф. Квитка-Основьяненко, Е. П. Гребенка.

Издание вызывало нападки Фаддея Булгарина, который сам выпускал книжками фельетоны с иллюстрациями. Фельетонист обижался на конкурентов и наводил на них гнев начальства обвинениями в неблагонамеренности. Нападки цензуры вызвал очерк «Водовоз».

Булгарин выпустил очерк «Водонос», как бы исправляя жизнеописание.

Водонос у Булгарина жил очень благополучно, хорошо питался и привозил в деревню большие деньги.

После четырнадцатого выпуска издание прекратилось, вероятно, оно было задушено цензурой.

Иллюстрированные издания и потом появлялись много раз, но не становились традицией. А. Башуцкий после шумной жизни, литературных и служебных неудач кончил крупной растратой казенных денег и уходом в монастырь; дело заглохло.

Во Франции слово «Гаварни» из названия глухой деревни превратилось в фамилию создателя нового рода искусства.

В «Современнике» в 1847 году было напечатано письмо Тургенева из Парижа, где описывались последние новости дня. В них мы читаем: «В Париже вышел превосходный альбом „Избранные сочинения Гаварни“. Вот где можно познакомиться с современным парижским обществом. Гаварни великий комик, и в настоящую минуту можно сказать смело —. у него нет соперников».

Близкий друг Федотова, художник Жемчужников, в воспоминаниях пишет: «Но увлекался Гаварни не я один, начинающий юноша. Увлекался им и такой художник, как Федотов, который говорил: „…ежели нам нравится, мы увлечены и копируем, значит это выше нас“».

У Федотова есть листы с пометками: «перечерчивал» с Гаварни, но у Федотова другая тематика. Париж Гаварни — Париж улицы и маскарада. Это нарядный Париж, хотя за этой нарядностью есть и горечь, но все же это как бы Париж туриста.

Петербург Федотова — это Васильевский остров; заснеженные улицы, озябшие люди. Тема его рисунков — бедные люди; такая тема раскрывалась Гоголем, Достоевским, Некрасовым.

Федотов успел дать несколько рисунков-иллюстраций, в том числе и к рассказу Достоевского «Ползунков» и к тогда еще не напечатанному рассказу Тургенева «Из записок охотника» — «Два помещика».

Судьба русских иллюстраций того времени горька. «Иллюстрированный альманах» уже после цензурного разрешения был запрещен, листы были свалены на чердаке, частично раскрадены и крадучись появились в отдельных экземплярах у букинистов.

Все пути, на которые выходил Федотов, оказались дорогами запрещенными; он переступал всегда ту черту, за которой изображение было уже запрещено.

Гаварни было легче, чем Федотову, даже при неуспехе.

Этот художник после 1848 года ушел от рисунка, от иллюстраций и занялся гордым и тогда безнадежным делом — вопросом о развитии воздухоплавания.

Художник, оставив искусство, перешел к технике, но к технике будущего, выбрал себе неудачу высокого рода.

Павел Федотов хотел издать «Свежего кавалера» литографическим путем.

Режим хотел превращать человека в мундир, в строй, он как бы поглощал человека, покрывая его рангом, чином, орденом, но он не хотел видеть безумия этого превращения.

Пускай человек в бессилии считает себя испанским королем, но царским орденом он и в безумии считать себя не смеет.

У Федотова чиновник не превратился в орден, но орден утешает его, утешает в нищете, хотя орден сочетается с рваными ботинками. Все это кажется шутливым, но лучше все это показать, по мнению цензуры, без ордена.

Конфликты сюжетов сепий и картин Федотова основаны на грустном негодовании.

Ни Гаварни, ни Хогарт не являются художественными соседями Федотова, хотя он их внимательно изучал.

Павел Андреевич сосед с новой русской прозой, сосед Достоевского — более спокойный, жизнерадостный, но оказавшийся в результате раздавленным.

В манере рисовать Федотова нет подчеркивания легкости и свободы наброска.

От французов Федотов взял сюжетность изображения и неожиданность подписи.

Гаварни смог выразить себя; для Федотова не нашлось места показать свое мастерство. Цензура не позволила Некрасову и Панаеву создать серию иллюстрированных альманахов. А. И. Сомов отмечает, что художник-литограф Александр Козлов пытался наладить издание федотовских рисунков, но Федотов к этому времени уже увлекался живописью: он «…находя слишком долгим и скучным для себя отделывать нарисованное, полагал пригласить для дополнения отделки и „приведения“, как он выразился, его композиций в „грамматику“ опытного рисовальщика».

Иллюстрации П. А. Федотова к рассказу Ф. Достоевского «Ползунков»

В результате был приглашен художник Семечкин. Книга под названием «Сцены из вседневной жизни. Рисунки П. А. Федотова» вышла в СПБ в 1857 году, уже после смерти художника.

На рисунках Федотова внизу подписи Семечкина, который подрисовал к рисункам обстановку и огрубил черты набросков.

Рисунки Федотова не имели успеха, то есть их не воспроизводили. Оригиналы рисунков попали в долгие странствия: часть альбомов были разрезаны и кусками продавались по дешевке. Один большой альбом, размером в сто с лишком листов, тесно записанных, по странной случайности оказался в каком-то городе Восточной Сибири, вероятно разделив судьбу ссыльного хозяина. Об этом рассказывает М. Азадовский в № 4 журнала «Русский библиофил» за 1916 год. Статья М. Азадовского называется «Дневник художника. Неизвестный альбом Федотова».

Людей, любящих художника, было довольно много, но они недооценивали своего друга, и случайные коллекционеры дарили друг другу рисунки, не очень ими дорожа.

Александр Козлов рассказывал, как Павел Андреевич приходил к нему, рисовал во время разговоров, иногда оставлял рисунки хозяину, иногда просто бросал их на пол, тогда хозяину приходилось их подбирать. Козлов составил целую коллекцию рисунков Федотова и подарил их А. И. Сомову — одному из первых биографов Федотова.

Рисунки Федотова так мало ценились, что друг и слуга Федотова — Коршунов, любящий искусство, оклеил свою конуру не только лубками, но и набросками хозяина.